Пансион св. Бригитты (СИ) - Шипунский Всеволод - Страница 5

- Пусти, Франко, – вырывалась Марта. – Какой ещё позе?..

- Покаянной. Грешнице, чтоб покаяться, дОлжно склониться перед этим священным Паккардом, упереться в этот бампер и задрать юбки, - и он попытался наклонить её.

- Нет, нет! Не сейчас, миленький, – Марта умоляюще приложила ладошку к его губам. – Идти надобно... А то матушка, не приведи Господь, ещё кого пришлёт вдогонку. Сегодня к вечеру жди... – стыдливо потупилась она, - приду грехи искупать.

Она убрала ладонь и Франко, неожиданно для самого себя, поцеловал её прямо в губы.

*     *     *

В кабинете директрисы всё было готово к торжественной экзекуции. В центре стояло широкое кожаное кресло, вокруг его толпились сёстры-наставницы, а сам преподобный мистер Рочестер и матушка Элеонора, подобно королю с королевой, восседали на высоких стульях у директорского стола.

В приёмной при кабинете были уже собраны и закрыты на ключ согрешившие послушницы, которых на этот раз - видимо в связи с приездом преподобного - набралось значительно более обычного. Три дюжих тётки должны были готовить грешниц к воспитательному акту: по очерёдности, то есть по убыванию тяжести провинности, разоблачать негодниц и заводить их в кабинет. Остальные, сидя на длинной скамье в страхе и слезах дожидались своей очереди.

- Послушница Розалия Смит, - прочитала матушка по журналу наказаний, когда две тётки, крепко держа под руки, завели в кабинет первую - крупную высокую послушницу и поставили пред очи преподобного. Ни юбки, ни панталон на ней уже не было, а её короткая белая блузка едва доходила до пупка. Красная как рак, она пыталась прикрываться руками. 

- Извольте стать ровно, дочь моя! И положить руки по швам, - возвысил голос преподобный, и Розалия испуганно вытянулась. – Вы нарушали дисциплину и совершали прегрешения весь месяц... Теперь извольте стоять смирно, в таком виде, какого вы заслуживаете. Итак, что может сказать о ваших проступках?

И преподобный, закинув ногу на ногу, остановил задумчивый взгляд на чёрном треугольнике волос между её ногами. От этого взгляда живот Розалии стал покрываться бисеринками пота.

- Я не знаю... – пролепетала она, обмирая от стыда.

- Глупости! – оборвал преподобный. – Вот в журнале указано: сомневалась в деяниях святого Фомы Аквинского... Как это возможно? Святого! Каноника!!

- Я уже не сомневаюсь... ваше преподобие.

- Забиралась ночью в постель к послушнице Джейн Остин... Да это же разврат! Строила рожи за спиною сестры Агнессы... Смешила подруг во время молитвы!? Какой грех, ай-ай-ай! Вы сами, дочь моя, это понимаете?

- Понимаю... я нарушала... – скулила Розалия. -  Но я больше не буду!

- Не сомневаюсь. Но понимаете ли вы, чего вы заслужили?

- Да... Порки... – захныкала послушница, - но ваше пре...

- Вот именно - порки!.. А теперь – кру-у-гом!..

Розалия, как в строю, повернулась на каблуках, и перед преподобным предстал её круглый, розовый зад прекрасной формы.

- Однако, дочь моя! Как у вас развита... э-э... задняя часть, - залюбовался преподобный, но тут же голос его посуровел. - Которой сегодня предстоит расплачиваться за ваши прегрешения! Хотя для такой крепкой... э-э-э... назначенные двадцать ремней – пустяки...

- Ваше преподобие, - включилась директриса. -  Вы своей волей вправе добавить сколько угодно. Хоть тысячу! За её прегрешения всё будет мало.

- Ну, что же, дочь моя... Сомнения – грех тяжкий. Да ещё усугублённые развратом!.. Тридцать пять! – провозгласил преподобный, хлопнув ладонью по столу.

- Ва-аше преподобие-е!.. – в ужасе заскулила Розалия, ожидавшая лишь двадцати ремней, как было объявлено на построении.

- Молитесь, дочь моя, - преподобный сделал отстраняющий жест. – Наши послушницы должны смиренно принимать любое наказание.

Директриса молча указала ей на кресло. Сёстры подхватили несчастную и перегнули через его спинку так, что голова её уткнулась в кожаное сиденье, а крепкая попа высоко поднялась над креслом. Хозяйка этой попы, сжав ягодицы, принялась горячо молиться святой Бригитте, с ужасом ожидая первого удара.

