Портрет смерти (Посмертный портрет) - Робертс Нора - Страница 38

Они приступили к списку работавших в «Портографии». Опрашивая подозреваемых, Ева накапливала данные о Хастингсе. Дирк был маньяком, гением, невозможным человеком, безумным, но неотразимым – в зависимости от того, с кем она говорила.

Одну из бывших помощниц Хастингса Ева застала на съемках в Гринпис-парке. Модели – мужчина и женщина – были облачены в то, что называлось «одеждой для активного спорта». Еве казалось, что они собрались путешествовать автостопом по пустыне: узенькие топы и шортики желто-коричневого цвета, ботинки с подковами и бейсболки с длинными козырьками.

Эльза Рамирес – маленькая женщина с короткими темными кудряшками и смуглыми тонкими руками и ногами – сновала вокруг, строя мизансцены, подавая сигналы другим членам съемочной группы, раздавая бутылки с водой и выполняя все, что выпадало на ее долю.

Поняв, что конца этому не предвидится, Ева шагнула вперед и положила руку на плечо фотографа.

Плотная блондинка не была Хастингсом, но рычала не хуже.

– Сделайте перерыв, – сказала ей Ева и предъявила жетон.

– У нас есть разрешение. Эльза!

– Рада за вас. Но я по другому поводу. Сделайте перерыв и посидите где-нибудь в тени, иначе потеряете времени вдвое больше. Я оцеплю место съемки красной лентой и попрошу свою помощницу проверить ваше разрешение. Эльза… – Ева поманила ее пальцем. – Пойдемте со мной.

– Мы сняли площадку на час. – Эльза уже вынула из рюкзака документ. – Тут все правильно.

– Это ни при чем. Расскажите мне о Дирке Хастингсе.

Потное лицо Эльзы стало каменным.

– Я не буду платить за стекло. Он сам бросил в меня бутылку. Чокнутый сукин сын! Он может подать на меня в суд, вы можете посадить меня, но за разбитое стекло я платить не буду!

– Вы работали у него в феврале. С… – Ева стала листать свои записи. – С четвертого по восемнадцатое.

– Да, и должна была бы получить плату как за участие в военных действиях. – Она достала из чехла на бедре бутылку и сделала глоток. – Я не возражаю против тяжелой работы – наоборот, люблю ее. Не возражаю против небольших стычек, потому что сама человек вспыльчивый. Но жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на общение с психами.

– Вы узнаете этого человека? – Ева протянула ей портрет Сулу.

– Нет. Потрясающее лицо. Хороший снимок. Очень хороший. А что?

– Во время работы у Хастингса вы имели доступ к его файлам?

– Конечно. Ввод снимков в память компьютера и поиск фотографий, которые он хотел улучшить, были частью моей работы. А что? Он говорит, что я что-то украла? Украла его работу? Это чушь! Проклятие, я знала, что он чокнутый, но не думала, что он такой мстительный.

– Нет, он не говорил, что вы что-то взяли. Это я вас спрашиваю.

– Я чужого не беру. И ни за что не поставила бы свое имя под работой другого человека. Дерьмо, даже если бы я была вороватой сукой, то никогда не смогла бы воспользоваться украденным. У этого ублюдка есть свой почерк, свой стиль, и его портреты узнает каждый, у кого есть глаза.

– Это его работа?

Эльза снова посмотрела на фотографию.

– Нет. Это хорошо, очень хорошо, но не гениально. Видите ее? – Эльза показала пальцем через плечо на женщину-фотографа. – Она знает свое дело. Умеет фотографировать, умеет печатать. Настоящий профессионал. Хастингс может делать такие вещи с завязанными глазами. Но она никогда не достигнет его уровня. Может быть, для этого нужно быть чокнутым. Но он великий мастер.

– Он напал на вас.

Эльза вздохнула и переступила с ноги на ногу.

– Ну, не совсем… Я слишком медленно поворачивалась, когда он снимал. Не ждала, а ожидание – часть моей работы. Он стал кричать на меня, а я ответила. У меня тоже есть нервы. Он бросил бутылку, но не в меня. Просто швырнул ее в окно. А потом говорит, что я должна буду заплатить за стекло, и начинает осыпать меня оскорблениями. Я ушла и не вернулась. Люсия прислала мне деньги за отработанное время, причем полностью. Она поддерживает там порядок. Насколько это возможно.

