Игрушки дома Баллантайн - Семироль Анна - Страница 40

— В дом! Немедленно! Спрячьтесь!

Женщина бросается к калитке, на мгновение задерживается и свистит, по-мальчишески сунув пальцы в рот. Едва не сбив хозяйку, через невысокий забор перелетают три черных немецких дога. Повинуясь жесту Агнесс, они уносятся в проулок, где слышится лай доберманов Раттлера.

— Я за вами вернусь, не доверяйте никому, — успевает сказать Раттлер и бросается за собаками.

Секунды темноты — и он выбегает на узкую улочку, стиснутую между стенами домов и высокими оградами. Лай слышится откуда-то слева, и Раттлер бежит туда. Ноги сами выносят его на Броктайм-сквер. На этой маленькой площади под странными искривленными часами, отсчитывающими время наоборот, летом любят встречаться романтичные парочки. Зимой сюда змеями сползаются холодные ветра из подворотен и лабиринтов маленьких улочек, и на площади становится слишком мрачно и неуютно.

Раттлер спотыкается обо что-то, падает. Встает на четвереньки, обжигая ладони снегом, и видит немецкого дога, безжизненно лежащего на снегу. Из бока и морды пса торчат маленькие стальные ромбы с острыми краями. Еще один сюрикэн чиркает Раттлера по плечу. Генерал перекатывается в тень дома, на ходу выхватывая револьвер.

Посреди Броктайм-сквер, залитой ртутным светом луны, словно танцует невысокая фигура в теплой шинели с чужого плеча. Молниями вспыхивают холодные отблески разящего металла, собаки пытаются атаковать, но их враг опасен и ловок. Короткий визг, больше похожий на плач, — и один из доберманов катится по снегу, пятная его кровью. Второй пес тихо пятится, заходя человеку за спину, доги с лаем нападают спереди. Раттлер встает и выходит на площадь, держа фигуру в шинели на прицеле.

Псы атакуют одновременно, человек падает, сбитый бросившимся на спину доберманом, роняет клинок, правой рукой старается закрыть лицо и шею, левой резко бьет навалившегося сверху дога в живот. Пес визжит, пытается отпрянуть в сторону, но не может. Человек с силой толкает пса ногами, он отлетает в сторону и больше не поднимается. Доберман продолжает рвать одежду, уцелевший дог смыкает челюсти на правой руке поверженной жертвы.

— Держать! — хрипит Раттлер, пытаясь унять боль в груди и выровнять дыхание.

Человек перекатывается на бок, неуловимым движением выворачивается из шинели, набрасывает ее на дога, резко поднимает и опускает левую руку. Генерал стреляет, снова и снова. В незащищенную узкую спину, обтянутую атласным корсетом.

Человек вздрагивает и делает шаг вперед. Спотыкается, колени его подгибаются, он разворачивается, приваливается плечом и оползает по стенке часов. Раттлеру кажется, что он слышит, как стонет внутри них сломанное время.

Падает на снег шляпа с яркими лентами — алой и сиреневой, и бродячие ветра тут же гонят ее прочь. Раттлер стоит и смотрит то на безжизненно откинутую правую руку с узкой маленькой ладонью, то на поджатые к животу стройные ноги в теплых чулках. Ледяной ветер треплет пышные светлые волосы и подол короткой юбки.

— Фир, тубо! — отгоняет Раттлер добермана.

Генерал упирается в плечо Часовщика носком сапога, переворачивает на спину. Левая рука бьется об оледеневшую мостовую с металлическим лязгом. Раттлер склоняется над телом, рвет с шеи кружевное жабо и видит стальные штыри, трубки и тонкие шланги. Маска мешает ему, он сдвигает ее на затылок. Снимает перчатку, осторожно приподнимает верхнее веко куклы.

— Ах ты тварь, — цедит он восхищенно.

Часовщик с трудом открывает глаза. Раттлеру от взгляда становится жарко.

— Ненавидишь меня, да? Правильно.

Генерал защелкивает на руках Часовщика браслеты, поднимает тело, изумляясь, насколько легкой оказывается перерожденная. С куклой на плече и в сопровождении помятого добермана он идет к машине, сваливает свою ношу в ящик под сиденьем. Стоит несколько минут, глядя в бездонный черный колодец над головой, потом садится за руль, и автомобиль резко срывается с места.

Через несколько часов отчаянно зевающий растрепанный Коппер спускается за сэром Уильямом в холл первого этажа. Видит распростертое на полу тело и удивленно спрашивает:

«И что это?»

