Испытательный срок для киллера (Свидетели живут недолго) - Александрова Наталья Николаевна - Страница 34

– А чего они темнят-то, сказали бы сразу, тот это или не тот?

– Вот и Жора набрался смелости и спросил там их прямо, а они отвечают уклончиво, говорят, дело еще не закрыто.

– А что им от Жоры-то понадобилось?

– Да понимаешь, дело действительно в город передали, следователь такой интеллигентный, тихим голосом разговаривает, но вцепился в Жору намертво и вытащил-таки из него, что Жорка Синицкого как-то случайно возле своего дома встретил.

– Ну и зря Жорка сказал ему! Теперь еще хуже будет: почему вы раньше молчали, время тянули, а может быть, вы кого-то другого видели, а на Синицкого сваливаете, все равно тот уже ничего опровергнуть не может.

– Да, примерно так и было. Но Жоре больше сказать нечего, он на своем стоит.

В конце дня Надежда открыла дверь в бывшую приемную Синицкого, где секретарша Мила скучала в одиночестве.

– Привет, можно я от тебя позвоню? Тишина у тебя, воздух свежий.

– Да уж, сижу, как в склепе. Не успел человек умереть, так уже никому и не нужен стал, никто ничего не спрашивает.

– А что заходить-то, если полиция кабинет опечатала?

– Да, а я вот сижу тут, чай все время пью от скуки. Будешь со мной?

– Буду. Что там слышно, кто теперь у нас начальником будет?

– Да никого подходящего у них на примете нет, пока Лисицын на два отдела. И ходят слухи, что наш отдел расформируют вообще и распихают по другим. Тогда меня сократят. Вот сижу, потихоньку шкафы разбираю.

– Да подожди ты, может, еще дадут кого-нибудь. Неохота уходить, привыкла, небось. Как тебе с Синицким-то работалось?

– Да неплохо, вот только в последнее время…

– А что – в последнее время? – насторожилась Надежда.

– В последнее время он нервный очень стал, кричал много и выпивать начал.

– Да что ты?

– Да, и все вздрагивал, боялся чего-то. Как думаешь, правда это, что люди свою смерть заранее чувствуют?

– Не знаю, а ты полиции-то про это рассказывала?

– Да они меня пока толком не спрашивали.

Надежда потянула носом воздух.

– Что это, чай у тебя какой хороший, бергамотом пахнет, прямо жалко такой на работе заваривать.

– А это подарок, это мне ваш Никандров еще давно подарил.

– Никандров? Что это он тебе такие подарки делал?

– Да ладно тебе. Ему надо было по своему делу поработать, а у Леонида Петровича в кабинете телевизор хороший, вот он как-то меня попросил, чтобы я его пустила в кабинет на полчаса, пока Синицкий обедал, потом вот чай принес.

– А что он там делал?

– Да я не интересовалась, в кабинете потом все в порядке оставил.

– Один раз он приходил?

– Ну два, а что?

– А когда это было, не помнишь?

– Да что ты все спрашиваешь! Когда да когда! Ну до того, как Синицкий в Италию ездил, а Никандров того… Вообще, он какой-то странный был.

– А почему же ты про это никому не рассказывала, когда Никандров погиб?

– Почему-почему. Синицкого боялась. Он бы меня сразу выгнал.

– Да, это понятно. Ну, спасибо за чай, пойду я.

После того как Надежда рассказала Вале про шахту лифта, он забеспокоился и ходил злой и хмурый. А теперь, когда она ему сообщила, что их подозрения подтвердились, что Никандров действительно был в кабинете у Синицкого и оставил там камеру, а потом узнал что-то важное и за это его убили, Валька прямо озверел.

– Слушай, ну что же это такое, это как, теперь ходи да оглядывайся, тебя из-за любого угла пристукнуть могут, а за что?

– Ох, Валя, боюсь, что за наше неуемное любопытство.

– Какое любопытство? Мы же ничего не выяснили. А знаешь, я вот назло пойду попрошу у ребят аппаратуру, а кое-что у Никандрова осталось, Павел с дачи привез по моей просьбе, и тоже поставлю где-нибудь камеру.

– И где это, интересно знать?

– Так, Синицкого мы уже упустили, ничего не узнали, а вот где – у Богданова в кабинете!

– Валька, ты что, рехнулся?

– А что, думаешь, у Богданова не получится?

