Двойник Декстера - Линдсей Джеффри - Страница 43

Детектив Худ был здоровяк с низким лбом и еще более низким IQ. Он всегда злобно скалился и охотно прибегал к издевкам, сексуальным намекам и тумакам при разговоре с подозреваемыми. Он стоял в нескольких шагах от хозяйки машины и нетерпеливо ждал, когда успокоительное подействует и мисс Бромберг будет в состоянии ответить на вопросы, не рыдая. Он смотрел на нее, скрестив руки на груди, с крайне угрожающим выражением лица, и мисс Бромберг скорее всего понадобилась бы вторая доза успокоительного, если бы она подняла глаза и увидела детектива Худа.

Я уже пересекался с Худом в прошлом, а потому заговорил с дружеской прямотой:

— Привет, Ричард.

Он взглянул на меня и слегка помрачнел.

— Чего тебе? — поинтересовался он, не сделав даже попытки поддержать приятельскую беседу. Более того, в его голосе звучала враждебность.

Частенько оказывалось, что я неверно оценивал ситуацию и произносил неправильную фразу; видимо, на сей раз случилось то же самое. Всегда уходит несколько секунд на выбор нового варианта, особенно если ты не вполне уверен, в чем ошибка. Но бессмысленный взгляд и долгая пауза казались тем более неуместными, поэтому я заполнил брешь первым, что пришло в голову.

— Э… знаешь, я подумал…

— Ты подумал? — злобно передразнил он. — А хочешь знать, кретин, что думаю я?

Я, конечно, не хотел; Худ вряд ли знал хоть что-то, выходящее за пределы программы третьего класса, не считая разве что порнографии, которая меня не особо интересует. Но отказываться было невежливо, и в любом случае Худ не стал бы дожидаться моего ответа.

— Твоя недоделанная голливудская сестричка сидит по уши в дерьме, — сообщил он и, хотя в нарисованной им картине не проглядывалось особого смысла, повторил: — По уши, мать ее, в дерьме.

— Ну… возможно, — согласился я, пытаясь говорить Сдержанно, но уверенно, — однако на самом деле есть некоторые доказательства, что тут поработал убийца-подражатель.

Худ уставился на меня, выпятив челюсть. Она была огромная, эта челюсть, вполне способная вырвать из противника здоровенный кусок мяса, если бы до этого дошло.

— Доказательства, — повторил Худ, точно это слово не понравилось ему на вкус. — Типа какие?

— Раны, — ответил я. — У Камиллы в двух местах кровь, а у предыдущих трупов кожа нигде не была повреждена.

Худ на полдюйма повернул голову вбок и сплюнул.

— Ну ты и дерьмо, — процедил он, отвернувшись к мисс Бромберг, и его нижняя губа дернулась. — Совсем как твоя недоделанная сестра.

Я опустил глаза, желая удостовериться, что плевок Худа не попал мне на ботинок, и с радостью убедился в его промахе. Но не приходилось сомневаться: от детектива я не получу ничего, кроме слюны и дерьма, поэтому, предоставив коллеге плыть по течению его неандертальских мыслей, сам пошел взглянуть на останки Камиллы Фигг.

Но едва я отвернулся от Худа, как ощутил в глубинном, темном уголке души нечто вроде сухого подземного ропота — внезапное и неотложное предупреждение от Пассажира, гласившее: Декстер находится в перекрестии враждебного прицела. Время замедлилось до черепашьего шага, я застыл и огляделся в поисках угрозы; когда я посмотрел вбок, в сторону желтой ленты, огораживающей периметр, мелькнула яркая вспышка, и Пассажир зашипел.

Я моргнул, ожидая пули, но ничего не последовало. Просто какой-то зевака с фотоаппаратом. Я промигался после вспышки и увидел размьггый силуэт коренастого мужчины в серой футболке, который, опустив фотоаппарат, отступил в толпу. Он скрылся, прежде чем я успел разглядеть лицо или еще хоть что-нибудь, и я решительно не понимал, отчего во мне сработал внутренний сигнал тревоги. Фотограф не походил на снайпера или на террориста со взрывающимся велосипедом и скорее всего не представлял никакой реальной опасности. Очередной «немытый» с нездоровым любопытством в отношении смерти. Вот теперь я чувствовал себя по-настоящему глупо: я видел Тень повсюду, даже там, где ее не могло быть. Неужели я переходил из мира разума в мир калейдоскопической паранойи?

