Двойник Декстера - Линдсей Джеффри - Страница 36

Виден слабый свет, исходящий из дальней комнаты, но ни звуков, ни иных признаков присутствия живых существ нет. Мы открываем сумку, достаем и надеваем перчатки. Приготовившись, мы движемся мимо окна на задний двор.

Его дальняя часть перегорожена забором, возле которого буйно разросся молодой бамбук. Побеги тонкие, но уже. метра три в высоту, поэтому и отсюда нас нельзя заметать, и мы вздыхаем спокойнее. Позади дома — маленькое, вымощенное кирпичом патио, на которое ведет раздвижная стеклянная дверь. Между кирпичами проросла трава высотой до икр, у стенки стоит ржавый круглый гриль, пьяно покосившийся набок, без одного колеса. Мы снова замираем и заглядываем в дом через стекло двери. Внутри царит полная тишина, и под ребра тычет серый палец сомнения. Может быть, никого нет дома? Мы так далеко зашли и так хорошо готовились… впустую?

Медленно и осторожно мы подходим ближе, подкрадываемся к двери, ждем, смотрим, слушаем, принюхиваемся, пытаясь уловить хоть что-нибудь — но тщетно.

Мы кладем руку на металлическую раму двери и толкаем ее сильно, но осторожно; дверь подается. Мы открываем ее — на полметра, на метр, каждый раз ожидая по полминуты, стараясь убедиться в отсутствии звуков или иных реакций. Мы в последний раз замираем, вновь прислушиваясь, — и опять ничего, поэтому мы наконец проскальзываем внутрь и притворяем дверь за собой.

Мы стоим на кухне. Ржавый холодильник в углу рядом со старой плитой, потрескавшийся стол, посудный шкаф на стене, покрытая пятнами грязная раковина с текущим краном. Лампа не горит, но в дальнем конце коридора виден слабый отблеск света в комнате. По нашему позвоночнику. проползает легкий предостерегающий холодок, и мы понимаем: там что-то есть. С нейлоновой петлей в руке мы устремляемся вперед, в эту самую комнату с лампой, медленно скользим на свет, чуть не истекая слюной от радостного предвкушения, и нас охватывает восторг при мысли о том, что сейчас произойдет. Мы тихонько встаем на пороге, осматриваемся и осторожно заглядываем в комнату, желая узнать, что нас ждет там, в маленьком круге света…

Все замирает.

Ни дыхания, ни мысли, ни движения. Ничего, кроме ошеломленного, машинального «нет».

Не может быть. Просто невероятно. Никоим образом, не здесь, не сейчас, мы этого не видим и не можем видеть ничего подобного, невозможно, неправильно, не по сценарию…

Но все-таки оно есть. Не двигается и не меняется.

Освещенный одной-единственной тусклой лампочкой, стоит металлический стол. Старый, ничем не примечательный, из какого-нибудь эконом-магазина, с облупленной белой столешницей. А на нем сложено ровными кучками то, что некогда было человеческим телом. Оно аккуратно разрезано, разделено на части, почти идеально оформлено, именно так, как и должно быть, и меня охватывает нереальное ощущение знакомого, но совершенно невероятного комфорта, поскольку я-то прекрасно знаю, что передо мной, — но этого не может быть. Я смотрю, смотрю, смотрю, но ничего не меняется.

Я вижу тело, предназначенное к выносу после того, как кто-то долго и любовно потрудился над ним с ножом и несомненной энергией, все так знакомо и приятно, и причина крайне проста — именно так я бы сделал и сам. Но я-то этого не делал, и никто на свете не способен к стопроцентному подражанию, даже мой брат Брайан, но вот тело передо мной, я хлопаю глазами и смотрю, смотрю — а оно никуда не исчезает и не меняется.

Все так невероятно и до жути напоминает то, что я сам собирался сделать. Я не могу удержаться — шагаю вперед за порог и приближаюсь, словно стол — гигантский магнит, слишком сильный, чтобы я мог противостоять притяжению. Я двигаюсь, затаив дыхание и ничего вокруг себя не видя, к тому, чего никак не может здесь быть, хотя глаза не лгут… шаг, другой…

И по ту сторону стола что-то выступает мне навстречу из темноты, и, не успев даже подумать, я выхватываю нож и бросаюсь к новой опасности…

И оно бросается на меня, тоже с ножом в руке.

Я пригибаюсь и замираю, высоко подняв нож.

И оно пригибается и замирает, высоко подняв нож.

Это мгновение длится вечно; совершенно растерявшись, охваченный откровенной паникой, я смотрю на врага, моргаю и вижу, как он моргает…

Я медленно выпрямляюсь и встаю — и он делает то же самое.

