Сотканный мир - Баркер Клайв - Страница 28

— Прости, — пробормотал он, пытаясь прикрыть неловкость другими словами. — Не знаю, зачем я сказал это. Забудь.

Его оправдания вывели Сюзанну из транса. Она отвлеклась от созерцания реки и взглянула ему в лицо. В глазах ее застыла боль, как будто ей было тяжело отрывать взор от сверкающей воды.

— Не говори так, — сказала Сюзанна. — Никогда не говори так.

Она шагнула к нему, обхватила его руками и крепко обняла. Он тоже обнял ее в ответ. Она жарко дышала ему в шею, ставшую влажной от слез, не от поцелуев. Они не говорили ничего, просто замерли на несколько минут, и река бежала рядом.

Потом Кэл произнес:

— Может быть, пойдем домой?

Сюзанна отступила на шаг и посмотрела на Кэла, словно изучала его лицо.

— Все уже закончилось или только начинается? — спросила она.

Он покачал головой.

Она снова бросила быстрый взгляд на реку. Но прежде чем живой поток успел захватить над ней власть, Кэл взял ее за руку и повел обратно, в мир кирпича и бетона.

II

Пробуждение в темноте

Сквозь сумерки, выдававшие приближение осени, они вернулись на Чериот-стрит. Там они поискали на кухне, чем успокоить бурчащие от голода животы, поели и поднялись в комнату Кэла, прихватив с собой купленную на обратном пути бутылку виски. Они собирались обсудить план ближайших действий, однако у них ничего не получилось. Усталость и неловкость, вызванная сценой на берегу реки, заставляли тщательно подбирать слова, они кружили на одном месте, но озарение не приходило. Никто не знал, что делать дальше.

После сегодняшней переделки у них осталась единственная добыча — фрагмент ковра. Но он ничем не мог им помочь.

Диалог становился все более неуверенным, незавершенные фразы сменялись долгими паузами.

Около одиннадцати вернулся Брендан, поприветствовал Кэла снизу и отправился спать. Его приход встревожил Сюзанну.

— Мне пора идти, — сказала она. — Уже поздно.

Кэл представил себе пустую комнату без нее, и у него упало сердце.

— Почему бы тебе не остаться? — спросил он.

— Кровать маленькая, — ответила она.

— Зато удобная.

Она провела рукой по его лицу, дотронулась до синяка вокруг рта.

— Мы не должны становиться любовниками, — сказала она тихо. — Мы слишком похожи друг на друга.

Это было грубо, и слышать это было больно. Однако в тот самый миг, когда мечты о сексе испарились, Кэл ощутил, как окрепла иная, куда более важная надежда. В этом деле они принадлежат друг другу, она, дитя Фуги, и он, случайно вторгшийся в чудесный мир. Вместо короткого удовольствия от занятий любовью он получал удивительное приключение и понимал, несмотря на протесты своего члена, что сделал правильный выбор.

— Тогда давай спать, — сказал он. — Если ты хочешь остаться.

Она улыбнулась.

— Я хочу остаться, — сказала она.

Они стянули с себя грязную одежду и нырнули под одеяло. Сон сморил их раньше, чем успела остыть лампа.

И они не просто уснули. Им кое-что снилось. Точнее, им снился один и тот же, вполне определенный сон.

Им снился звук. Планета пчел, от громогласного жужжания которых едва не рвались напитанные медом сердца; этот нарастающий гул был музыкой лета.

Им снился запах. Множество запахов: улицы после дождя, выдохшихся духов, ветра, дующего из теплых краев.

Но главное — им снились образы.

Началось все с узора: переплетение бесчисленных нитей, окрашенных в сотни оттенков, дышало такой энергией, так слепило, что сновидцам пришлось закрыть глаза своего воображения.

А затем, как будто узор из гордости решил изменить нынешний порядок вещей, узелки начали развязываться и распадаться. Цвета каждого фрагмента растворялись в воздухе, пока взгляд не потонул в вареве пигментов, где распустившиеся нити провозглашали свободу линиями, запятыми и точками, похожими на мазки кисти мастера каллиграфии. Сначала значки казались совершенно беспорядочными, но по мере того, как каждый из них втягивал в себя цвет и поверх него ложились все новые и новые мазки, становилось очевидно: из хаоса методично рождаются некие формы.

