Дурак из Пятиречья - Гарт Фрэнсис Брет - Страница 3

Может быть, тут сыграл роль тон, которым полковник повествовал об этом случае, но так или иначе, каково бы ни было общее мнение Пятиречья о проявлении умственных способностей мистера Хокинса в данном деле, в тот момент было высказано весьма мало критических замечаний на эту тему. Через несколько недель это происшествие было забыто, — оно вошло в список нелепых поступков Хокинса, которых и так уже набралось достаточно. К тому же его новые безумства заставляли забывать о старых. Наконец год спустя, в шахте «Пылающая звезда», на горе, где он жил, были открыты залежи ценной свинцовой руды, и ему предложили большую сумму за участок земли на вершине горы. Как ни привыкли обитатели Пятиречья к проявлениям его глупости, они с величайшим удивлением узнали, что он решительно и бесповоротно отклонил это предложение. Причина, которую он выдвинул, была еще того удивительней. Он собирался строить дом! Строить дом на горе, где производилась разработка шахт, — это дикая нелепость; строить дом, уже имея собственный кров, — это акт расточительности; строить дом в том стиле, который он задумал, — это просто безумие!

Но факты оставались фактами. Был составлен архитектурный проект дома, к площадке были уже подвезены строительные материалы, а в то же время внизу прокладывалась шахта «Пылающая звезда». Место действительно было очень живописное — и здание было задумано в таком стиле, с такими особенностями, которых в Пятиречье еще не видывали. Жители, сперва настроенные скептически, в свободное время собирались толпами и недоверчиво глазели кругом. День за днем, в этом климате, где все растет необычайно быстро, среди зеленых дубов и ветвистых елей Хокинс-Хилла, как будто составляя неотъемлемую часть флоры, воздвигалось здание, любезно именуемое на жаргоне Пятиречья «Убежищем Идиота». Наконец оно было готово. Затем мистер Хокинс приступил к внутреннему убранству и отделке с такой невероятной расточительностью, которая полностью согласовалась с его прежними идиотскими поступками. Ковры, тахты, зеркала и, наконец, рояль — единственный в округе, за баснословную сумму доставленный из Сакраменто, — возбуждали лихорадочное любопытство. Более того, по мнению некоторых экспертов, людей женатых, туда привозились вещи и украшения, предназначенные только для женского пола. Когда меблировка дома была закончена, — а за этим весь лагерь два месяца следил с затаенным и неослабным вниманием, — мистер Хокинс запер парадный ход, положил ключ в карман и спокойно удалился в свое более скромное жилище, пониже, на склоне горы!

Я не считаю нужным знакомить просвещенного читателя со всеми теоретическими предположениями, которые возникли в Пятиречье во время постройки здания. Некоторые из них легко объяснимы. Преобладало мнение, что «ведьма» притворной застенчивостью и постоянной сдержанностью, наконец, полностью подчинила себе Дурака и что новый дом предназначался в качестве свадебного гнездышка для предполагаемой несчастливой четы. Но когда прошло порядочное время, а дом по-прежнему оставался необитаемым, раздраженное общественное мнение пришло к убеждению, что Дурак был в третий раз обманут. Когда истекло два месяца и никаких перспектив на появление хозяйки дома все еще не было, общее негодование дошло, кажется, до такой степени, что, появись в этот момент «ведьма», свадьбе не бывать — ее расстроили бы общими усилиями. Но подходящая кандидатка в хозяйки дома не прибывала, а все попытки выяснить у мистера Хокинса его намерения при постройке дома, который он и внаем не сдавал и сам не занимал, ни к чему не привели. Все чувствовали, что доводы, которые он приводил, были неопределенны, уклончивы и неудовлетворительны. Он говорил, что не торопится переезжать; когда хозяин будет готов, то ведь ничего странного нет в том, что он хочет, чтобы и дом был в полной готовности. В летние вечера его часто видели на веранде с сигарой во рту. Рассказывали, что однажды ночью весь дом был ярко освещен от чердака до нижнего этажа; один из соседей подкрался к открытому окну гостиной и, заглянув внутрь, увидел, как Дурак, изящно облаченный в вечерний костюм, развалился на кушетке в гостиной с таким небрежным видом, как будто принимал у себя большое общество. Тем не менее, согласно показанию свидетелей, в доме в тот вечер безусловно никого не было, кроме его владельца. Когда этот эпизод впервые стал известен, некоторые практические умы решили, что мистер Хокинс просто тренировался в исполнении сложных обязанностей гостеприимного хозяина дома, в ожидании знаменательного события в его жизни. Некоторые высказали предположение, что дом посещается привидениями. Одаренный богатой фантазией редактор местной газеты «Обозрение» извлек из глубин своей профессиональной осведомленности романтическую историю о том, что возлюбленная Хокинса умерла и что он постоянно принимает ее призрак в этом великолепно отделанном мавзолее. Так как действительно по временам наблюдали, что высокая фигура Хокинса в лунные ночи бродила взад и вперед по веранде, в эту версию уверовали многие, пока неожиданное обстоятельство не направило всеобщее внимание совсем в другое русло.

