Кошка колдуна - Астахова Людмила Викторовна - Страница 44

Я сошла с ума. Какая радость.

Но теперь по порядку. Во-первых, мне было жарко, жарко по-настоящему, как в сауне. И запахи меня окружали соответствующие, карело-финско-банные: что-то хвойное, что-то березовое и что-то из цветущих лесных медоносов, или как их там. Школьная «тройка» по биологии напомнила о себе очень кстати. Короче, за пределами елово-ведьминского карцера определенно что-то такое цвело, зеленело и колосилось. И в своих зимних одеждах, под слоями шерсти и мехов, я обливалась по?том, мокрая и мерзкая, как облитая пивом мышь.

Рядом завозился Прошка. Некоторое время мы молча таращились друг на друга, а потом боярский сын душераздирающе зевнул и продемонстрировал ту завидную психологическую устойчивость средневекового отрока, к которой мне уже следовало бы привыкнуть.

– Ну вот, а ты боялась, дура-девка, – с неописуемым превосходством заявило это дитя допетровской Руси. – Вишь, как потеплело-то! Стал-быть, по нраву пришелся наш Тихий лесной матушке.

– Много ты понимаешь, тинейджер, – буркнула я. Признать, что мальчишка действительно понимает в происходящем куда больше, чем я, дипломированный специалист в этнографии и смежных дисциплинах, было неприятно.

– Ишь как лаешься ты, Катька, по-иноземному! – восхищенно присвистнул Прохорус. – Ти-не… чо? Это по-каковски? По-латински аль по-бриттски?

– Чо-чо? Ничо! – Я вздохнула. – Это на английском. Значит «отрок».

– Ти-не-жир, ти-нед-жир… Эвон как! – Поерзав, Прошка ненадолго затих, а потом снова заворочался, пытаясь выпростаться из кафтана. – Угорим мы тут, коли хийса нас не выпустит. Как есть сопреем.

– А она выпустит?

– Да на что мы ей теперь? – Уверенности Прошки я завидовала изо всех сил. – Ей нашего Тихого теперича лет на сто хватит.

– А… Ты, выходит, специалист по лесной нечисти? – Я рассердилась. – Коли такой умный, так и сказал бы, чего она вообще хотела, хийса эта?

Боярский сын скорчил в ответ рожу, но до ответа все-таки снизошел:

– Известно чего. Жрать она хотела. Хийси, они же суть духи лесные, навроде лешаков, только чудинские али ижорские, хрен поймешь. В чащобах живут да всякую живность привечают. Только нечисть, она нечисть и есть, ей для колдунства сила живая потребна, человечья. Она ж почему старой нам показалась, яга-то. Голодно ей было, видать. А теперича наелась, вот и…

Но закончить свою лекцию будущий оксфордский профессор Прохорус Айвэнз не успел.

– Больно уж шустер ты, ербезенок, да на язык важтоват! – раздался где-то совсем рядом веселый девичий голос. Только настороженное привычным испугом ухо могло различить в нем что-то, очень похожее на лисье тявканье. – Гляди, как бы прикусить не пришлось!

Ветки разошлись.

– Ой… – совсем по-детски пискнул Прошка, мигом превращаясь из самоуверенного парня в испуганного ребенка.

– Ы-ы… – только и смогла выдавить я из перехваченного спазмом горла.

На нас смотрела хийса. Но какая!

Куда подевалась жуткая древняя страхолюдина? Юная дева, в самом соку, как наливное яблочко, и не простое, а золотое, прямо-таки молодильное. Ее бархатная кожа светилась изнутри, нежный румянец разливался по округлым щекам, лепестки губ пламенели от недавних жарких поцелуев, а золотисто-карие лисьи глаза озорно сверкали. А эти ресницы… Ох! Под узорной, расшитой камушками и перышками, длинной рубашкой таилось стройное и очень молодое тело. От вчерашней гремящей костями мерзкой старухи не осталось и следа. Редкие седые космы, облеплявшие черепушку прежней хийсы, вдруг стали блестящими, густыми и огненно-рыжими, к тому же заплетенными в девять толстых кос.

Мне после сна в хвойной клетке потребовалось несколько минут, чтобы догадаться, кого она мне напоминает. Думай, Катя, думай! Ну точно же! Хозяйка Лисиц, рыжая, с девятью косами – это кумихо!

Вряд ли Прошка слышал хотя бы одну корейскую сказку про девятихвостых бессмертных лисиц-оборотней, знаменитых пожирательниц мужских печенок, но отрубился он моментально. Словно Керейтар уже облизывается на его молоденькую свеженькую печень.

