Сеятель бурь - Свержин Владимир Игоревич - Страница 46

– Вы что же, хотите сказать, что прибор, в который вкладывались неоплатные векселя, а высыпались золотые монеты, действительно существовал?

– Ну конечно, – удивленно пожал плечами я. – А что, собственно говоря, вам кажется странным?

– Но этого не может быть! – едва не закричал полицейский. – Это противоречит всяческим законам природы!

– К стыду моему, признаюсь, – сокрушенно вздохнул я, – мне совершенно неизвестен принцип, заложенный великим графом Сен-Жерменом в основу сего таинственного прибора. Но если желаете, я готов немедля отдать вам, ну, скажем, сотню монет, и вы сами убедитесь, что в них абсолютно никакой фальши, самое что ни на есть истинное золото.

– Граф, – Протвиц возмущенно поднялся с места, – если вы желаете подкупить меня…

– Кто здесь говорит о подкупе? Я сказал, что готов дать вам объект для экспертизы. Кстати, господин сыщик, раз уж мы заговорили о похищенном у меня имуществе… Если вы утверждаете, что оно не погибло, как я полагал, то мне интересно знать о его судьбе.

Таксоид вынужденно скривил физиономию, силясь изобразить проникновенное сочувствие:

– Увы, сей чудесный прибор был разрушен. Спустя день после вашего отъезда барон вознамерился испытать златоносную машину, однако та разрушилась с дымом и грохотом, похитив у господина банкира векселей почти на сто тысяч крон и нанеся ущерба пламенем еще на две тысячи.

– Через день после отъезда?! – Я всплеснул руками. – Но агрегат нельзя использовать чаще одного раза в неделю! Он должен был набрать силу.

Лицо Протвица обрело такое выражение, будто его вдруг начала мучить дикая изжога.

– Пока что больше вопросов к вам я не имею. – Он повернулся к двери, попутно добавляя: – Пока не имею.

Я молча глядел вслед удаляющемуся сыщику. Надеюсь, он остался недоволен визитом к подозреваемому. Стоило таксоиду удалиться, как в кабинет, стряхивая на ходу налипшие хлопья снега на персидский ковер, ввалился Лис.

– Капитан, шо тут за фигня творится? Опять это сурло здесь ошивалось?

– Ты ведь наверняка с ним столкнулся нос к носу, зачем спрашивать? – Я покосился на оставляемые талым снегом лужицы на драгоценном шедевре хорасанского ковроткачества.

– Шо он опять хотел-то?

– Дрейнгоф нажаловался, что ты ему некондиционный товар подсунул.

– Так я ж не желал продавать! – встал в гордую позу Сергей. – Отнекивался, грудь себе пяткой колотил, шо с чужого имущества не разбогатеешь! Он же меня слушать не хотел, чуть не силой уломал!

– Примерно так я и объяснил. Еще добавил, что желаю иск против банкира вчинить.

– А он?

– Расстроился, денег не взял.

– Это плохо, – опечаленно вздохнул Лис. – Это наводит на грустные мысли. Значит, с голодухи удила закусил, на принцип корявый пошел.

– Ладно, – отмахнулся я, – и не из таких передряг выходили. Что на улицах говорят?

– Да ну, все больше с Рождеством поздравляют, барышни с французами амуры крутят, в кофейне не протолкнуться. Хоть всю покупай…

– А если серьезно?

– Если серьезно, то нынче в три часа пополудни во дворце Бельведер начнется торжественная церемония, посвященная исторической встрече двух императоров и одного базилевса. Так шо ежели мы поспешим, то есть шанс занять места у трапа среди прочих официальных лиц.

– Разве император Павел уже прибыл? – коря себя за неосведомленность, спохватился я.

– Ты шо? Он еще вчера перед отбоем прикатил. Не видел, что ли, – салют бабахал.

– Сейчас в Вене салюты каждый день, – отмахнулся я, – благо и тебе встреча монархов, и Рождество. Но в одном ты прав: если мы желаем получить места с видом на государей, то стоит поторопиться.

Кони неспешной рысью шли по заснеженным улицам австрийской столицы, недовольно фыркая и пуская клубы пара от навалившегося морозца. Досужая беседа, которую вели мы с Лисом, была прервана самым бесцеремонным образом.

– Эй, майор! Дюфорж, черт вас подери!

Я резко повернул коня. Передо мной, обнимая за талию какую-то хихикающую девицу, стоял высоченный французский кирасир.

– О-ла-ла! Да вы такой же майор Дюфорж, как я китайский император!