Примерно около этого времени одна из диких, первобытных долин в окрестностях Пятиречья прославилась как живописное место для отдыха. Туристы стали посещать ее и заявили, что они нашли там больше кубических ярдов скал и более высокие водопады, чем где бы то ни было. Корреспонденты описывали ее, пользуясь самыми причудливыми стилистическими оборотами и ни к селу ни к городу цитировали различных поэтов. Мужчины и женщины, которые никогда не любовались закатом, деревом или цветком, которые никогда не могли оценить прелесть или значение золотого солнечного света, озарявшего двери их жилищ, или нежность летней ночи, когда они разгуливали при лунном свете с засученными рукавами или в открытых тюлевых платьях, — эти мужчины и женщины отправлялись теперь за тысячу миль, чтобы измерить высоту какой-нибудь скалы, или заглянуть в глубину Пропасти, или сделать несколько замечаний по поводу гигантской высоты уродливого дерева и с невыразимым самодовольством уверить себя в том, что они по-настоящему восхищаются природой. Так оно и случилось, что в соответствии со вкусами и слабостями отдельных лиц самые выдающиеся и примечательные пункты долины получили различные названия: например «Водопад кружевного платка», «Каскад сочувственных слез», «Пик знаменитого оратора», несколько гор, окрещенных именами различных выдающихся лиц, живых и умерших; там были и «Мыс восторженных восклицаний» и «Долина безмолвного обожания». С течением времени у подножия водопада стали находить бутылки из-под содовой воды, а у пыльных корней гигантских деревьев валялись засаленные газеты и остатки бутербродов с ветчиной. При этом на единственную длинную улицу Пятиречья часто делали набеги чисто выбритые мужчины в туго затянутых галстуках, миловидные женщины, мчащиеся галопом мулы, иногда появлялись процессии пыльных всадников в коричневых холщовых рубашках.

Через год после того, как было построено хокинсовское «Убежище идиота», в один прекрасный день в долину на каникулы примчалась веселая кавалькада учительниц общественных школ Сан-Франциско. Это были не строгие Минервы в очках, не защищенные кольчугой невинности Паллады, а просто (я боюсь за чистоту нравов обитателей Пятиречья!) очень живые, очаровательные и озорные молодые девицы. По крайней мере так думали мужчины, работавшие в оврагах и шахтах на горе; и когда в интересах науки и умственного развития подрастающего поколения было решено, что учительницы должны пробыть в Пятиречье еще два-три дня, чтобы посетить различные шахты, а особенно шахту «Пылающая звезда», мужское население пришло в некоторое волнение. Возник значительный спрос на готовые костюмы, все отчаянно принялись латать свою старую и вышедшую из употребления одежду, и везде требовались крахмальные рубашки и услуги парикмахеров.

Тем временем, с невероятной смелостью и нахальной дерзостью, свойственной женскому полу в стадном варианте, учительницы разъезжали верхом по городу, открыто восхищаясь красивыми лицами и мужественными фигурами, которые виднелись в оврагах или возникали за тележками с рудой в отверстиях шахт. Утверждают, что Дженни Форстер, поддержанная семью другими столь же бесстыдными девушками, открыто и при всех махала платком румяному Геркулесу Пятиречья — некоему Тому Флинну из Виргинии, так что этот добродушный, но недалекий гигант долго стоял и в застенчивом изумлении крутил свои светлые усы.