Кошка колдуна - Астахова Людмила Викторовна - Страница 14

– Положение у тебя бестолковое. Незамужняя и при этом холопка иноземца, но к работе приставить нельзя, запретили. Скорей бы увез он тебя, что ли. Пока сплетни не пошли на всю округу, дескать, Иван Дмитриевич чужую рабу в женкины платья рядит неспроста.

– А куда он ехать собрался?

– Да кто ж его знает, Тихого этого. Но чем дальше, тем лучше.

Диху, незримый и бесшумный, при этих словах одобрительно усмехнулся. Разумная женщина эта Марфа. Айвэн тоже не дурак, недаром так ценит этакую редкость. Вот бы и из маленькой эмбарр воспитать что-то подобное: умную, но не слишком, зато рассудительную и, главное, покорную… мм… помощницу. Вопрос: как? При всех своих познаниях опытом дрессировки юных дев Диху не владел. Не принято как-то среди Народа доверять воспитание дочерей таким, как он. Сын Луга еще до изгнания был ненадежным бродягой и одиночкой, и даже из плакальщицы-банши вышла бы лучшая нянька, чем из него.

«Надо придумать ей кличку», – рассуждал он, легко ступая вслед за нелепой парочкой – полной сдержанного достоинства дородной домоправительницей и неуклюжей, будто едва вылупившийся цыпленок, девчонкой. В одежде покойной боярыни дева выглядела ряженой, притом в мешок, да еще и не по росту и не по стати. И то сказать, статью пришелица не вышла.

«Зато легкая! – утешил сам себя сид. – Этакую Марфу Петровну на руках не натаскаешься, тут медведем надобно быть вроде Айвэна. А эту недокормленную на плечо если взвалить, так и не почувствуешь».

Пока ключница проводила для приблуды ознакомительную прогулку по боярскому поместью – весьма познавательную, к слову, – основной заботой Диху было не наступить девчонке на подол. Она и так путалась в своих долгополых одеждах, норовя то рукавом за что-нибудь зацепиться, то собственные ноги потерять. Не привыкла, видно, к длинным платьям. Неудивительно, там, откуда она вывалилась, мода совсем иная. Правильная в общем-то мода. Диху еще в свой первый визит длину и фасон их одежки оценил и одобрил. Куцые юбчонки задирать не надо, и так все на виду. Штаны тоже не совсем для того, чтобы прятать телеса, а скорее даже наоборот. Таким образом, вырисовывалась еще одна, помимо наречения имени, проблема, связанная с девой-эмбарр. Оную деву нужно будет научить правильно носить женские платья.

Марфа ролью проводницы и опекунши явно тяготилась. Не по чину достойной женщине всяких девок непотребных обряжать да выгуливать! Да и работы по дому невпроворот. Поэтому ключница постаралась от этой обузы поскорее избавиться – завела в горницу да и оставила там под присмотром девчонки-приживалки. Так что пришелица почти ничего, считай, и не видела. Может, это и к лучшему. Некоторые бытовые сцены вызывали дрожь омерзения даже у повидавшего разные страны и времена бессмертного, а как отреагирует нежная дева, увидев, к примеру, порку? Или как дюжий кузнец таскает по двору за косы свою чем-то не угодившую ему жену?

Покачав головой и поморщившись от рычания кузнеца и криков его несчастной бабы, сид передернул плечами и отправился по своим делам. За этот визит к Айвэну он оброс и другим имуществом, кроме девушки, и оно тоже требовало хозяйского внимания. А девица… Девицей займемся попозже, когда ранняя зимняя ночь загонит обитателей поместья в их норы.

Я считала себя достаточно бойкой барышней, всегда предпочитая терпеливому выжиданию подходящего момента активное вмешательство в ход событий. Всегда ведь подвернется удачный случай, а нет – так и не надо. Что такого? Я пробивная, хоть неохотно бросаюсь на житейские амбразуры грудью. Но мало кто способен, внезапно очутившись черт знает где, в далеком и чужом шестнадцатом веке, испытать прилив душевных сил. Точнее, пусть не врут те, кто станет утверждать обратное.

И если принять утренние пререкания с Диху за бунтарство и свободолюбие, то к вечеру от моего боевого духа мало что осталось. Экскурсия по боярскому терему оказалась настолько поучительной, что в свою горницу я вползла чуть живая и морально раздавленная прямо-таки в лепешку.