– Лейтенант Бувеналь, если не ошибаюсь? – с усмешкой проговорил я.

– Он самый. – Лицо моего недавнего знакомца приобрело весьма жесткое выражение. – Значит, и я не обознался. Так что же, сударь, выходит, я имел дело с лжецом, присвоившим чужое имя и чужой мундир?

– Военная хитрость позволительна на поле боя, – незамедлительно парировал я. – Мое имя – граф Вальтер Турн фон Цеверш, я полковник богемских стрелков и весьма блюду свою честь и свое слово. Так что если вы толкуете о дуэли, как тогда в долине Гольдбаха, извольте прислать секундантов в особняк Турнов.

– Не премину, – коротко отчеканил кирасир, подернув усом. – И немедля же!

Вернувшись в отчие пенаты, я застал облаченного в парадный мундир шефа гвардейской артиллерии графа Бонапартия, старательно разглядывавшего себя в зеркало, чтобы устранить малейшие изъяны и без того безукоризненного одеяния.

– Вы что же, не собираетесь в Бельведерский дворец? – поигрывая наконечниками генерал-адъютантских аксельбантов, поинтересовался Наполеон.

– Еще полчаса тому назад собирались, – честно признался я, – теперь же – кто знает.

– Пустое, – неправильно истолковав мои слова, улыбнулся гений артиллерии, – я мигом достану вам приглашения.

– Что вы, не стоит беспокоиться! – Я покачал головой. – Графы Турн испокон веку были вхожи ко двору императоров Австрии. Дело совсем в другом. Просто в ближайшие часы мне предстоит дуэлировать с одним французским офицером, а это, как вы сами понимаете, может осложнить мое присутствие на приеме.

– У вас дуэль, граф? – Пылкий корсиканец насмешливо поглядел на меня. – Да еще с французом! Если не секрет, кто же эта прелестница?

– Я бы сказал, прелестник. Даже два.

– Что?!

– Это князь Борис Антонович и штандарт лейб-гвардии гусарского полка, отнятые у этого молодца при помощи военной хитрости.

– Забавный случай! – продолжая улыбаться, насмешливо проговорил Наполеон. – Прежде мне о таком слышать не доводилось.

– Честно говоря, мне тоже.

– Что ж, дела чести – это святое. И все же согласитесь, какая досадная заминка. Правда, смею думать – недолгая. За те дни, которые я у вас гощу, мне не раз приходилось быть свидетелем того, как вы фехтуете. Полагаю, стреляете так же хорошо. Я не завидую вашему противнику. Кстати, вы назовете мне имя этого несчастного?

– Думаю, оно ничего вам не скажет. Это некто Гастон Бувеналь, лейтенант четырнадцатого кирасирского полка.

– Как вы сказали? Бувеналь? – Улыбка мигом сошла с губ российского генерала. – Прескверная история!

– Вы знаете что-то такое, что следовало бы знать и мне, сражаясь с этим офицером?

Наполеон молча вперил свой тяжелый пронизывающий взгляд мне аккурат меж бровей, точно обдумывая, достоин ли его собеседник быть допущенным в ряды посвященных. Наконец уста его вновь разомкнулись.

– Гастон Бувеналь – двоюродный брат Марии Луизы Лябуре. В раннем детстве он лишился матери, и Мария Луиза заменила ее. Говорят, она души в нем не чает.

– Прошу прощения, – я удивленно поглядел на Бонапарта, – госпожа Лябуре, если мне не изменяет память, ныне зовется мадам Дюма де ла Пайетри.

– Именно так, – кивнул Наполеон. – Это жена базилевса Александра. Полагаю, если сегодня вы прикончите ее любимца, у союзников возникнут немалые трудности на переговорах. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?

– Полагаю, да. Но в противном случае я рискую погибнуть сам, а этот вариант, признаться, меня тоже не устраивает.

– Все так, мой друг, все так. Решать вам, но помните о том, что я рассказал, и сделайте правильный выбор.

– Хорошо. – Я склонил голову. – Вы, несомненно, правы. Я приму надлежащее решение.

Общаться с прибывшими секундантами довелось Лису и князю Четвертинскому, любезно согласившемуся принять участие в столь необычной дуэли. После недолгих препирательств были приняты названные мной сабли как оружие, равно отстоящее и от пехотной шпаги, и от кирасирского палаша. Так как нанесенное оскорбление было сочтено легким, драться решили до первой крови, без фехтовальных перчаток и без колющих ударов – словом, классическая дуэль по австрийским правилам.