Я несколько секунд смотрел на то место, где исчез фотограф. Он не вернулся, и ничто не угрожало Декстеру гибелью. Просто нервы, и ничего более, а вовсе не Свидетель. Я вернулся к работе.

Я подошел к «импале», где неаккуратной грудой лежало избитое тело Камиллы Фигг. Она была мертва, а я не мог избавиться от ощущения, будто кто-то наблюдает за мной, облизывается и намеревается отправить меня вслед за ней.

Глава 19

Было уже очень поздно — почти полночь, — когда я вернулся домой и исключительно в силу привычки зашел на кухню посмотреть, не оставила ли Рита еды. Но, как бы я ни искал, ничего не оказалось, даже ломтика пиццы. Я все тщательно осмотрел, но напрасно. Ни пластиковой емкости на столе, ни кастрюльки в холодильнике или на плите, ни хотя бы пакета с продуктами. Я обыскал кухню И не нашел даже признаков чего-либо съедобного.

Это, конечно, не трагедия, если сравнивать с некоторыми другими событиями, случавшимися каждый день. Одно из них, например, только что произошло с Камиллой Фигг, которую я знал не один год. Мне следовало немного погоревать, но я проголодался, а Рита не оставила никакой еды, и это, по-моему, было гораздо печальнее. Смерть прекрасной устоявшейся традиции, грубое нарушение неписаного, но крайней важного принципа, придававшего мне сил во время нелегких испытаний. Для Декстера не оставили еды. Все пропало.

Впрочем, я нашел стул, отодвинутый от кухонного стола под странным углом, и валявшиеся под ним Ритины туфли. На столе снова громоздились бумаги, на спинке стула небрежно висела блузка. В противоположном углу, на холодильнике, я увидел приклеенный желтый листок из блокнота; я подошел посмотреть и обнаружил записку, видимо, от Риты, хотя нацарапанные на бумажке слова отнюдь не напоминали ее обычный аккуратный почерк. Записка с дверцы гласила: «Звонил Брайан. Где ты был?!» Рита написала букву «Б» в имени Брайана лишь со второй попытки, последняя фраза была криво подчеркнута трижды, и ручка прошла насквозь, прорвав бумагу.

Всего лишь маленький желтый листок, но я остановился и замер возле холодильника, держа в руке записку и гадая, отчего она меня так тревожит. Дело, разумеется, не в небрежности почерка. Рита просто устала и вымоталась: ей пришлось мчаться с работы после долгого напряженного дня, полного борьбы с ежегодным кризисом, а затем тащить троих детей жарким и людным майамским вечером в закусочную. Этого достаточно, чтобы кто угодно перенапрягся и утомился…

…и утратил способность правильно написать букву «Б»?

Как странно. Рита всегда была аккуратной, невротически опрятной и методичной. Именно этими качествами в том числе я в ней восхищался. Обыкновенные усталость и раздражение никогда прежде не лишали ее страстного желания сделать все как полагается. Она не раз сталкивалась с жизненными трудностями вроде злополучного первого брака с наркоманом, склонным к физическому насилию, и справлялась с кошмарным беспорядком бытия, заставляя его держаться прямо, чистить зубы и складывать грязное белье в корзину. Для Риты выглядело крайне нетипично написать неразборчивую записку и бросить на пол одежду и туфли. Явный признак… чего?

Я вернулся к кухонному столу и осмотрел то место, где Рита сидела и потом оставила туфли. Я рассматривал его взглядом опытного, хорошо обученного судебного эксперта. Положение левой туфли указывало на недостаток двигательного контроля, а небрежно висящая блузка — на усилившееся торможение. В целях дальнейшего научного подтверждения я подошел к большому мусорному ведру у задней двери. Под крышкой среди бумажных полотенец и прочего мусора лежала пустая бутылка, недавно содержавшая красное вино.

Рита с большим энтузиазмом относилась к сортировке мусора, и вот она сунула пустую бутылку в ведро и прикрыла бумагой. И что-то я не припоминал бутылку полной, хотя обычно хорошо знаком с тем, что есть на кухне. Это была бутылка мерло, которая бросилась бы мне в глаза, где бы ни стояла. Но я ее не видел. Значит, либо Рита старательно припрятала вино, либо купила сегодня, выпила за один присест и забыла положить в нужный контейнер.