Железный Сокол Гардарики - Свержин Владимир Игоревич - Страница 75

В этот миг массивный дверной косяк стал неуловимо изменяться, точно по нему побежали волны, и из глубин древесины глянула уже знакомая рожица домового.

– Сыграем? – почти умоляюще спросил он.

– А есть на шо?

– Ага, – радостно закивал малютка.

– Заметано, – согласился Лис. – Но не здесь же играть будем! Дверь открой.

Покуда Лис, верный обещанию, выигрывал у хранителя здешнего очага скопленные за время постоя армии монеты, я, ругаясь, наводил порядок. Штадена в комнате не было. Судя по всему, не было довольно давно. Из распахнутого окна свисала импровизированная спусковая система из двух связанных простыней и некоторых деталей наших костюмов. На высоте поднятой руки «лестница» заканчивалась. Судя по нехватке пары штанов, кто-то уже успел воспользоваться этим нежданным подарком судьбы.

– Ну шо, – в очередной раз демонстрируя карты домовичку, спросил Лис. – Шо попятил этот сучий вылупок?

– Если не считать пропавших штанов, исчез ларец с письмами Гернеля. И, кажется, все.

– Вот же ж коллекционер хренов. Интересно, шо он там вычитать собрался?

– Он сам, наверное, не знает… На всякий случай прихватил – может, что сыщется.

Я застегнул дорожную сумку и накинул ее на плечо.

– Выкладывай, капитан, какие еще открытия чудные подсказывает тебе неуемный дух твоего просвещения? – Напарник собрал колоду и вновь начал тасовать ее.

– Подсказывает. Идти надо. Заканчивай играть, а то, пока суд да дело, очевидцев не сыщется.

– У меня есть еще монеты, – встрял домовой.

– Не грусти, малый. Как-нибудь другим разом игранем. А это, – он вздохнул, помолчал и сделал широкий жест, указывая на выигрыш, – так и быть, оставь себе. О черт!

Сергей выронил карты и в недоумении уставился на ладонь:

– Прикинь, оно меня обожгло!

– Что оно?

– Не знаю! Карты.

– Ладно, позже разберемся. Рука действует?

Лис кивнул.

– Тогда – вперед. Где там этот Чапеля с его сбитой ногой?

Разговор с незадачливым конвоиром не внес ясности. Он лепетал, что «злыдень чернополый токмо-токмо был туточки», и озадаченно хлопал глазами. Впрочем, догадаться о том, что спугнуло Штадена, было несложно. В корчме только и разговору было, что «царь не настоящий», и кровушки русской он попил безмерно, пора, мол, ему укорот сделать. Уже не шептались, а в полный голос твердили, что истинному государю имя – Рюрик. Кое-кто даже утверждал, по баренсовой легенде, что сей Рюрик и есть «тот самый, издревле Русью владевший». Кто-то верил, кто-то отмахивался, но все как один готовы были оружной силой выступить за нового царя.

Должно быть, быстро оценив, что находится в самом центре мятежного лагеря, Штаден понял, что угодил в западню, и решил уносить отсюда ноги, а заодно и мономаший венец. В окрестностях Феллина, которые он прекрасно знал, у беглого опричника, верно, имелось не одно убежище. Это обстоятельство делало наши поиски почти безнадежными.

Я кружил по двору, как собака, потерявшая след, силясь представить себе ход мыслей этого ловкого авантюриста. Затаиться и выждать? Добраться до Риги и сесть на корабль, уходящий в Европу?.. Я повернулся к Лису.

– Он вернется в Россию. Скорее всего предупредит Ивана Грозного, а затем попытается скрыться, ему еще надо получить золото Девлет-Гирея.

Воистину судьба – не Санта Клаус, и, раздавая свои подарки, она не требует ни прочитать стихи, встав на табурет, ни хороших отметок за поведение. Пожалуй, родись Генрих Штаден в семействе герцогов Вестфальских, он стал бы прекрасным царедворцем. Возможно – дипломатом, возможно – генералом. Но судьба поскупилась на шелковые пеленки с коронованным вензелем, и все, чего этот отчаянный пройдоха не смог получить по праву рождения, он спешил урвать по праву сильного и ловкого. Жизнь, полная невзгод и опасностей, воспитала в нем изворотливость и храбрость, ясный ум и изощренное коварство. Я бы не назвал его человеком злым. Ему попросту не было дела ни до кого. Уж во всяком случае, до тех, кто был ему бесполезен.

