Сеятель бурь - Свержин Владимир Игоревич - Страница 48

На удачу пылкого корсиканца, бригадир Ржевский был отправлен в Россию-матушку в составе посольства ко двору императрицы Екатерины, и в этот миг счастливая звезда Наполеона прицельно метнула один из своих лучей в сторону объекта страсти нашего горячего друга. Возок госпожи Мэрилин О’Хара был захвачен разъездом британских драгун, и она как организатор и командир туземного батальона армии государя Петра III была помещена в лагерь военнопленных на территории нынешнего Манхэттена. Все увещевания и резоны, приводимые молодым французским волонтером как своему прямому начальству, так и лично маркизу Лафайету, не привели ни к чему.

Военный лагерь в Новом Йорке был полон войск, и нападение, даже с целью освобождения пленных офицеров армии континенталов, рассматривалось как невозможное и, более того, вздорное. Из штаба добровольческого корпуса Бонапарт вышел, громко хлопнув дверью, и спустя три дня без единого выстрела «сдал» артиллерийский дивизион, которым в ту пору командовал.

Толпы британцев сбежались поглазеть на марширующую по главной улице колонну, на орудия, движущиеся одно за другим на конных упряжках. Ни разу еще столь крупное подразделение континенталов, да еще под командованием француза, не переходило на их сторону. Когда праздник был в разгаре и разгул достиг апогея, задыхающийся вестовой, примчавшийся из передового охранения, сообщил, что на город движутся команчи. Минутной паники было достаточно, чтобы пробки, которыми были заткнуты стволы орудий, вылетели прочь ничуть не хуже, чем из бутылок шампанского, а из заряженных, как оказалось, пушек в упор грянул артиллерийский залп. И без того переполошенная толпа, оглушенная грохотом и раздираемая в клочья бьющей в упор картечью, шарахнулась в стороны, воя от животного ужаса.

Город был взят за полчаса. Удерживавшие его полки сложили оружие, а радостный победитель заперся с освобожденной им красоткой в ближайшей гостинице, где его не могли отыскать следующие двое суток. Там-то в конце концов его и нашли ликторы Конгресса, присланные арестовать строптивого офицера. «Победителей не судят! – весомо заявил, глядя в горящие очи Наполеона, мудрый государь Америки – Руси Заморской. – Верните свободу молодцу!»

Крылатая фраза о неподсудности победителя, звучавшая в ином мире и по иному поводу, в сущности, могла служить девизом Бонапарта во всех известных мне сопредельных реальностях. Везде и всегда этот человек был готов сделать для победы все возможное, и все, что он совершал, в результате могло считаться возможным.

Храбрые вояки старой гвардии, видевшие в самовенчанном императоре живое воплощение бога войны, навряд ли задумывались о побудительных мотивах, заставлявших этого человека сокрушать царства и возводить новые державы. Полагаю, они были бы немало удивлены, когда бы вдруг узнали, до какой степени изгибы европейской политики соответствовали изгибам тела той или иной красавицы.

Мария Антоновна Четвертинская, в замужестве Нарышкина, несомненно, могла претендовать на роль музы природного гения, того самого легендарного камня, от которого в разные стороны разбегались пути-дороги, одна другой опаснее. О том, как низко ставит фаворит императора Павла белобрысого наследника-цесаревича, мы имели возможность убедиться лично в день роковой битвы при Сокольнице. Оттого вдвойне, втройне было несносно самолюбивому корсиканцу то безучастное небрежение, каким охлаждала пыл влюбленного божественная Мария Антоновна.

Что мог противопоставить ему великий князь Александр? Смазливое лицо? Стройную фигуру? Титул? Бестолковый лексикон светской болтовни? То ли дело он! Но очаровательной польке не было дела до гениальности безродного артиллерийского генерала, пусть и жалованного скорым на дары и расправу императором Павлом. Раз так, то несгибаемая воля к победе толкала вполне, кажется, благополучного царедворца графа Бонапартия на кардинальные изменения ситуации. Естественно, любыми доступными средствами.