– Да я не про Богданова, а вообще про твою идею. Ты что, хочешь, чтобы тебя, как Никандрова? Мне, знаешь, этой пустой шахты надолго хватит. Ведь сколько людей поубивали, а за что? Вот у тебя есть хоть какие-то мысли, в чем же дело?

– Нет у меня никаких мыслей, а узнать можно, только если камеру поставить. Наверное, они что-то делают или передают, а потом это в Италию возят, и я спать спокойно не буду, пока не узнаю!

– А я уже давно спокойно спать не могу. Только Саше не проболтайся, а то он меня дома запрет и на работу пускать не будет.

Следователь Алексей Николаевич Мельников сидел на своем рабочем месте и думал. Перед ним лежал протокол допроса Чапыгина Г. В. 1949 г. рождения, русского. Мельников допросил Чапыгина строго и обстоятельно и добился от него признания, что кроме Сущенко его квартирой на улице Верности предположительно пользовался Леонид Петрович Синицкий. Стало быть, ключи у него были. На вопрос, почему же он раньше скрывал эту столь важную для следствия информацию, Чапыгин долго мялся, потом выдавил из себя, что не хотел подводить своего бывшего начальника, человек явно ни при чем, а его затаскают, и что теперь, когда Синицкого нет в живых, ему уже ничего повредить не может. Чапыгина пока отпустили.

После того как полиция так неудачно выступила на Большой Охте – там кроме трупа убийцы по кличке Халява нашли только двух перепуганных пьяненьких мужичков, сотрудников котельной, – за дело взялось городское ОВД. Тамошние оперы, вполголоса ругая коллег из районки, вцепились в мужичков, те со страху протрезвели, но память у них отшибло начисто. Наконец, на вопрос, с кем Халява общался и кто к нему приходил в последние дни перед убийством на Верности, один мужик вспомнил, что дня за три приходил, верно, один, такой солидный мужчина, представительный, волосы седые. А опер взял да и показал ему фотографию Синицкого. Мужик Синицкого опознал, только сказал, что тогда Синицкий был не в себе, волосы растрепаны, глаза бегают.

Мельников хмыкнул. Надо же, Синицкий, приличный человек, коренной петербуржец, тридцать лет проработал в крупном закрытом институте, там все люди проверены-перепроверены, дослужился там до начальника отдела – и на тебе! Связался с самым что ни на есть махровым уголовником! С чего бы это его потянуло на такие знакомства? Больше мужички никого не вспомнили. Говорят, что ходили к Халяве, конечно, всякие люди, но кто такие – они не знают. А Синицкий, значит, встречался там на Верности с дамой, как ее? Трофимова Е. А. И она недавно умерла, никто не знает от чего. Отравление неизвестным ядом – придумают же эти медики. Ничего себе диагноз! Очень интересно получается, это не считая смерти самого Синицкого. Там, в институте, никто ничего не знает и ни в чем не признается. Тычут бумажки какие-то, ведомости, вот видите, говорят, никого ночью на этаже не было, все опечатано. Завтра он еще раз туда оперативников пошлет, а на послезавтра надо вызвать жену Синицкого и попробовать все-таки что-то у нее выяснить.

После ужасной ночи к утру Марьяна несколько успокоилась, поспала немного, встала поздно, зато все-таки отдохнула после этого ночного кошмара. Она занялась своей внешностью и уборкой и к вечеру удовлетворенно оглядела себя в зеркале и все вокруг. Она была спокойна, собранна и деловита. Они встретились с Итальянцем вечером, причем Марьяна попросила отвезти ее в спокойное место, он привел ее в квартиру, где жил сам. Слежки за собой Марьяна не обнаружила и успокоилась: маловероятно, что у этого пожилого пахана работают такие профессионалы, которых она, Марьяна, не смогла бы обнаружить. Скорей всего, будут следить за ней тот высокий дебил да дерганый Васенька, а уж этих-то она как-нибудь заметит.

Итальянец выслушал ее очень внимательно, похвалил за то, что не потеряла головы, потом велел переходить с Богдановым к активным действиям. Он дал ей несколько дельных советов насчет него, а потом они поужинали, и она осталась у него ночевать, потому что от одной мысли провести еще одну такую ночь, как предыдущая, волосы у нее вставали дыбом. Конечно, могли позвонить родственники с соболезнованиями и, узнав, что она не ночует дома, мягко говоря, удивились бы, но Марьяне было на родственников наплевать.