Впрочем, изменилась не только хийса, но и все это страшное место. Снег уже растаял, а трава так и перла из земли, цвели лесные цветы, одуряюще пахло нагретой солнцем смолой, жужжали пчелы, порхали бабочки. Мир угрюмого зимнего леса стремительно, прямо на моих глазах превращался в летнее благолепие. Вьюнок и повилика жадно оплетали черепа, заслоняя кость листьями и бледными цветами. Где-то на вершине сосны куковала кукушка.

Это и есть Хийтола – волшебный мир, вроде Холмов сидов, где время течет иначе, мир вечного лета и колдовства. Здесь, если пожелает хозяйка леса, можно остаться на одну ночь, а вернуться в реальность только через сто лет. Красиво, бесспорно, но опасно.

– Где мой Диху? – выпалила я первым делом. От сида сейчас зависело в моей жизни абсолютно все: и наше вызволение, и благоволение этой Лисьей девы. О! Керейтар!

Хийса оскалилась, показав мелкие острые зубы, и рассмеялась коротким тявкающим смехом. А потом погрозила пальцем:

– А-а! Так вот кто кричал на всех перекрестках имя славного сына Луга! Поостерегись, арбушка. Имена – это сила и власть, неужто ты еще не поняла? Или хочешь, чтобы кто-то еще услышал?

И тут я вспомнила, что Диху самолично запретил мне обращаться к нему по имени. А я этот запрет нарушила, и не единожды. Все, мне не жить, если сид узнает. Шкуру снимет живьем и тапки себе сошьет. Ну и пусть, решила я, устав бояться, лишь бы не помер после ночи с хийсой.

– А что с ним? Он жив?

Вышло робко и просительно, но что поделать, если я на самом деле чувствовала себя виноватой перед бессмертным.

– Жив, жив, – улыбнулась лесная хозяйка, но улыбочка у хийсы получилась отнюдь не успокаивающая. И тут же лукаво уточнила: – Пока жив.

Солнце отразилось в янтарных глазах Матери Лисиц; хийса прищурилась, взгляд ее стал тяжелым и диким.

– Тревожишься о нем, да? Как это трогательно.

– Тревожусь, как не тревожиться, – буркнула я. – От таких кумихо, как ты, всего можно ожидать. Может, ты его печень съела? Откуда мне знать?

Керейтар звонко расхохоталась, запрокидывая голову и от души хлопая себя ладонями по бедрам так, словно услышала старую, но все еще смешную шутку.

– Ку-михо? Не-эт, милая моя, бери выше. Я с небесными лисами в родстве, конечно, но очень уж дальнем. А печень сына Луга… – Она быстро облизнулась и снова показала зубы. И то сказать, такими клыками только чью-нибудь печень и рвать. Но хийса дразнилась, откровенно наслаждаясь всем, что получила в результате сделки с сидом: юностью, красотой, силой. Просто веселилась, упиваясь этой пугающей первобытной радостью. Имела право в общем-то.

– Не так уж сладка его печень, чтобы ради минутного лакомства ссориться с дочерью Ллира. Жив он и здоров, не бойся. Поделился со мной силами, да ему от того вреда не будет. Отлежится, отдохнет и будет здоровее прежнего, хе-хе. А мне зато теперь лет на сто запаса хватит. – И Керейтар недвусмысленно огладила себя ладонями, словно предлагала оценить результат.

М-да, формам Хозяйки Лисиц оставалось лишь искренне позавидовать – высокая грудь, тонкий стан, крутые бедра и стройные ноги. И, клянусь, никакого тебе целлюлита.

– С кем с кем ссориться? – решила уточнить я на всякий случай. – Кто эта дочь Ллира?

– Кайлих дочь Ллира, – просветила Керейтар, нахмурив рыжие брови. – Сида Неблагого двора. Кайлих – хозяйка ветра и тумана. Та, кому печень сына Луга принадлежит по праву, да и прочие его потроха тоже… – Она осеклась и забавно сморщила нос. – Погоди! Разве ты не знала? В самом деле? Он ничего не рассказал тебе?

Хийса, видимо, считала Диху сидом широких взглядов, особенно на права людей. И я поспешила развенчать ее иллюзии.

– Можно подумать, Ди… – Я осеклась, но тут же исправилась: – Можно подумать, он меня за человека считал, чтобы в свои тайны посвящать. Я у него вообще-то кошкой работаю. На полную ставку.

– Здесь, в Хийтоле, я хозяйка, – заметила мою оговорку Керейтар. – Здесь можешь не бояться власти имен. Кайлих не услышит. Кошкой, говоришь? Эк он неласково с собственным потомком! Затейник!