Испытательный срок для киллера (Свидетели живут недолго) - Александрова Наталья Николаевна - Страница 7

Она стала рассказывать доктору, что есть муж и сын Алька четырех лет и мама в Новгороде, а он в это время смотрел на приборы, считал пульс, пока сестра делала укол, а потом еще один из маленькой ампулы, которую принесли откуда-то сверху, из сейфа. Слабеющим языком Лена перечисляла доктору родственников в Новгороде и до самого конца не поняла, что умирает.

Заведующий реанимационным отделением вышел в коридор, где на скамейке сидели очень похожие друг на друга высокие рослые парень и тетка.

– Ну что, доктор?

Он коротко ответил:

– Не спасли.

Парень с глухим стоном обхватил голову руками. Женщина поднялась во весь рост, заговорила было зычно, как всегда.

– Да что же это, да вы же ее уморили. – Но врач так посмотрел на нее, что она прикусила язык на полуслове.

Доктор зашел в ординаторскую, поискал сигареты. Молоденькая ординаторша вбежала следом.

– Юрий Михайлович, как же так, да отчего же она умерла?

Врач вдруг стукнул кулаком по столу так, что треснуло стекло, и заорал:

– Да черт ее знает! Сам ничего не понимаю!

Павел Никандров закрыл дверь за последним родственником. Наконец-то этот ужасный день закончился, поминки прошли. Мать с двумя тетками гремела посудой на кухне. Специально не отпустила их, не хочет разговора. А ему, Павлу, и нечего ей сказать. Как только сообщили им о смерти отца, мать сразу же развила бешеную деятельность, устроила пышные похороны, только зачем это все? Павел зашел в комнату к сестре. Там было темно.

– Маринка, ты спишь?

– Какое там! – Маринка подняла голову.

Он присел рядом, прикоснулся к мокрой подушке, погладил ее по щеке.

– Ну, хватит уже, заболеешь, если будешь столько плакать.

Она обняла его, уткнулась в плечо.

– Ох, Паша, какие же мы сволочи! Как же мы могли его до этого довести!

– Но не мы же его из дому выгоняли, это он с матерью поссорился.

– Теперь легче всего на нее все свалить. Ты вообще здесь не живешь, я не вмешивалась – вот и получили. Подарок мне ко дню рождения. А знаешь, он мне звонил ведь незадолго, за два дня до этого!

– Ну и о чем говорил?

– Да так, спрашивал, как живу и что хочу получить в подарок ко дню рождения. А я говорю, ничего не надо, все у меня есть, а духи французские «Пуассон» он ведь не потянет? А он говорит, отчего же, попробую, «Пуассон» так «Пуассон». Ой, Паша, неужели он из-за этого? А мать в полиции сказала, что он всегда был со странностями, это же неправда, верно, он не сумасшедший?

– Ну, ладно, ты успокойся, себя не вини, на тебя уж он во всяком случае не обижался.

Но Маринка, не слушая его, опять уткнулась в подушку и заревела.

Утром Надежда открыла дверь сектора, и в ноздри ей бросился запах дыма. Молодые сотрудницы, собравшись кучкой, курили у раскрытого окна.

– Вы что это, девчонки, прямо в комнате? До курилки не дойти? – строго спросила Надежда.

К ней подбежала заплаканная лаборантка Светка:

– Ой, Надежда Николаевна, Лена Трофимова умерла, сейчас только муж звонил.

– Как умерла? Ее же вчера из больницы выписали, все в порядке было!

– А вечером ей опять плохо стало, увезли в реанимацию, а там она сразу и умерла. – Светка заревела снова.

– Да отчего же? – Надежда растерялась.

– Да никто не знает. Давление падало и падало. И никакие лекарства не помогали. Когда в больницу увозили, шестьдесят на сорок давление было.

– Ничего себе! Ой, девочки, дайте-ка и мне сигаретку!

Пришел Валя Голубев, потянул носом, но его сразу огорошили новостью. Валя ругнулся матом, не стесняясь женщин, в последнее время от служебных неприятностей манеры его резко ухудшились. Пообсуждали, поохали, опять заходили соседи и знакомые, и опять похоронная карусель закружилась по новой.

