Заглянуть вперед (Сборник) - Браннер Джон - Страница 10

В субботу вечером он усыпил всех нас, похоронил труп и затем, для отвода глаз, принял снотворное сам. Только он не знал, что я в тот день уже нашел тело Оуэна в тайнике. Когда в воскресение утром я обнаружил, что тело исчезло, мне, естественно, стала ясна причина всеобщего усыпления. Закопав труп в укромном месте, — притом, что даже сам факт убийства не установлен, как считал Гарднер, — он избавился бы от главной улики… Я же, улучив момент, позвонил Де Веру и дал ему необходимые указания. Он раздобыл где-то костюм Шляпника, достал в театральном управлении фотографию Оуэна и приехал сюда. Пока вы все сидели под арестом в библиотеке, он спрятался в тайнике. Понимаете, я старался создать атмосферу пугающей таинственности, постепенно довести преступника до такого состояния, чтобы он не выдержал и сознался. Нужно было как-то заставить его раскрыть место, где он спрятал труп, — ведь кроме него никто не мог это сказать. И, как видите, это получилось.

Актриса искоса поглядывала на него умными карими глазами. Он издал громкий сокрушенный вздох и демонстративно отвернулся от ее стройных ног, вытянутых к противоположной скамейке.

— Но самое загадочное, — сказала она с привлекательной складкой между бровями, — эти кошмарные «подарки». Их-то кто выдумал?

Эллери довольно долго молчал, затем произнес безразличным и таким тихим голосом, что его едва было слышно из-за стука колес:

— Да, по существу, вы.

— Я?! — От неожиданности она даже открыла рот.

— В переносном смысле, конечно, — уточнил Эллери, закрывая глаза. — Дело в том, что ваша идея разыграть сцену «безумного чаепития» для ублажения Мастера Джонатана, да и вся атмосфера сказки достопочтенного Доджсона [12] дали толчок моей фантазии в соответствующем направлении. Просто открыть тайник и сказать, что там был найден труп Оуэна, или даже посадить туда загримированного Де Вера было недостаточно. Требовалось подготовить Гарднера психологически — сначала озадачить его, сбить с толку, а затем намекнуть, в чем смысл этой цепочки «подарков» и куда она ведет… Нужно было, так сказать, поиграть у него на нервах. У меня к этому слабость… Во всяком случае, не составляло труда позвонить моему отцу, инспектору полиции; он прислал сержанта Вейли, кому я и передал все те вещи, которые мне удалось стянуть в разных уголках дома. Упаковка и прочее — было делом Вейли.

Эмма Уиллоуз выпрямилась и смерила его возмущенным взглядом. — Мистер Квинн! Это… это что, в лучших традициях высших сыскных кругов?

Он сонно ухмыльнулся.

— Я был вынужден пойти на это, мисс Уиллоуз. У драмы свои законы. Уж вы-то могли бы это понять. Окружить преступника загадочными происшествиями, пока у него голова не пойдет кругом, довести до полной умственной прострации — и тогда внезапно нанести нокаутирующий удар! Нет, вынужден признать, с моей стороны это было чертовски умно.

Она так долго и пристально разглядывала его, изогнув под немыслимым углом свою по-мальчишески гибкую фигуру, что он заерзал и предательски покраснел.

— И что, позвольте спросить, — уронил он небрежным тоном, — служит причиной столь непристойного выражения на вашем лице, моя дорогая? Плохо себя чувствуете? Что-нибудь не в порядке? Нет, помилуйте, в самом деле, как вы себя чувствуете?

— Как сказала бы Алиса, — проворковала она, чуть наклонившись в его сторону, — «все любопытственней и любопытственней».

Брайан Олдисс

Пантомима

Миссис Сноуден дряхлела с каждым днем. Дошло до того, что ей уже постоянно приходилось носить с собой квадратную картонку, на которой крупными буквами было написано: «ПЕРЕСТАНЬ!». Она прятала ее на груди, под шерстяным джемпером, так, чтобы в любой момент можно было выхватить и ткнуть в лицо Паулине.