 –  Не вздумай только орать, - сказала директриса и обернулась к механику. - Франко! Послушнице Розалии Смит – тридцать пять ремней. Если будет кричать – добавим ещё.

Первый удар ожёг Роз, но не произвёл сильного впечатления – она ожидала большего. Второй пришёлся по следу первого и ожёг сильнее, она даже взвизгнула. Потом удары посыпались один за другим, и попу стало жечь как на сковородке.

Роз, изо всех сил  сдерживая вопли, терпела и молилась, молилась и терпела... «Матушка заступница святая Бригитта, спаси и защити! Помоги мне всё стерпеть, помоги не закричать, а то ещё добавят...»

Кто-то из сестёр-наставниц считал удары вслух, и Роз, кусая губы и молясь, одновременно прислушивалась, долго ли ещё до конца?

Заинтересовавшийся преподобный встал и, сохраняя торжественный вид, приблизился к креслу, над которым летал широкий ремень, раздавались звонкие шлепки, и дёргалась из стороны в сторону  уже совершенно красная попа юной послушницы.

- Так, так её, - довольно кивал он, помахивая в такт рукой. – Замечательно!.. Просто воочию наблюдаешь, как с каждым благотворным ударом грешница становится всё чище и чище...

Матушка Элеонора, внимательно следившая за его лицом, поняла, что пока святому отцу всё нравится.

...Всё когда-нибудь кончается. Роз неожиданно ощутила, что порка прекратилась и её больше не удерживают. Тяжело дыша, она подняла красное, потное лицо и выпрямилась.

Все с любопытством смотрели на неё. В глазах каждого был вопрос: «Ну, как?»

Она осторожно притронулась к ягодицам. Они горели огнём, но... было терпимо.

- Повернись, - приказала директриса, и, разглядывая её красный зад, удовлетворённо заметила:

- Прекрасный результат... Не правда ли, ваше преподобие?

- О, да! – отвечал немного глуховатый попечитель. – Весьма красный... Ну, что же, дочь моя! Ты хорошо осознала свои проступки?

- Да... Спасибо, ваше преподобие, - отвечала Роз и в растерянности сделала книксен.

Все сёстры засмеялись, и даже сам преподобный улыбнулся.

- Вот и славно, милая. Больше не греши. Ступай!

- И скажи, пусть заводят следующую, - добавила матушка.

И Розалия, держась обеими руками за ягодицы, направилась к двери...

*     *     *

В приёмной сидели ещё пять послушниц, среди которых была и маленькая Джейн, которой тоже не повезло: ей за «разврат»  с Розалией Смит назначили шесть ремней. Одна из провинившихся, белокурая Николь Уоллес, считавшаяся в пансионе первой красавицей и обвинённая в «высокомерии и дерзости», стояла уже без панталон: её трясло от страха. Три дюжие тётки из обслуги, готовые хватать и тащить любую, были наготове.

К Розалии, у которой всё уже было позади, устремились подруги по несчастью.

- Ну как, Роз, больно?.. - Джейн взяла её за руку, сочувственно заглядывая в глаза.

- Ничего, - скривилась Роз, поглаживая ягодицы. - Терпимо.

- О-о, красная какая!.. – ахала Джейн, осматривая её попу. – После двадцати-то...

- Его преподобие мне добавил... за разврат с тобой, – улыбнулась Роз, и тихо шепнула: - Гад он! А ты говоришь, добрый...

- Он и мне добавит! – ахнула Джейн и заплакала.

- Не бойся, дурища, не добавит, - Роз обняла её. – Тебе не за что. Шесть как назначили, так и получишь - а это чепуха! Главное, молчи в тряпку и молись Бригитте.

Осторожно надевая панталоны на горевшие огнём ягодицы, Роз повернулась к белокурой красотке Николь, которую в пансионе считали гордячкой и «принцессой».

– Ты следующая?.. – спросила она, оглядев её белоснежную задницу.

- Я-а-а... – дрожа, отвечала та.

 - Выше нос, красотуля! – ухмыльнулась Розалия и, подойдя ближе, заговорила тихо. – Ты знаешь что... Ты, как зайдёшь, преподобному-то улыбнись... так как-нибудь... ну, глазки сделай... и, главное, не забудь книксен, поняла? Он же мужчина!..