Леонид Петрович Синицкий вышел из машины, запер двери, включил сигнализацию и не спеша направился к проходной. У проходной его окликнули, он обернулся и увидел, что его торопится догнать Сущенко. Тревожное чувство шевельнулось у него где-то внизу живота, но Синицкий не придал этому значения.

Аркадий Ильич Сущенко был интересной личностью. Давно уже, с незапамятных времен, он был начальником отдела копирования. Там стояли огромные машины, которые делали со схем синьки, кальки и так далее. Документации в институте, да и во всем государстве придавалось тогда огромное значение. Как говаривал тот же Сущенко, неважно, что прибор не работает, главное, чтобы документация была в порядке. Поэтому его машины исправно работали, и бесчисленные синьки и кальки рассылались во все концы страны, так как институт тогда еще имел многочисленные межотраслевые связи. Копировальные машины так устроены, что их надо промывать, а промывают такую технику, естественно, спиртом. Из этого следует, что Сущенко был в институте очень уважаемым человеком, потому что начальники-то в основном народ непьющий, а если кто и попивает потихоньку, закрывшись в кабинете, то коньячок, а не спирт, но начальникам надо было чинить автомобили, строить дачи и ремонтировать квартиры, а без спирта в то время к рабочей братии и подступиться было нельзя. Копировальные машины были сделаны в пятидесятые годы на совесть и работали без промывки, а спирт уходил на дела более важные.

Время шло, институт хоть и бедствовал, но понемногу закупал современную технику, но старые машины не ломались, и списать их было нельзя, а, стало быть, спирт регулярно выписывался и получался на складе. И хоть рабочий народ пошел нынче поприличнее и работу свою мерил не поллитрами, а деньгами, Аркадий Ильич Сущенко не сдал свои позиции и по-прежнему был уважаемым человеком.

У него был шикарный кабинет с мягкой мебелью и пушистым ковром на полу, в кабинете сидел он и экономист отдела Лариса Павловна, которую он высмотрел давно, лет десять назад, и приблизил к себе. Об их связи знал весь институт, все уже привыкли и перестали обсуждать. Однако у Сущенко имелась жена и взрослые уже дети, поэтому, для того чтобы встречаться, так сказать, в личных целях, Сущенко снимал однокомнатную квартиру у метро «Академическая». Встречаться у Ларисы они не могли, так как она жила с матерью и сыном от первого брака. Именно этой квартирой пользовался и Синицкий, не даром, конечно, а за деньги. Всем было удобно, только надо было следить, чтобы женщины ненароком не столкнулись, а то пошли бы всякие сплетни да расспросы.

Аркадий Ильич подошел к Синицкому, взял его за пуговицу пальто и рассмеялся.

– А-а, Ленечка, вчера не в свое время приходил, играет живчик-то, все на здоровье жалуешься, а сам-то ого-го!

– Ты о чем, Аркадий? – Синицкий вдруг вспомнил про коньяк.

– Ты извини, Леня, мы с Ларисой сорвались вчера пораньше, я знал, что никого не будет, а приходим – ты там. Ты уж прости, дорогой, но коньячок-то мы твой выпили, так хорошо пошел.

– Да ладно, ничего страшного. – Синицкий улыбнулся и поспешил к себе.

В обед Валя подошел к Надеждиному столу.

– Черт, какая петрушка получается. С первым происшествием еще никак не разобрались, так еще вот с Леной такое. Хорошо, хоть полиция не шастает.

– Полиция, наверное, в больнице расспрашивать будет, а мы теперь, Валя, так и не узнаем, что же там в щитовой было, закрыта была дверь или открыта.

– Да, вот прямо перед глазами стоит, я вошел, у меня-то дверь открыта была, и ключ в дверях, а он там удавленный петлей, и узел на боку в шею врезался.

– Узел, говоришь? – Надежда что-то соображала. – А ты помнишь, какой узел был? Ну, как бы ты стал петлю вязать, если бы вешаться собрался?

– Типун тебе на язык! Зачем это?

– Давай, вяжи, вот попробуй на этом шпагате. Я бы сама попыталась, да мы узлы по-другому вяжем.

– Да уж вы, бабы, вечно норовите все на бантик завязать. Вот, смотри. Сначала делаешь маленькую петельку, вот так перекидываешь, а потом вот сюда продергиваешь.