Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихотворения и поэмы

Саянов Виссарион Михайлович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихотворения и поэмы - Саянов Виссарион Михайлович - Страница 91

Изменить размер шрифта:

55. ПЕЙЗАЖ

«Новый мир», 1930, № 10.

Так тихомолком, ни шатко, ни валко,

Редкие колки проходят, мельчась,

Перепелов тормошит перепалка

В этот сквозной замороженный час.

Часто погоня срывается в окрике,

Волны и молния, грохот и сон,

Небо, и то в этом сумрачном округе

Нас с четырех окружает сторон.

Старого друга седеющий волос,

Жимолость, желоб, скользящий назад,

Ветер, и с петель срывается волость,

Сумрак, и жалобно шурхает сад.

К берегу жмутся березы, но кроме

Этой кромешной, отверженной тьмы,

Глухо по каплям стекающей в громе,

Что еще нынче запомнили мы?

В севернорусском дорожном ландшафте

Странная есть пред рассветом пора.

Скоро ли утро сойдет с гауптвахты,

Сонные тучи возьмет на ура.

Скоро ли снова, сорвавшийся с петель,

Здесь разгуляется северный ветер?

Но тихомолком, ни шатко, ни валко,

Редкие колки проходят, мельчась,

Перепелов тормошит перепалка

В этот сквозной замороженный час.

1930

«Октябрь»,1933, № 11. После строфы 9.

Но час придет. В глухой рассветной рани,

Восстав от сна, спеша во все концы,

В святивших крест на белой Иордани

Огонь живых направят мертвецы.

«Год семнадцатый», альманах третий, М., 1933. После строфы 15.

А сколько шахтеров под этой заметью

Ушло невозвратно с земли живых,

Погибло от пули и пало замертво

В сквалыжную славу и прибыль их.

«Год семнадцатый», альманах третий, М., 1933. После строфы 9.

Шарабан мы гнали по льду,

Дружны наши голоса,

Прямо к острову Аскольду

Он летит без колеса.

Салютуй на крутоярах,

Осень, стягами рябин, —

Из романсов этих старых

Не спасется ни один.

«Резец», 1934, № 3. После строфы 3.

Он каторжанин. Просто ли убийца

Из тех, что, грусть по миру волоча,

Сначала могут в женщину влюбиться

И, рассердясь, зарезать сгоряча?

Или солдат, презревший артикулы?

Иль, может быть, тунгус широкоскулый?

Или далеких округов повстанец?

Иль террорист, что бомбу нес в руке,

Раскосоглазый, рыжий оборванец,

В больших очках и старом армяке?

Как вал гремит, вскипая на просторе!

Иль то поет архангела труба,

Иль это вза?боль гневается море,

У берегов вскипая, как шерба.

Сб. 1952. После строфы 16.

За Байкалом мамонт смотрит в окна,

Сто веков назад он в льдину вмерз…

Где же ты, заветная Олёкма,

Отзовись за столько тысяч верст!

Ол 2. После строфы 1.

Там беркут полощет свой клюв синеватый

И ржавые перья в чужой вышине,

А страшные горы, а злые Карпаты

Дымятся, как вражий пожар при луне.

«Октябрь», 1933, № 11. После строфы 8.

Попы проходили, хоругви развесив,

Но буду ль я думать, что станет с того,

Забросив десяток казенных профессий,

Тогда я подполья учил мастерство.

Ол. После строфы 5.

Золотой самородок, брошенный

На распутье пяти дорог,

Смертной мукой рот перекошенный,

Убегающий в тьму острог.

После строфы 6.

Пусть наплывом склерозной извести

Смерть крадется ко мне в тиши,

Как полночное небо, вызвезди

Все просторы моей души.

Ол. Перед строфой 1.

На середине жизненной дороги, в синей смуте

Неодолимо чей-то голос шел,

И вот звезда блестит, как шарик ртути,

И теплый снег покрыл пустынный дол.

Крутые, как рога, крылатые тропинки

Всю жизнь мою расскажут без запинки.

Немало дел и добрых и недобрых,

Как вал реки, заключено в гранит.

Не обо всем расскажет мой биограф,

Не всё людская память сохранит.

Настанет ночь бела и неказиста,

В озерах мгла раскинет невода,

И снова входит в кровь авантюриста

Сентиментальности жестокая вода.

Где молодость вальяжная, блатная?

Ты плотно жалась к моему плечу,

Хоть от тебя открытка доплатная,

Я за нее всей жизнью заплачу.

«Октябрь», 1933. № 11. После строфы 5.

Мне б увидеть в годы те,

Пыль стирая бархаткой,

Север в жаркой красоте,

Стратопланы в высоте,

Триста верст над Арктикой.

Век, что в ростепель прошел,

Не чужой, не нанятый,

Через горы, через дол,

В том краю, где гиб монгол,

Вымирали мамонты.