Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихотворения и поэмы

Саянов Виссарион Михайлович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихотворения и поэмы - Саянов Виссарион Михайлович - Страница 60

Изменить размер шрифта:

6. ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ

…А в московском Кремле еще Ленин в те дни

Совнаркома готовил декреты,

И приходят сегодня на память они,

Все теплом его сердца согреты.

Помню, «Правду» берешь и читаешь статью,

Что написана им накануне,

И мечтаешь о том, чтобы юность свою

Всю отдать безраздельно коммуне.

Эти грозные годы давно отошли,

Но свежи и мечты и утраты,

И записаны в летопись Русской земли

Величавые, светлые даты.

И, как верный свидетель тех лет грозовых,

Неприметный участник походов,

Я оставлю потомкам правдивый мой стих,

Оживут в нем двадцатые годы!

<1955>

7. ГОСТЬ В КРЕМЛЕ

Гость в Кремле…

И курит на площадке,

Весь седой, сибирский партизан

С ярко-красной ленточкой на шапке;

Он ходок от земляков-крестьян.

Дома ждут друзья и домочадцы,

Телеграммой шлют ему поклон.

И пришел сегодня попрощаться

С Лениным перед отъездом он.

Докурил, недолго ждал в приемной,

Дверь открылась, входит в кабинет.

«Ото всей деревни нашей темной

Я, Ильич, привез тебе привет».

— «Темнота пройдет! Откроем школы,

В деревнях повсюду свет зажжем…»

Не забудешь этот взгляд веселый…

И старик беседует с вождем.

Разговор уже к концу подходит,

Партизан, помедлив, говорит:

«Думка есть еще одна в народе,

Мне ее исполнить надлежит.

Сохранить хотим мы нашу память,

Благодарность нашу от души,

И при жизни памятник поставить

Ты деревне нашей разреши.

Кто проедет мимо иль промчится,

Памятник увидит за рекой,

Ленина узнает, прослезится

Завсегда от радости такой».

Эх, не то промолвил, видно, слово,

И ошибся, стало быть, земляк…

Смотрит Ленин на него сурово:

«Стар ты, дед, а говоришь не так.

Мне не нужен памятник при жизни,

Почестей себе я не ищу…»

И, услышав эту укоризну,

С новой просьбой старый к Ильичу:

«Детский дом позволь тогда построить…»

— «Это дельно! Очень хорошо!

Будут дети в холе и покое…»

Тут старик простился и ушел

Из Кремля с улыбкою счастливой.

Детский дом построил за рекой

Он в двадцатом. И сады и нивы

Окружают памятник живой.

Самовольно масляною краской

«Ленинского имени детдом»

Написал он на стене с опаской.

«Вдруг придется говорить с Кремлем?

Вдруг припомнит Ленин с укоризной?

Что ж, он смело встретится с вождем».

…Ставил он не памятник при жизни —

Детским счастьем полный, светлый дом.

<1955>

226. МАЛО!

Всё меняется в веке двадцатом,

В блеске рвущихся к Марсу ракет,

Белой ночью взрывается атом,

Возникает невиданный свет.

Как загадочно их измененье…

Смотрит старый седой человек.

Долго молча следит за теченьем

Бесконечных космических рек,

За сверкающей в небе ракетой,

Убегающей прямо к Луне…

Ведь свершается полночью этой

То, о чем он мечтал в тишине.

Только чувствует: сердце устало.

Лопнет где-то мельчайший сосуд…

И покажется: сделано мало,

Слишком медленно время шагало,

До Луны лишь огонь донесут…

А мечтал, что другие планеты

Покорят — и при жизни его…

Жалко всё же расстаться со светом,

Не увидевши то торжество…

<1957>

227. РЕВОЛЮЦИЯ

Я — твой поэт, Революция,

Я — твой поэт навсегда,

Везде твои песни льются

И светит твоя звезда.

Я шел за тобой без страха

И честно тебе служил,

И мощь твоего размаха

Всем сердцем я полюбил.

Я — твой поэт, огнеликая

И вечно глядящая в даль,

Простая в труде, великая,

Чье сердце тверже, чем сталь.

В мужестве необоримом

Никто не сравнится с тобой,

И годы проходят мимо,

Исчезая в мгле голубой.

Родина и Революция

Навеки в слове одном,

И песни о них поются

В любимом краю моем.

Ты строишь светлые зданья,

Ведешь миллионы в бой,

У народа — одно призванье:

Всегда быть вместе с тобой.