А больше ничего он сделать и не может, поскольку это— мое отражение в огромном зеркале. Я сам стою там и смотрю на себя, находящегося здесь и взирающего на…

Я опять застываю, не в силах думать, не в силах предпринять хоть что-нибудь. Я могу только смотреть в зеркало, поскольку это, как и аккуратно разложенное на столе тело, не случайное совпадение. Зеркало поставили именно здесь, чтобы оно сыграло свою роль. И вот я вижу самого себя над трупом, который только я и мог обработать таким образом. Убежден, ничего подобного я не совершал, но тело тут, и я не знаю, что делать и что думать.

Я стою, словно под крошечным колпаком, ошеломленный и бесчувственный, и обозреваю картину, созданную специально для меня. Я должен был обнаружить ее и отреагировать именно так. Просто стоять и смотреть, не веря глазам своим.

Наконец крошечная мысль медленно пробивается сквозь груды дерьма, которым забит мой мозг, и вопит в ухо достаточно громко, чтобы я услышал. Я хлопаю глазами, с трудом вздыхаю и позволяю себе поразмыслить.

Кто это сделал?

Неплохое начало, достаточно неплохое, и следом, сквозь туман, приходит следующая мысль. Только Брайан знает мою технику настолько, чтобы копировать ее. На одно мимолетное мгновение я задумываюсь, не он ли тут побывал — он ведь всегда хотел по-братски развлечься со мной. Может быть, он, так сказать, игриво ткнул Декстера под ребра, воодушевляя таким образом?

Но, хорошенько обдумав сей вариант, я понимаю: это невозможно. Брайан мог сколько угодно спрашивать, настаивать, подольщаться — но никогда бы не рискнул. Помимо Брайана, в мире нет никого, кто видел бы Декстера за работой и выжил…

…кроме Свидетеля, разумеется. Неизвестной Тени, которая застукала меня над Валентайном, поместила отчет в блоге и удостоилась почетного первого места в моем списке; эгоистичный, сводящий с ума болтун, которого я намеревался, придя сюда, превратить в то самое, что сейчас лежит на столе. Хотя это не укладывалось в голове, но, кроме Свидетеля, расстараться было некому. Он приготовил все по моему образцу, поставил зеркало по ту сторону стола, и никаких иных объяснений быть не может, однако остается один настоятельный вопрос: зачем?

Я не нахожу ответа. Я по-прежнему уверен, что это невозможно, но из области теоретической кошмар перешел в сиюминутную, и я смотрю на разрубленное тело, которое реально ничуть не менее, чем нож, который я держу в руке. Я делаю медленный, беспомощный шажок навстречу, и другой я, в зеркале, тоже идет вперед. Я резко останавливаюсь и смотрю — и он тоже взирает на меня.

Вот я. Я, Декстер. Я поднимаю руку, чтобы коснуться щеки, но в ней зажат нож, и я останавливаюсь на полпути, почти поднеся хищное лезвие к ошеломленному лицу. Натюрморт с ножом и идиотом. Два моих обличья: Демон Декстер и Дурак Декстер. Собственное лицо кажется мне странным, словно принадлежит другому, но оно — то самое, я носил его все эти годы. Я долго разглядываю его, прикованный к зрелищу самого себя, каков я есть на самом деле — точнее, мы, — можно подумать, если смотреть достаточно долго, два лица сольются в одно, настоящее.

Конечно, ничего подобного не происходит. Я снова опускаю руку с ножом и перевожу взгляд на стол в глупой надежде, что невероятное видение исчезнет. Но оно по-прежнему на месте, все так же реально — и невозможно. Езде один машинальный шаг вперед — и я стою над ним и изучаю то, что хотел совершить сам и нашел уже сделанным. Я разглядываю расчлененные остатки, и во мне вдруг зарождается нелепая крошечная надежда: может, моя Тень не создавала эту груду мяса, а превратилась в нее сама? И кто-нибудь другой выполнил за меня приятную обязанность?

Я рассматриваю стол в поисках подсказки и вблизи замечаю некоторые небольшие изъяны, которые никогда не допустил бы сам. А потом вижу грудь и понимаю — это женщина, а Свидетель — мужчина, и маленькая надежда на паучьих ножках стремится прочь и умирает. На столе — не Тень, а кто-то другой, скорее всего его бывшая жена. Я подхожу еще ближе. Становится ясно: работа выполнена не вполне профессионально. Левая рука измочалена у запястья, она откромсана в спешке, а не отрублена по-декстеровски аккуратно. Я тянусь к ней кончиком ножа и слегка тычу, желая удостовериться, что она настоящая… и тут же замираю.