Там, где мгновение назад были лишь уток и основа, из потока возникли очертания пятерых совершенно разных людей, и невидимый художник с безумной скоростью продолжал добавлять детали в их портреты.

Голоса пчел зазвучали громче, выпевая в головах спящих имена появившихся незнакомцев.

Первой из квинтета появилась молодая женщина в длинном темном платье. Ее маленькое личико было бледным, закрытые глаза обрамлены рыжеватыми ресницами. Это, сказали пчелы, Лилия Пеллиция.

Словно пробудившись от звука своего имени, Лилия открыла глаза.

Как только она сделала это, вперед выдвинулся круглый бородатый человек лет пятидесяти в накинутом на плечи пальто и широкополой шляпе. Это Фредерик Каммелл, сообщили пчелы, и глаза за круглыми линзами очков размером с монету открылись. Его рука тотчас потянулась к шляпе, он снял ее, обнажив голову с тщательно подстриженными и набриолиненными волосами.

— Ага, — произнес он и улыбнулся.

Вслед за ним возникли еще трое. Одна из них, нетерпеливо стремившаяся высвободиться из мира красок, уже готовилась к пробуждению. (Куда делось, думали спящие, то буйство красок, какими изначально сверкали нити? Куда спрятались цвета и оттенки под этим траурным одеянием, неужели в нижние юбки попугайской расцветки?) Кислая физиономия третьей гостьи не позволяла заподозрить ее в подобных вольностях.

Апполин Дюбуа, объявили пчелы, и женщина открыла глаза. Усмешка, на миг мелькнувшая на ее лице, обнажила зубы цвета старой слоновой кости.

Последние участники собрания явились вместе. Один из них был негром, чьи тонкие черты даже во сне дышали печалью. Второй — голый младенец на руках первого — пускал слюни на рубаху своего покровителя.

Джерико Сент-Луис, сказали пчелы, и негр открыл глаза. Он тотчас посмотрел на младенца, захныкавшего раньше, чем было произнесено его имя.

Нимрод, назвали его пчелы, и, хотя младенцу, судя по всему, не исполнилось и года, он уже знал два слога своего имени. Он поднял веки, за которыми скрывались глаза ясного золотистого оттенка.

С его пробуждением процесс завершился. Все краски, пчелы и нити исчезли, в комнате Кэла остались пятеро незнакомцев.

Первой заговорила Апполин Дюбуа.

— Так не должно быть, — заявила она, подходя к окну и отдергивая занавески. — Куда мы, черт возьми, угодили?

— И где все остальные? — спросил Фредерик Каммелл.

Он заметил зеркало на стене и принялся изучать в нем свое отражение. Фыркнул, достал из кармана ножницы и стал подстригать какие-то слишком сильно отросшие волоски на щеках.

— Хороший вопрос, — отозвался Джерико. Затем спросил, обращаясь к Апполин: — И как там снаружи?

— Пустынно, — ответила женщина. — Глубокая ночь. И…

— Что?

— Посмотри сам, — сказала она, шумно втягивая слюну между обломков зубов, — чего-то там не хватает. — Она отвернулась от окна. — Все не такое, каким должно быть.

Место Апполин у окна заняла Лилия Пеллиция.

— Она права, — согласилась девушка. — Все совсем не такое.

— И почему здесь только мы? — снова спросил Фредерик. — Вот самый главный вопрос.

— Что-то произошло, — сказала Лилия негромко. — Что-то ужасное.

— Вне всякого сомнения, ты это чуешь нутром, — вставила Апполин. — Как и всегда.

— Ведите себя прилично, мисс Дюбуа. — призвал Фредерик со страдальческим, как у школьного учителя, выражением лица.

— Не смей называть меня «мисс»! — воскликнула Апполин. — Я замужняя дама.

Погруженные в сон, Кэл с Сюзанной прислушивались к перепалке и забавлялись тем, какую чепуху производит воображение. Однако, несмотря на странность этих людей, на их допотопные одеяния, имена и нелепые разговоры, они все равно казались удивительно реальными. Каждая деталь была совершенно отчетливой. И, словно желая еще сильнее смутить спящих, человек по имени Джерико посмотрел на постель и сказал: