Кошка колдуна - Астахова Людмила Викторовна - Страница 24

Когда Кен снова открыл глаза, то никакого побоища, никаких Кемпбеллов и вообще никогошеньки, кроме надменной сиды, он рядом не увидел. А лежал изгнанник на старом тюфяке, и его отбитый бок приятно грел огонь из очага. Пастушья хижина не абы какой дворец, но для раненого горца в самый раз.

– А где братаны мои? – первым делом спросил он, с ужасом представляя, как подлые враги глумятся над порубленными телами его родичей. – Это что ж получается, я их бросил?

Тетушка Шейла своего племяша спасла вовремя, спасибо ей, но какой ценой? Ценой предательства и позора?

Видя, как пепельно-серые глаза Кеннета наливаются дурной злой кровью, сида поспешила развеять сомнения и предупредить новые расспросы:

– Это еще надо поглядеть, кто кого бросил, малыш. Кемпбеллы, положим, еще и обогнали твоих парней, когда врассыпную рванули из Килфиннана прочь.

– Тебя, что ли, испугались?

– А ты думал? – с нескрываемой угрозой ответила вопросом на вопрос Кайлих.

Кен в очередной раз прикусил неуемный свой язык. Сида при желании могла и до смерти напугать. И дай бог, чтобы жители деревни от мала до велика за эту ночку не поседели как луни.

– Улепетывали твои… хм… братаны в сторону родного дома так, что аж пятки сверкали, невзирая на раны и увечья. И коняшку твоего свели.

Смирного Пэдди терять было ой как жалко, но и Хью с Линдси понять можно. За лошадь им простится утрата изгнанного родича, а когда про тетушку Шейлу разболтают, матушка еще и по кружке эля выставит в благодарность. Не любила леди Айлин сидов, а злые языки болтали, что первую ее, самую трепетную девичью любовь сманили в Холмы и не вернули. Иен одно время ревновал, но после восьмого ребенка поутих. Куда она денется от хозяйства и семьи, эта женщина, верно?

– Как бы там ни было, – подытожила сида, заботливо поправляя на Кеннете плащ, – ты покуда жив. Раны твои не опасны, ночной отдых полностью исцелит их. А конь… Ну что ж, придется довериться моим чарам. Будет тебе конь, племянник. Теперь спи.

Она села к очагу, расправив юбку, и уставилась в огонь мерцающими глазами, еще более чужая и далекая, чем зимняя ночь над перевалом.

Катя и Диху

Казалось, что прямому тракту нет конца, точнее сказать, упирается он в самый купол небес, и кони, что резво бегут в упряжке, вот-вот оторвутся копытами от укатанного до стального звона снега и взлетят, унося с собой сани. Однако же грозный лес, стоявший нерушимой стеной вдоль дороги, стал постепенно редеть и расступаться, открывая взгляду обжитые людьми пространства. Все чаще поезд Ивана Дмитриевича Корецкого проносился мимо заметенных снегом полей, деревенек, ямских изб, одиноких розвальней и прохожих, а затем вдали показались предместья Господина Великого Новгорода, похожие из-за столбов дыма над крышами на меховую опушку рукава шубы.

– Просыпайся, – прошипел сид, толкая спутницу в бок.

Сам-то он беспробудно продрых всю дорогу.

Сон слетел с меня, когда я увидела невдалеке от дороги… А что, черт возьми, я увидела? Пожалуй, самым подходящим названием странному сооружению было бы гигантская недоделанная мельница с огромным балконом. Как-то так.

Деревянная четырехугольная башня, широкая у основания и сужающаяся кверху, с кучей окошек, штурвалов и наружных лестниц, венчалась большой огороженной площадкой.

– Ы-ы-ы-ы? – только и смогла вымолвить я, стянув рукавицу и по-детски тыкая в сторону загадочного строения пальцем. – Проша, а что это такое?

– Хм… – фыркнул недовольно парнишка. – Это остановка. И я тебе не Проша, а Прохор Иванович, но можно просто Прохор. Запомни.

Ему совершенно не нравилось, что сидова холопка так вот запросто панибратствует с боярским сыном. Но я не сразу поняла причины негодования.

– Остановка для чего?

– Для воздушников летучих, само собой. Только зимой они не летают, вот и остановка пока закрыта. И охрана снята.