Марфа Петровна без утайки показала и рассказала о житье-бытье в поместье, где и протекала бы вся оставшаяся жизнь Девки-из-Зеркала. К слову, то, что попадание произошло из-за чародейских опытов боярского байстрюка, ни в коем разе не снимало с меня вины за испорченную дорогую вещь.

– Кабы не Тихий, до конца жизни возмещать урон пришлось бы, и на долю внуков еще остался бы долг, – объяснила как бы невзначай «добрая» ключница.

При слове «внуки» я содрогнулась от ужаса. В шестнадцатом веке меня, нежданную и незваную приблуду, ожидала лишь тяжелая работа от рассвета до заката, кошмарный быт и ни малейшей надежды на избавление от бабьей доли, которая, как выяснилось, оставалась незавидной и в альтернативной реальности. Женщин разных возрастов в поместье боярина Корецкого проживало превеликое множество, и все они трудились, не покладая рук: пряли, ткали, шили, стирали, носили воду, готовили еду, кормили скотину, убирали навоз. Имейся у славного Ивана Дмитриевича законная супруга или дочь, они бы, конечно, спину целыми днями не гнули. Так на то они и благородные женщины из знатного рода. Мне бы уж точно теремная праздность не грозила.

Если бы не купчая Диху…

Но хуже всего, что никто из местных, ни единый человек не глянул на меня с крошечной долей приязни или хотя бы с любопытством. Чужая и ничейная, я всем оказалась заранее ненавистна. Дворня уже вовсю обсуждала мое ночное появление в голом виде и последующее уединение в бане с боярином и его приятелем, и то, что приблуду, то бишь меня, обрядили в наряды боярыни-покойницы. К обеду, понятное дело, приговор вынесен был единогласно – «гулящая». А ближе к ночи в спину мне неслись уж совсем непотребные словеса. И это при том что я никому дурного слова не сказала, лишь прошлась по поместью в компании с Марфой, а потом полдня скучала в одной из парадных горниц наедине с дворовой девчонкой лет шести-семи. Спину бедному ребенку искривил костный туберкулез, и уже через несколько лет ее кривобокость грозила смениться настоящим горбом.

– А как тебя зовут?

Я рискнула проявить дружелюбие и через силу улыбнулась маленькой страдалице.

– Пошла ты… – очень вежливо ответила девочка и демонстративно отодвинулась на самый край лавки.

«Если бы могла, не просто пошла бы отсюда, а побежала», – с горечью подумала я, не ожидавшая столь откровенной враждебности.

В моем мире такое состояние называлось бы шоковым – я застыла на месте, не в силах даже пошевелиться, почти что окаменела, ошеломленная перспективой надолго задержаться в этом жутком мире, где стала ра-бы-ней.

– Только попробуй чего-нить своровать, все доложу, – предупредила горбатая малявка строго.

– Я ничего не возьму.

– Вот я и прослежу. Затем к тебе приставлена.

Кроме собственно наблюдения за поведением незваной гостьи, девчонка занималась тем, что чесалась, сморкалась, ковырялась в носу и время от времени грызла черствую корочку. Кто бы мог подумать, что один маленький человек способен издавать столько мерзких звуков. И когда явилась Марфа Петровна, я уже была почти счастлива лицезреть ее круглую физиономию с застывшим брюзгливым выражением. Мало того, что ключница прогнала горбунью, так она еще и поесть принесла – миску с кашей.

Оказывается, я весь день ничего не ела и не пила.

– Ты же не думаешь, что тебя, чучело этакое, за один стол с честными людьми посадят? – спросила она с вызовом.

Что правда, то правда, настоящее чучело огородное. В летнике крупной в кости и широкоплечей боярыни с легкостью поместились бы трое таких, как я.

Мне очень захотелось поставить наглую тетку на место, но по здравому размышлению я решила промолчать. Не зря же примерно в эти времена придумана поговорка про свой устав и чужой монастырь.

– Да уж, боярские обноски еще не делают рабу человеком, – фыркнула Марфа, порядком разобиженная отсутствием реакции на свои слова.

«Погоди-ка! Да ты же ревнуешь! – догадалась вдруг я. – Вся эта болтовня про баню тебе как нож в печень. Вся аж пожелтела от злости…»