Тебе я служу, любимая

И светлая, до конца,

Вовеки непобедимая,

Как твоих сыновей сердца.

<1957>

ПОЭМЫ И ПОВЕСТИ В СТИХАХ

228. СТАРИННАЯ ПОВЕСТЬ

Эту горную цепь называют давно Кирчхловани,

На холодной заре золотые дымятся зубцы,

И предание есть, будто там, где тропа великанья,

Три столетья уже и поют и пируют отцы;

Будто ходит по кругу бараний особенный рог,

В нем ячменная водка, стародавнее горькое пойло,

В этот сумрачный край нет ни троп, ни проезжих дорог,

Там цветы не растут и трава жестковата, как войлок;

Будто древний охотник на туров в том крае погиб…

И следы его видели в полдень старинные люди,

И сложили рассказ, и мечтали порою о чуде,

И искали в горах, где тропы заповедный изгиб.

Но вернуться не мог он: погиб или просто остался

Доживать свои дни в этих черных расщелинах скал,

И поют старики о великом мученье скитальца,—

Я рассказы о нем на полночном привале слыхал.

Что-то русское сердце влекло в эти черные горы —

От медлительных рек, от степей, где шумят ковыли,

От равнины седой, уходящей в глухие просторы,

От песчаника злого владимирской нищей земли.

И недаром теперь столько песен слывет о Дарьяле,

И недаром отцы про погибельный пели Кавказ,

На привале ночном, где пожары зари догорали,

Повторяли порой про дружинников русских рассказ.

Был тот вечер в горах словно тихое стойбище сказки,

Неба черный клочок над моею темнел головой,

И паслись наверху облака разноцветной окраски,

Как овечьи стада, уходившие в край голубой.

В той ночной тишине грозный гул, словно рушится поезд:

То с обрывов летят, как дикарские стрелы, ручьи,—

Где же древний охотник? Вовеки не кончится поиск.

Где твой лук молодой? Где каленые стрелы твои?

Много песен у нас о грузинской царице Тамаре,—

Что же, сыздавна славилась горного края краса.

Во Владимир Залесский, с облаками пролетными гари,

Где на синих озерах кропила заря паруса,

Где с далекой поры гости бредили Суздальской Русью,

О Тамаре пошла с опаленного юга молва.

Молодой русский князь всё мечтал о красавице с грустью,

Возле кротких березок твердил роковые слова.

Отшумел листопад, и на юг снарядили посольство,

Все леса, да пески, да покрытые чернью поля,

Сотни рек перешли, и нежданно становится скользко,

Горы выросли вдруг, словно горбится с гулом земля.

И рассказы дошли до родного Залесья, до самых

Отдаленных погостов, где бьют родники и ключи,

Что царица Тамара в ущелье построила замок,

Где слуга-эфиоп носит огненный пояс в ночи.

Князь уехал туда, стал он мужем Тамары-царицы.

Далеко во снегах меркнет пасмурный суздальский день,

В заповедном ущелье звезда голубая таится.

То ли облако там? То ли сосен высокая тень?

Только время прошло — полюбила Тамара другого.

Что же, в пропасть лететь? Или пить, как вино, забытье?

Не нашлося ему ни ответа, ни песни, ни слова,—

Он с войсками пошел на прославленный город ее.

Воевал он с женой, но томила любовная мука,

Вспоминались ему и улыбка, и тонкая бровь,

Вспоминалась Тамара, всё видел он узкую руку,

Видел крашеный рот, напевавший порой про любовь.

А потом он ушел в эти горы, где гнут Кирчхловани

Золотые зубцы, словно гребни стены крепостной,

Где проносятся туры и красного света мельканье

Ослепляет глаза за высокой узорной стеной.

Мне старик говорил, что в году позабытом, далеком

Там охотник скакал, подымающий к небу копье.

Если гром громыхает в безоблачном небе высоком —

Это он говорит, повторяет он имя ее.

Но настанет пора, распадется во мраке громада,

Станут копьями вдруг золотые зубцы этих гор,

И в полуденный зной упадет на долины прохлада —

Это всадники с ним пронесутся в бескрайний простор.

Никогда не умрут те, чье сердце любовью горело.

Хоть проходят века — и крошится на солнце гранит,—

Их копье не возьмет, не пробьют их каленые стрелы,

Их, как солнце в огне, беззакатное время хранит.

<1938>