Они шли с Паулиной по боковой дорожке к дому. Странная из них получалась пара: трехлетняя замарашка и пожилая леди, тщетно старающаяся сохранить элегантность. Паулина шалила, скакала на одной ножке по каменной бровке, миссис Сноуден медленно шла следом, не сводя глаз с полоски голой земли у самой дорожки. Весна уже началась, скупая и медлительная, но слабо прогретая почва и не думала ей поддаваться. В этом году не взошли даже нарциссы.

«Ничего не понимаю, — подумала миссис Сноуден, — уж нарциссы-то ничего не боятся». Она стала перебирать в уме все, что все-таки могло на них повлиять: мороз (в этом году была суровая зима), истощение почвы (с тех пор, как семь лет назад начались военные действия, людям было не до удобрений), муравьи, мыши, коты, звук. Да, скорее всего — звук. В последнее время звук мог все.

Паулина с важностью стукнула в дверь медным молоточком и исчезла в доме. Миссис Сноуден немного помедлила на крыльце, оглянулась на дома за высокой оградой сада. Когда этот дом построили, он стоял один посреди пустынного поля, теперь же его с трех сторон окружали однообразные, вплотную прилепленные друг к другу домишки. Миссис Сноуден вдруг почувствовала, что они ей ненавистны. Поймав себя на этой мысли, она попыталась отвлечься, полюбоваться вечерним светом, падавшим на беспорядочно сгрудившиеся крыши домов. Солнечные лучи ложились мягкими, почти горизонтальными штрихами, и, глядя на них, она подумала, что скоро снова пора устраивать светомаскировку.

Потом закрыла дверь и, тяжело ступая, пошла в дом. Внутри ночь уже началась.

Внучка маршировала по комнате и в такт старательно колотила себя жестянкой по голове. Так она слышала звук удара. Миссис Сноуден потянулась было за картонкой с «ПЕРЕСТАНЬ!», но быстро опустила руку. Это движение становится уже автоматическим, надо следить за собой. Она зашла в музрадиотелекабину, в которой можно было пользоваться теперь только последним отделением, и повернула выключатель. После освобождения Исландии жить стало немного легче и теперь каждый вечер по телевидению показывали полуторачасовую программу.

Телевизор нагрелся, в голубой полусфере загорелось изображение. Мужчина и женщина торжественно двигались в танце, без музыки. Для миссис Сноуден это было столь же бессмысленно, как книга с пустыми страницами, но Паулина перестала маршировать по комнате и уставилась на экран. Она улыбалась танцующей паре, ее губы шевелились, она что-то говорила.

«ПЕРЕСТАНЬ!», — внезапно взвизгнула немая картонка миссис Сноуден. Паулина состроила рожицу и что-то ответила. Она отпрянула, когда бабушка попыталась ее схватить, и побежала, подпрыгивая и опрокидывая стулья, вызывающе что-то при этом крича.

В бешенстве миссис Сноуден швырнула картонку в угол и закричала сердито (она всегда выходила из себя, когда ей напоминали о ее увечье), замахала худыми руками. Потом бросилась в музыкальное кресло — музыка, такая милая, такая недоступная музыка! — и заплакала. Ее собственный гнев доходил до нее откуда-то издалека, как будто сквозь целую толщу ваты, подчеркивая всю полноту изоляции. В такие минуты она совершенно падала духом.

Девочка осторожно приблизилась к миссис Сноуден, в глазах у нее светилась дерзость, она понимала, что победа осталась за ней. Потом скорчила потешную рожицу и закружилась на каблучках. Глухота ничуть не беспокоила ее, абсолютная тишина окружала ее с самого рождения. Своим безразличием она, казалось, издевается над миссис Сноуден.

— Ты звереныш! — сказала миссис Сноуден. — Глупый, жестокий звереныш!

Паулина ответила. Бессмысленный лепет, которому никогда уже не стать словами, слабые звуки, которые никто не смог бы услышать. Потом она, как ни в чем не бывало, подошла к окну, показала рукой на улицу, на чахло догорающий закат и принялась затягивать шторы. Сначала миссис Сноуден извлекла из-под старинной кушетки двадцатого века свое «ПЕРЕСТАНЬ!», а потом отправилась вместе с Паулиной по дому затягивать тяжелые складки черного бархата на окнах.