Мои опасения насчет прекрасного знания Штаденом местности, увы, оказались верными. Его заметили выезжающим из ворот постоялого двора, далее же он словно провалился сквозь землю. Никто не встречал его, не видел и не мог вспомнить. Косвенный след беглеца отыскался в Дерпте, ныне снова Юрьеве. Как сообщили встречные обозники, стоявшая там опричная сотня вдруг в одночасье поднялась по тревоге и, покинув крепостные стены, умчалась в неизвестном направлении. Причастен ли к был к этому Штаден, или они получили приказ от кого-то другого, оставалось только гадать. Однако теперь охота становилась куда более опасной.

Раздосадованные этой глупой неудачей, мы двинулись в Грудок, по-прежнему занятый армией Рюрика.

Военный лагерь встретил нас обыденным шумом войскового учения. Вчерашние крестьяне, привыкшие к вилам и рогатинам, приноравливались к пикам и алебардам. Иные практиковались с пищалями. К своему удивлению, здесь я увидел немало «инструкторов»-ливонцев. Впрочем, судя по говору, это скорее были германцы из разных княжеств и герцогств империи. С древнейших времен и по сей день в Ливонии охотно предоставляли работу всем, кто был готов сражаться за деньги. Должно быть, Вишневецкий в обмен на регулярно присылаемые обозы с продовольствием и боевыми припасами слал в Грудок пленных и трофеи, в том числе излишки оружия. И тому, и другому Рюрик быстро нашел применение.

Джорджа Баренса мы отыскали в шатре, где проходил военный совет. Чуть в стороне была установлена виселица, на которой покачивалось исклеванное воронами тело. На шее у мертвеца болталось витое золотое украшение, которое Лис назвал гривной. В несчастной жертве мы без особого труда опознали одного из бывших Рюриковых воевод – князя Щенятева.

– За что его? – спросил я у скучавшего поблизости стражника.

Тот, опознав во мне гернелева племянника, мотнул головой в сторону трупа.

– Так ыть, как у ручья нас побили, князь жив остался, ранен только. Отлежался у ведунов, рану подлечил – и вновь к Рюрику подался. Тот его принял, за верность наградил, а за ослушание наказал. Справедлив у нас батюшка, ох справедлив. Спасу нет.

Меж тем в шатре кипели бурные споры.

– …нынче же Ивашка будет у стен Новгорода с полками, – докладывал Никита Порай, заглушая чьи-то реплики о том, что московский царь-де «кишкою тонок» и в бой не рвется. – Я его намедни как вас теперь видел и с ним войско тысяч до двенадцати. Пушки, штурмовые лестницы, тараны. С теми дружинами, что уже под стенами новгородскими стоят, – сила великая будет. Не устоять горожанам.

Сидевший во главе стола Рюрик, заметив у входа в шатер нас с Лисом, остановил говорившего.

– Вы от гетмана?

– Так точно, – вытянулся я. – Его светлость со всей армией на вашей стороне. Они направляются сюда.

– Слава Богу всеблагому! – Рюрик осенил себя крестным знамением и повернулся к лорду Баренсу, сидевшему одесную. – Так вот о чем звезды твои толковали, дядюшка Яков! Составь-ка, мил-друг, князю Дмитрию Ивановичу послание. К Новгороду идем. Пусть ударит по Ивашке-кровопийце с лету, а мы погоним его в хвост и в гриву. В клещи возьмем.

Окончание военного совета было ознаменовано трогательной встречей старых друзей, практически родственников.

– Давай, мой мальчик, рассказывай, – заторопил меня Баренс после традиционных приветствий и хлопаний по плечу.

– Все в порядке, – заверил я. – Вероятно, сейчас гетман Вишневецкий сочетается браком с Катариной Ягеллон, которая все эти годы обитала в безвестности в монастыре Трех Марий близ Риги. И, едва покончив с торжественной церемонией, сыгранной по обоим христианским обрядам, отправляется под знамена выпестованного вами Железного Сокола.

– Ловкачи! – переводя с меня на Лиса полный отеческой нежности взгляд, восхитился придворный звездочет.

В устах лорда Баренса это слово могло считаться наивысшей похвалой.

– С короной хуже, – продолжал я, проходя между многочисленными возами, являвшими собой некое подобие улицы. – Штадену удалось сбежать вместе с ней.