Кошка колдуна - Астахова Людмила Викторовна - Страница 30

– Слышь, Катька! Очнись, очумелая! – Это Прохор клещом впился в рукав, дергая изо всех сил, чтобы привлечь внимание. Мы как раз переезжали Волхов по Великому мосту.

– Жаль, лед в этом году стал некрепкий. А то в лютые морозы по нему парусные санчата туда-сюда гоняют. Да быстро так! Только ветер в ушах звенит! Мы бы вмиг домчали куда надо. Даром что Готский двор прям на берегу.

Мальчишке приходилось мне в ухо кричать, чтобы перекрыть несусветный гомон толпы желающих попасть на Ярославов двор.

– Здоровски голландцы додумались Летючую Силу направлять в парус.

Я глаз не могла отвести от приближающихся церквей Торговой стороны. Никакой Аркады еще и в помине нет, и неизвестно, построят ли ее когда-нибудь. На миг закралась мысль подкинуть идею тому же Ивану Дмитриевичу. Сказать, мол, как бы красиво смотрелось, если бы… Но вряд ли он станет слушать чужую холопку, да и нужно ли такое сооружение новгородцам в шестнадцатом веке – неизвестно.

– А что такое Летючая Сила? Сила ветра? – осторожно, как бы невзначай, спросила я, весьма заинтригованная Силами, о которых ни словечка не сказано в современном учебнике физики. И вовсе не из-за банального любопытства. Ведь благодаря, так сказать, одной из них – Видючей – я оказалась в прошлом.

Боярский байстрюк сдвинул меховую шапку на затылок и посмотрел на меня с нескрываемым удивлением.

– А оно тебе сильно надо – знать? Ты ж девка, все равно не поймешь.

– А вдруг пойму? Не такая я темная, как тебе кажется. Скажем, ты про верблюдов не знал, а я знаю. И еще много чего. Я ведь нездешняя, забыл?

Аргументы Прохора Ивановича не то чтобы убедили, но сам факт, что девка хочет ведать не только, когда замуж выйдет да как пироги печь, но и про Силы, впечатлил ученого отрока сильно.

– Летючая Сила – это… – начал было он, да только бесцеремонный сид прервал лекцию в самом начале:

– В другой раз, мой юный друг, в более подходящей обстановке. Торжище не совсем то место, где стоит терять бдительность, – напомнил Диху сразу всем своим спутникам: и Прошке, и мне, и Андрею-телохранителю. – Да и приедем скоро.

Готский двор хоронился от ворья за высоченным частоколом из толстых бревен, а из-за его зазубренного края виднелись черепичные крыши домов, шпиль храма и сторожевая башня, сложенная целиком из камня снизу доверху. Узкое полотнище знамени с длинными хвостами безжизненно висело на ее флагштоке, издали ни за что не рассмотреть.

– А правду говорят, дескать, в башне ганзейцы устроили тюрьму для своих? – тут же выпалил Прошка. – Тятя сказывал.

– Понятия не имею. На то люди законы себе пишут, чтобы их исполнять – карать преступников и миловать невиновных. И наоборот.

И сид так равнодушно плечами пожал, что всем стало яснее ясного: даже если весь Готский двор замощен человеческими черепами, ему, сыну Луга, плевать с высокого холма. У него свои дела в этом мире.

Стражи на воротах чинить препоны ни Диху, ни его русским спутникам не стали. Видно было, что укутанного в мантию «магистра» тут жалуют, но слегка опасаются. Зато меня всю обмозолили любопытными и многозначительными взглядами.

– Не бойся, Тихий в обиду не даст, – зашептал на ухо Прошка. – Опять же, Андрюха с нами. Просто русские девки нечасто по Готскому двору шастают.

Сани подкатили к красивому дому в три этажа. Нижний – целиком срубной из дуба, а два верхних – фахверковые. Каркасные балки, выкрашенные в черный цвет, нарядно смотрелись на фоне белой штукатурки. Остальные строения выглядели не хуже, но все же поскромнее обители средневековых финансистов.

– Закрой рот и пойдем со мной, – процедил на латыни Диху. – Еще насмотришься.

Мне почему-то вспомнилась прошлогодняя поездка в Польшу. Две недели поочередно в Кракове, Варшаве и Ченстохове – в трех чистеньких европейских городах, где историей дышит каждый камень. Экскурсовод не замолкала ни на минуту, частя датами осад, именами королей. А мне хотелось всего лишь постоять и помолчать, чтобы навсегда запомнить синее-синее небо над Рынком и готические арки Суконных рядов, полные гомонящих туристов со всего мира.