— Это Часовщик. И она нужна мне. Сможешь починить?

Коппер корчит гримасу, которая означает «Ну, не знаю», но по азартно блестящим карим глазам Раттлер понимает: помешанный на механике подполковник из кожи вон вылезет, чтобы кукла выжила.

Ненависть ей в этом поможет.

— Задувай свечи, Пенни! Загадывай желание!

Она делает глубокий вдох, жмурится… Слон Бимбо дует на торт вместо нее, разом гася двадцать две тоненькие свечки. Вся труппа хохочет, Пенни Лейн заливается смехом, вытирает салфеткой сахарную пудру с лица и украдкой смотрит на Джорджио Моретти, которого вся труппа называет Джорджино. Обаятельный фокусник, любимец женщин и детворы.

Джорджино разливает по бокалам вино, поднимает тост:

— За нашу Пенни — изящную, словно цветок, ловкую, как…

— Мартышка! — пищит карлик Том.

Снова все хохочут, Пенни пьет до дна, протягивает бокал Джорджино:

— Еще!

— Хватит, — без улыбки отвечает фокусник. — Ты слишком пьяна.

Пенни Лейн встает из-за стола, роняет стул, подходит к Джорджино заплетающейся походкой, сует бокал ему в руки.

— Наливай! Слово именинницы!

От него все еще пахнет чужими духами. И хочется бить его кулаками в грудь, выкрикивая оскорбления. Но никто другой не знает так, как Пенни, что это бесполезно. Потому она смотрит ему в лицо, знакомое до последней крошечной черты, и резко выдыхает:

— Наливай!

— Ты слишком пьяна, — повторяет Джорджино спокойно. — Вернись на место, Ма нарежет торт.

«Ты вернись», — хочет сказать Пенни, но не может. Поднимает пустой бокал на уровень лица фокусника и разжимает пальцы. Джорджино подхватывает его у самой земли, ставит на стол.

— Алле-оп.

У него морщинки в углах глаз и ранняя седина. Очки он не носит только во время представлений, но Пенни кажется, что без них он более собран и лучше видит. Как сейчас. Ей хочется сказать ему что-то дерзкое, но его равнодушный взгляд ломает ее агрессию, как сухой стебель. Она опускает голову и плетется в свой фургончик. Точнее, их с Джорджино.

Два дня назад она вышвырнула все его вещи. «Мерзавец, кобель, лгун! — орала Пенни, размазывая по щекам грим и слезы. — Она или я, выбирай!» Джорджино поправил очки, пожал плечами, собрал выпавшие из раскрытого чемодана пожитки и ушел. Пенни выла от отчаяния всю ночь, но сказанных слов обратно не вернуть.

— Ненормальная, — сказала Ма. — Он же гордый. Теперь даже захочет — не вернется.

Пенни знает. Но исправить уже ничего не может. Она никогда не извиняется. «Я ему не изменяла! Он виноват!» — плачет в подушку хрупкая гимнастка. Подушка пахнет Джорджино. А он — чужими духами, сладкими и тяжелыми, как дурман…

Наутро ей совсем плохо от выпитого вина и ночных переживаний. Она умывается под жестяным рукомойником, долго приводит себя в порядок перед зеркалом, укладывает золотисто-пшеничные локоны в затейливую прическу. В трико и короткой юбке Пенни выходит из фургончика, вешает торбу с овсом на Хоруса, обнимает его за теплую каурую шею, гладит.

— Я не стану старше, чем ты, мой коник. Ни за что на свете, — шепчет она.

Гимнастка решительно пересекает пустой двор за балаганчиком, поворачивает в зверинец, берет с деревянной колоды связку ключей.

— Пенни! — слышит она голос Джорджино. — Погоди, Пенни!

Не давая себе передумать, Пенни Лейн бежит к самой дальней клетке, на ходу отыскивая нужный ключ, быстро отмыкает замок, переступает порог. Руки дрожат, когда она закрывает замок изнутри. Отцепляет ключ, швыряет связку с остальными наружу. Слышит за спиной шумное фырканье, закрывает глаза, чтобы не было страшно.

— Прости меня, зверик. И, пожалуйста, сделай это быстро.

Не открывая глаз, она поворачивается и с размаху втыкает в густой коричневый мех маленький нож. Медведь с ревом поднимается на задние лапы и подминает Пенни Лейн под себя.