Ева вернулась в «Портографию», чтобы понять, с чем едят Люсию.

– Я не скажу о Хастингсе ни одного худого слова. В отличие от подавляющего большинства. Если бы он послушался меня, то нанял бы адвоката и привлек вас к суду за незаконный арест.

– Его никто не арестовывал.

– Все равно. – Она фыркнула и села за письменный стол. – Этот человек – гений, а гении не обязаны придерживаться тех же правил, что и все остальные.

– В том числе и запрета на убийство?

– Обвинять Хастингса в убийстве настолько абсурдно, что я даже отвечать не буду.

– Он затолкал одного из своих помощников в лифт. Бросил в другую бутылку. Угрожал выкинуть в окно третьего. Перечень можно продолжить.

Алые губы Люсии искривились.

– У него были на это причины. Художники – истинные художники – всегда темпераментны.

– О\'кей. Ненадолго оставим в покое темперамент истинного художника Хастингса. Насколько защищены его файлы, записи и дискеты с фотографиями?

Люсия покачала головой и взбила светлую челку.

– Совершенно не защищены. Тут он не слушает никого, в том числе и меня. Он не может запомнить пароли, команды и ужасно злится, если не может быстро добраться до нужного снимка.

– Значит, доступ к ним мог иметь кто угодно?

– Ну, сначала этот человек должен был получить доступ в студию.

– Это сужает список до натурщиков, клиентов, то и дело меняющихся помощников, постоянных и временных служащих.

– Уборщиков.

– И уборщиков.

– Ремонтников. – Люсия пожала плечами. – Только им разрешается входить в студию, когда он отсутствует. Они выводят его из себя. Иногда он пускает студентов. Они должны платить и соблюдать тишину.

Ева едва не вздохнула.

– У вас есть список уборщиков, ремонтников и студентов?

– Конечно. У меня есть списки всех.

Вернувшись в управление, Ева закрылась у себя в кабинете. Она поставила чертежную доску, прикрепила к ней фотографии жертв, тесты, полученные Надин, списки опрошенных и тех, кого еще предстояло опросить. Потом села, разложила свои записи и дала волю мыслям.

Она заново опросила Джексона Хупера и Диего Фелисиано; на этот раз их показания были практически одинаковыми. Кенби Сулу они не знали, не опознали и в роковую ночь были дома одни.

Возможна ли связь между Хупером и Фелисиано?

Ева покачала головой. «Я перегибаю палку, – подумала она. – Надо взять себя в руки».

Убийца чего-то хотел от жертв. Их свет. Хастингс говорил, что он не смог бы погасить их свет. Чего хотел убийца? Погасить их свет или впитать его в себя?

Какова была его цель?

Слава. Он хотел славы, признания, одобрения. Но не только.

Жертвы были выбраны сознательно. Юность, жизненная сила, невинность. Оба были умны, сообразительны, одухотворены и красивы.

Яркий свет…

Для отправки данных убийца использовал компьютерный клуб. Следовательно, он часто бывал там. Знал правила, знал, что клуб привлекает к себе множество студентов.

Был ли он сам студентом или только хотел им стать?

Может быть, он не мог себе это позволить? Был исключен? Или еще учился, хотя считал себя сложившимся художником?

Он знал фотодело и достиг в этом искусстве немалых высот. Ева вновь подумала о Лиэнн Браунинг. У той было алиби, но алиби можно подделать.

Ева сделала новую запись: «Возможная связь между Браунинг и/или Брайтстар и Хастингсом?»

Она приказала компьютеру вывести на экран карту города и высветить нужные районы. Два места преступления, два высших учебных заведения, «Портография», автостоянка, квартира Диего, клуб, дома обеих жертв и места обнаружения трупов.

Обе жертвы были брошены возле мест их работы. Почему?

Где работает сам? Где он делает свое дело? Очень важное для него дело?

Неподалеку от клуба? Он активен, но зачем ловить рыбку далеко от дома? Зачем наблюдать, охотиться, а затем сообщать об этом средствам массовой информации?