Насколько было известно мне и Лису, маэстро Умберто Палиоли рыскал ныне, аки лев рыкающий, близ высоких переговаривающихся сторон, добывая из первых рук драгоценную информацию и заводя не менее драгоценные связи в ближайшем окружении сильных мира сего.

– Вы полагаете, – выслушав мой доклад, скептически заговорил резидент, – что весь сыр-бор, который затеял Наполеон, устроен с целью покорить сердце надменной красотки?

– Она вовсе не надменна, – запротестовал я. – У нее весьма приятная манера общаться…

– Ах, оставьте! – оборвал Палиоли. – Женщины – это, несомненно, замечательно, но послушать вас, так они являют собой ту ось, вокруг которой вертится мир. Да и к чему, спрашивается, Наполеону организовывать тайное общество во Франции, если он желает уложить в постель светскую даму в России?

– Мне кажется, речь здесь идет не о банальной интрижке. Похоже, он ее действительно любит и готов на все, чтобы добиться благосклонности.

– Похоже, не похоже… Это женщина, всего лишь женщина! И ничего более. И что бы ни твердили поборники морали, отношения между дамами и кавалерами все равно банально сводятся к постели.

– Это не так, – попробовал было возмутиться я.

– Глупости! – отмахнулся жрец золотого тельца. – К тому же его, как вы изволили выразиться, «любовь» не служит объяснением мною означенных действий. Организация, включающая как минимум одного маршала Франции, вряд ли годится для решения любовных проблем.

– Все это верно, но, во-первых, мы еще не знаем, какова поддержка Наполеона в России, вполне может быть, его сторонники там составляют немалую силу. Во-вторых, говоря о Марии Антоновне, я указываю лишь побудительный мотив, планы же заговорщиков нам, как и прежде, неизвестны. А в-третьих, быть может, сведения, находившиеся в достопамятном послании, доставленном нами объекту наблюдения, помогут разобраться в этой запутанной истории.

– Возможно, что так, – с нескрываемым сомнением в голосе проговорил банкир, – но я в этом изрядно сомневаюсь. Сама по себе расшифровка, несомненно, очень интересна, но о целях «бонапартистов» там ничего нет.

– Вы что же, – торопливо поинтересовался я, – уже прочли депешу Сен-Венана?

– Да, – разве что не отмахнулся резидент.

– Почему нам об этом ничего не сообщили? – обескураженно спросил я.

– Зачем? – искренне удивился начальник. – В этом тайном послании нет ровным счетом никакой оперативной информации. Там подробнейшим образом расписаны те статьи мирного соглашения, на которые базилевс Александр готов пойти, чтобы из гуманности и христианского милосердия прекратить кровопролитие в Европе.

– И что же, нас это не касается?

– Вы полагаете иначе? – продолжал недоумевать стационарный агент.

Я едва не задохнулся от возмущения.

– Мессир Умберто, и вы, и я, и Сергей Лисиченко работаем в Институте, каждый на своем месте. Оперативные мероприятия, которые заставили нас «посетить» этот мир, были разработаны не вами и не мной. Вы занимаетесь своим делом, мы – своим. И я настоятельно прошу вас в полном объеме все имеющиеся сведения доводить до нас.

– Вы много на себя берете! – вспыхнул Палиоли.

– Не больше, чем нужно! – огрызнулся я. – Мальчиков для побегушек можете искать в другом месте! Либо вы впредь обеспечиваете нас информацией, либо я немедля вызываю базу и заявляю о срыве операции по не зависящим от нашей группы причинам.

– Для вас это будет означать конец работы в Институте! – Начальство приступило к метанию яростных громов. – Можете поставить крест на карьере!

– Более чем сомнительно. – Я не замедлил продемонстрировать хищный оскал. – Оперативников не выращивают в оранжереях. А если бы я мечтал о карьере, то вряд ли пошел бы в Институт. Но если, господин резидент, вы не желаете сотрудничать, то на счет «три» можем вызвать базу одновременно.