Кошка колдуна - Астахова Людмила Викторовна - Страница 48

– Нет, в Эдинбург нам не с руки, – фыркнула тетушка Шейла. – Мы тут поживем, подождем нужного случая. Когда, по вашим расчетам, кто-то из ганзейцев завернет в Инвернесс перед плаванием через море?

– В Иосифов день[10] должна быть «Святая Марта», – поведал немец после долгого изучения записей в пухлой книге, исписанной вдоль и поперек. – Господь милостив, приведет ее целую и невредимую.

– Думаю, так и будет.

Непоколебимая уверенность в голосе сиды заставила Кеннета насторожиться. Он ни на миг не забывал, что Кайлих – владычица ветров и туманов. Что ей стоит наполнить паруса «Святой Марты» попутным ветром?

Пора было на ночлег определяться, но сида наотрез отказалась селиться в тесной каморке постоялого двора, кишащей крысами, клопами и блохами.

– Хочешь, чтобы я от вони задохнулась прямо во сне? – зло прошипела Кайлих.

Кеннет изо всех сил принюхался. Ну да, зима только-только кончилась, в Несс водица ледяная, а дрова нынче дороги, вот и пованивает от народца. А от кого не воняет-то, пальцем покажи?

– Я бы по-любому остался во дворе с охраной у костра, но коли хочешь присоединиться, то милости прошу.

Однако же и этот вариант Кайлих отвергла. И вот почему. Когда они, прикрывшись Фет Фиада, вышли за стены города и направились к холмам, сида сразу же преобразилась, сбросив личину смертной. Она собиралась колдовать. Так мнилось Кеннету, и он уже рисовал в воображении, как Неблагая созовет ветра морские и громовым голосом прикажет им гнать несчастного «купца» в Инвернесс, не щадя парусов и руля. Вот бы посмотреть на такое диво!

– А куда это мы? – спросил Маклеод, когда понял, что уж больно далеко они и от города, и от моря.

– В гости, – бросила через плечо Кайлих. И злорадно хихикнула, когда до горца дошло, куда и в какие гости его привела «тетушка».

– Ах ты…

Они очутились прямехонько перед входом в сид – перед мерцающей молочно-золотым светом аркой, ведущей в дом детей Богини Дану.

– Чего встал как вкопанный? – проворчала Неблагая. – Скажи, что ты друг, и входи.

Катя

Хийса сказала: «Не тревожь его!», но ведь и не запрещала строго-настрого подходить к Диху. Точнее, к той зеленой то ли клумбе, то ли грядке, в которой уже едва-едва угадывались очертания человеческого, то есть сидского тела. За то время, что я продрыхла в жилище Лисьей Матушки, над возлежащим на кочке сыном Луга вырос целый огород. И не просто вырос и зазеленел, а кажется, и заколосился. Во всяком случае, на кустиках черники уже показались ягоды, тяжелые и спелые на вид. Этакий эффект парника. Я поймала себя на сравнении Диху с участком теплотрассы в плане воздействия на окружающую среду и хихикнула.

– А он там живой? – на всякий случай решила уточнить у хийсы.

Керейтар хмыкнула и отмахнулась, причем в буквальном смысле, взмахнув сразу всеми своими девятью косами.

– Живее всех живых. – Хозяйка леса неодобрительно сморщила нос в ответ на мой очередной непроизвольный смешок. – Ну что ты регочешь, арбушка? Он свою Силу земле отдал, теперь она его силой напитает. Что непонятного-то?

Я торопливо покивала. Финно-угорская нечисть не прямо цитировала «Мифы народов мира» и Мирчу Элиаде, но очень близко к тексту. Во всех этих древних культах жизнь настолько прочно увязана со смертью и приправлена эротикой, что удивляться для меня, какого-никакого, а культуролога, было даже как-то неприлично. Но памятуя все-таки о местной специфике, за Диху я тревожилась. А потому почти неосознанно нарезала круги вокруг «клумбы» с сидом. Кто ее знает, эту хийсу. А ну как теперь высосет ненасытная Хийтола из моего прапрапрадедушки последние соки? Тут же некстати на ум пришли аналогии с росянкой, вполне подходящим по ареалу растением.

В конце концов, я просто пристроилась рядышком на соседней кочке и, периодически отпихивая назойливые побеги папоротников, так и норовившие оплести и меня, стала ждать пробуждения Диху. Хийса меня не беспокоила. У лесной хозяйки, похоже, скопилось множество неотложных дел, которыми она и поспешила заняться – только рыжий хвост мелькнул. За Прошку я тоже беспокоилась, но меньше, чем за сида. Мальчишка просто спал, глубоким, спокойным и почти естественным сном. Керейтар каким-то образом сумела перенести паренька из хвойной клетки под навес из живых ветвей рядом с домом. Прохор Иванович спал и посапывал. Комары его не кусали, я проверяла, а если судить по тому, как сладко он причмокивал во сне, грезились юному новгородцу явно не кошмары.

А вот Диху…

– А все-таки в какой же степени он мне дедушка? – пробормотала я себе под нос, и аж подпрыгнула от неожиданности, когда из-под растительного покрова прозвучал сонный и очень недовольный голос:

– В n+1-й, девушшшка!

– Ди… Ой! Мой господин! – На радостях я чуть опять не проговорилась. – Ты живой!

В ответ сид под черничником завозился, вздохнул и пробормотал что-то нечленораздельное. Наверное, на гэльском. Но общий смысл я уловила. Когда тебя так откровенно посылают, необязательно знать язык, чтобы догадаться о маршруте.

– Я просто спросила, – извинилась я перед кустом, под которым угадывалась голова сида. – Спи, пожалуйста. Я тихонечко посижу.

Кустик дрогнул, уронил пару ягод на мох и захрапел. Понятно. Объяснение с неожиданно обретенным родственником откладывается. Но тогда чем же мне заняться?

Как вскоре выяснилось, заняться в Хийтоле было нечем. Совершенно. Крупные ягоды черники так и просились в рот, но, честно говоря, срывать их с кустиков, выросших над Диху или поблизости от лежбища сида, я не рискнула. Мало ли что? А отходить от жилища хийсы дальше, чем на двадцать метров, было не просто глупо, а очень глупо. Спасибо, один раз уже сходила под елочку. Помимо Керейтар тут наверняка рыщет целая свора ее родственниц. Диху мне еще живым нужен. Вон как вздыхает под своим зеленым покровом, бедолага.

Я сходила к роднику, потом от нечего делать пересчитала веснушки на носу спящего Прошки, но время шло, а хийса не возвращалась. Есть мне не хотелось, спать тоже. В итоге, намаявшись, я потихоньку переместилась поближе к холмику моего сида и пригорюнилась на соседней кочке в классической позе васнецовской Аленушки.

Гудели шмели. Щебетали птицы. Я нервно вздрагивала и оборачивалась на каждый скрип и писк. Воспоминания о ходячих деревьях и плотоядных птичках были слишком уж свежи.

Прямо у моих ног росли ромашки, с виду почти обычные, разве что какие-то слишком уж жирные. Я потянулась, сорвала одну. Упругий жесткий стебель надломился с отчетливым хрустом, а зеленый сок брызнул как из раны. Мне отчетливо послышалось злобное клацанье невидимых клыков за спиной, и я поспешила отбросить подальше цветок-мутант, а потом долго оттирала пальцы от липкого сока. Под внешним благолепием Хийтола оставалась жестоким миром древних богов и духов – кровожадных, первобытных, где даже ромашечки наверняка плотоядные.

Я вздохнула раз, вздохнула другой, поерзала и так и этак, почесала пятку, переплела косу, поразглядывала узоры на рубашке, которую выдала мне хийса взамен моей пропотевшей лейне, зевнула, и, чтобы не поддаваться сонному мареву, царившему на поляне Керейтар, принялась тихонько мычать себе под нос: «Там-там-дам тарам-та-дам, там-там-там тарам…» Ужасно привязчивая мелодия. Разок услышишь этот «Smoke on the water» – и уже не отвяжешься.

– Богиня, это невыносимо!

– А?! – Я подскочила… ну, на полметра точно. Медленно обернулась, чувствуя, как между лопатками струится холодный пот.

– Мало того, что ты ерзаешь и пыхтишь прямо над ухом, так еще и фальшивишь!

Сид, разбуженный и помятый, выдирался из зеленого плена как… Ну да. Как гриб сквозь лесную прель. Подосиновик.

И одежды на нем было как на том грибе, то есть никакой. Совсем. Но – странное дело – обнаженный сын Луга голым отнюдь не выглядел, наоборот, это я рядом с ним почувствовала себя как дура, что приперлась на пляж в норковой шубе и ушанке. А сид был такой… Такой!