«Интересно, а здесь, в тутошнем Кракове, король Казимир уже построил Суконные ряды или нет?» – размышляла я, семеня следом за важно вышагивающим сидом. Внутри ломбардского банка я снова почувствовала себя на экскурсии, этакой туристкой во времени. Глаза своевольно искали стенд с поясняющим текстом, вроде «Стенные панели. Резьба по дереву работы неизвестного новгородского мастера. Первая половина 16-го века». Или, например, «Гобелен «Приручение единорога Девой» Франция, 15-й век». Подошвы сапожек с острым загнутым кверху носком скользили по отполированному тысячами ног дереву полов, шуршала тяжелая ткань одежд, мерно позвякивали сережки в такт стуку посоха в руках Диху, остро пахло чем-то терпким, и сквозь мутноватое стекло окон лился на яркие шпалеры холодный свет короткого северного дня. И теперь так будет всегда! Чужой мир осторожно, но неотвратимо запустил в меня, Екатерину Говорову, острые когти и прошептал человеческим голосом на «другом» русском языке: «Теперь ты моя».

Навстречу Диху вышел пожилой ломбардец в таком же длиннополом и, надо полагать, немодном одеянии, как и у замаскировавшегося сида. Остальные служащие, сопровождающие начальство, уже носили короткие распашные то ли шубы, то ли плащи. Понятное дело, что скромные банкиры до излишеств, вроде смешных верхних штанов и здоровенных гульфиков, как на парадных портретах, не доходили.

– Милости прошу, синьор Диччи, – проворковал главный банкир. – Рад видеть вас в добром здравии. Соблаговолите пройти в кабинет. О, я вижу, с вами дама.

Сид повел бровью, мол, идем со мной, Кэти.

Затем я была усажена в кресло у стены, и мне строго-настрого приказали помалкивать. Диху приложил палец к губам и посмотрел так, что язык сам присох к нёбу. Что-что, а глядеть сын Луга умел со значением.

Диху

Полупрозрачные стенки хрупкой чашечки родом из-за Великой стены, ограждающей царство Мин, казалось, готовы были рассыпаться от неосторожного вздоха, а поди ж ты, вполне надежно вмещали в себя горячий темно-коричневый напиток.

– Весьма щедрое угощение, господин Висконти, – молвил Диху, вежливо отпив крохотный глоточек. Горчило изрядно, однако гостеприимство главы новгородского отделения ломбардского ссудного дома и впрямь было выше всяких похвал. Кофе, которым угощался сид, стоило золота по своему весу, а фарфоровая чашка гораздо дороже.

– Все ради вас, мой дорогой синьор Диччи! – воскликнул хозяин. – Право же, нечасто столь выгодный деловой партнер, как вы, становится и столь хорошим другом! Среди этой заснеженной страны капелька восточной роскоши необходима такому немолодому сердцу, как мое. И чуточка дружеского тепла и удовольствия от беседы с вами. О! Вы различаете нотки имбиря?

– Определенно да, – кивнул Диху, тщательно скрывая отвращение. Кофе он никогда не любил, особенно приготовленный по-александрийски, с имбирем и перцем. Если б италийский банкир соблаговолил хоть немного подсластить напиток, еще куда ни шло, но так далеко радушие дружелюбного ломбардца не простиралось. К слову, синьору Висконти были прекрасно известны вкусы его давнего делового партнера. Маленькая колкость, не иначе.

– Весьма полезно для мужчин в нашем с вами почтенном возрасте, – хихикнул италиец. – А вы тот еще скрытник, друг мой! Не каждый рискнет завести себе юную конкубину, – и погрозил гостю пальцем. – Занятие оздоравливающее, спору нет, однако силы-то уже не те, не те… Или вас минула эта напасть?

И подмигнул хитрым черным глазом, блестящим, как маслина.

– Совершенно верно, минула, – ледяным тоном обронил сид, не поведя и бровью в сторону «юной конкубины», тщетно морщившей лобик в попытке понять, о чем говорят мужчины. Знание италийского Диху в голову своей невольницы не вложил, однако ее латыни должно было хватить… ну, скажем, для того, чтобы понять, что означает «конкубина».