Я только и смогла, что рот от удивления открыть, ничегошеньки не поняв из объяснений.

– Темная ты, Кат… Кэтрин, как есть темная сенная девка, – вздохнул Прошка. – Воздушники они потому, что по воздуху летают благодаря Архимедовой и Летючей Силам. От одной остановки к другой, не спускаясь на землю. С вестями и дорогими заказами, от самого Иерусалима и Константинополя до Выборга. В люльку много человек не посадишь, одного-двух самое большее, зато бумаг и пергаментов целую гору можно нагрузить.

– Ух ты!

– А то! – горделиво усмехнулся мальчишка. – Небось у вас там… такого нету?

Ему, конечно, до смерти хотелось разузнать, как же у нас «там» – за зеркалом, но возможности пока не представилось.

– Такого, – прошептала я, – точно нет.

– А у нас есть! Так-то, чисто по-местному, птеросы летают.

– Кто-кто?

– Ну, кто-кто? Мужики наши местные на «леонардах».

– На чем?

– Тьфу на тебя, бестолочь! Все тебе объясняй, как дурочке малолетней. Жаль, показать не могу. Зима, будь она неладна. Когда б у нас тепло было круглый год, как у италийцев и франков, то целый год можно было на махучих крыльях летать и горя не знать. Ну, ничего, потом сама увидишь…

Впрочем, посмотреть мне нашлось на что. Прямо здесь, не доезжая до Новгородских врат. Некоторые строения я узнала самостоятельно, например, лесопилки или водонапорные башни. О предназначении других могла лишь догадываться.

А потом… Потом герольд в коротком тулупе, или, как назвал его Прошка, «первопроходец», спрыгнул с приостановившихся саней и побежал вперед, трубя в звонкий рожок, чтобы толпа конных и пеших у въезда в город расступилась перед поездом боярина Корецкого. Задача не из простых, ибо попасть в Новгород жаждало ой как много разнообразного торгового и служилого люда. И боярским возчикам только чудом проскользнуть удалось между множеством саней с людьми и подвод, груженных товаром. Я лишь головой по сторонам вертела, вглядываясь в незнакомый быт средневекового… да, пожалуй, мегаполиса. Потому что Новгород оказался не просто большим, а поистине огромным и многолюдным, настоящей столицей богатой торговой республики и перекрестком множества дорог. По мощеным улицам, вплотную застроенным русскими теремами, фахверковыми и каменными домами вперемежку, в обоих направлениях текла разноязыкая человеческая река. Пожалуй, только негров не было, но, когда санный поезд обогнал паланкин с закутанным в меха китайцем, я и в этом усомнилась.

– Гляди-ка! – ахнул Прошка. – Горбатые лошадюги!

Я оглянулась в нужную сторону и поняла, что настало мое время посмеяться. Несколько двугорбых верблюдов-бактрианов, мохнатых и упитанных, меланхолично дожидались, когда их хозяин, смуглый, бородатый господин в высокой, как башня, шапке договорится с русским купцом. Торговцы жарко спорили на каком-то восточном языке. «Перс», как мысленно я его назвала, экспрессивно размахивал руками, русский отвечал резко, но без вызова, а верблюды печально глядели на обоих из-под пушистых ресниц.

– Да вы, Прохор, совсем дремучий юноша, – с нескрываемой издевкой проворковала я. – Это же самые обыкновенные верблюды – вьючные животные.

– Вер… кто?

Мальчишке явно почудилось что-то непристойное.

– Верблюды, Прошка! – весело пояснил Иван Дмитриевич. – Говорят, у ихних верблюдок молоко шибко полезное для здоровья. Надо и себе такую завести. Для коллекции. А в горбах они воду запасают.

– Не чистую воду, а жир, – уточнил Диху. – Но смысл один и тот же. Запас такой нужен для перехода через пустыню.

– Все-то ты знаешь, Тихий.

– Да уж побольше некоторых, – проворчал чем-то крайне недовольный сид.

– На них верхом ездят, а еще из шерсти можно ковры делать. Полезные животины, я считаю, только уж больно неказистые, – рассуждал боярин. – Конюхов палкой не загонишь такую тварь обихаживать.

– Небось кусаются? Гляди, какие зубищи!

Прохору совсем уже не сиделось в санях. Дивные горбачи захватили его воображение целиком и полностью.