Игрушки дома Баллантайн - Семироль Анна - Страница 27

— Отвратительное зрелище. Не понимаю тех, кто брал с собой детей.

— Почитаем в утренних газетах! Жажду фотоснимков с близкого расстояния!

— Бесчеловечно… Лучше бы их вывезли на полигон и там…

— Молчи, женщина! Это было лучшее зрелище в моей жизни!

— Мерзавец! Чудовище! — Женщина в черном бархатном платье бьется в руках седого мужчины. — Ты отдал им Эмми! Ненави-и-ижу!!!

Взгляд цепляется за плачущую девочку на руках у сурового отца.

— Бабуля… Там бабуля! Давай вернемся, папочка!

Через Коппер-бридж медленно ползут танки и бульдозеры с громадными щитами вместо ковшей.

— Зачем это? — растерянно спрашивает Элизабет, остановив какого-то прохожего.

— Чтобы не разбегались, — равнодушно отвечают ей. — Хотя зря. Они сами шли. Как стадо овец. И стояли, не рыпаясь, пока их давили.

— Как сигнал пропал, так они и утихли, твари, — ухмыляется краснолицый толстяк со свежим шрамом через щеку.

Элизабет отшатывается прочь, ей не хватает воздуха. Осознание того, что произошло там, на площади, обрушивается на нее.

— Брендон… О господи, Брендон!!!

Гремит под каблуками сердце города. Подобрав юбку, Элизабет бежит через мост к зданию мэрии.

— Куда ты, красавица? — кричат ей. — Там все уже кончилось!

От грохота ползущих танков мутится рассудок. Кто-то хватает Элизабет за руки, она отбивается, уворачивается, расталкивает людей, несется дальше.

— Мисс, нельзя туда! Эй, мисс!

Только налетев грудью на скрещенные перед ней винтовки, Элизабет останавливается. Не устояв на ногах, оседает на землю. Смотрит вперед, не в силах отвести взгляда.

Площадь перед зданием мэрии завалена телами. Раздавленными, искореженными, изорванными тяжелыми танковыми гусеницами. Горы тел. Поблескивают металлические разломы. Смотрят в небо тысячи открытых мертвых глаз. Тишина. Лишь ветер играет прядями волос. Вздрагивает цветок шиповника, приколотый к рваному платью перерожденной, лежащей в нескольких шагах от Элизабет Баллантайн. Руки маленькие, детские. Вместо головы — месиво костных обломков и светлых волос.

Элизабет тихо воет, впившись зубами в кулак. Ее поднимают, отводят в сторону, за угол.

— Мисс, тише, тише. Хлебните-ка из фляги. — Пожилой гвардеец усаживает девушку у стены. — Я вас понимаю. Это страшно. Это несправедливо по отношению к тем, чьи родные сейчас лежат там. Но был приказ императора. Пейте. Во-от, умница. Куда вы шли? Давайте я вас провожу.

Проходит минута, другая, пятая. Элизабет медленно выдыхает. Глоток бренди немного приводит ее в чувство. Она вспоминает, куда и зачем идет. И понимает, что ее Брендон не может быть здесь, на площади. Девушка возвращает гвардейцу флягу, встает. Давит приступ тошноты, пытается улыбнуться.

— Благодарю, капрал. Я дойду. Тут недалеко. Меня ждут. Я шла и просто… просто увидела и…

— Понимаю, милая. Так куда тебе?

— Куин-Мэри-авеню, — отвечает она и уходит, стараясь держать спину прямо.

Врет. Ей всего лишь обойти площадь и спуститься на одну улицу ниже к Фармингтону.

— Берегите себя, мисс! — кричат ей вслед.

Полицейский участок встречает ее тишиной. Три полисмена коротают сумерки за карточными играми и немного оживляются, увидев на пороге девушку.

— Добрый вечер, мисс! Что привело вас к нам?

Элизабет ставит корзинку на шаткий табурет. Приподнимает вуаль, улыбается, стараясь выглядеть дружелюбно.

— Прошу прощения, что нарушаю ваш покой, джентльмены. Мне надо повидать одного из ваших арестантов.

Голос девушки звучит равнодушно. Полисмены с интересом переглядываются.

— Какого именно, мисс? У нас тут камеры ломятся от всякого рода хулиганья.

— Одного, — повторяет Элизабет. — Особого.

— А-а-а! Ну надо же! А разрешение на свидание у вас имеется?

Элизабет называет фамилию человека в дорогом пальто и добавляет так же равнодушно:

— Я обещала свое содействие.

— Хорошо, мисс. Покажите, что у вас в корзине.

Элизабет выкладывает на стол револьвер с пустой обоймой, бутылку красного вина и сверток с ботинками. Полицейские забирают револьвер, остальное отдают обратно.

— Вино вам, джентльмены, — улыбается девушка.

— Благодарю, мисс, — отвечает, видимо, старший по званию. — Нам запрещено на службе. Пойдемте. Я вас провожу.

Он открывает перед Элизабет тяжелую дверь, ключ цепляет к поясу. Девушка берет корзинку, следует за ним. В голове мерно отщелкивает метроном. Две минуты. У нее всего две минуты.

Они идут вдоль камер, переполненных людьми. Свист, улюлюканье, к девушке отовсюду тянутся руки.

— Мародеры, — бросает полисмен через плечо. — Мелкое хулиганье. Скоро уже места под них не останется.

Поворот. Взять корзину поудобнее. Не бояться. Спокойнее. Дрожащие руки тебя выдадут, Элизабет. Глаза в пол. Не смей плакать. Иди.

— Пришли, мисс. Будете говорить с ним?

Она кивает, прикусив щеку. Подходит к решетке, берется за нее обеими руками. Боится взглянуть, смотрит под ноги. На каменный пол шлепается капля, за ней другая.

— Брендон, — зовет она. Голос дрожит, как заячий хвост.

Минута, напоминает внутренний метроном. У тебя минута, девочка.

Он подходит, накрывает механическими ладонями ее стиснутые кулаки. Она поднимает глаза.

«Не плачь», — шевелит он губами. Глаза счастливые, лицо грязное, от одежды остались одни лохмотья.

— Говори, — просит Элизабет. — Говори со мной.

«Я в порядке, — отвечает он на амслене. — Мне сказали, что ты жива. Это главное. Пожалуйста, не плачь».

«Читай по губам, — беззвучно просит Элизабет, почти прижавшись лицом к решетке. — Продолжай говорить. Я тебя отсюда заберу. Сейчас».

«Я понесу наказание. Заслуженно. И я рад, что ты пришла. Посмотрю на тебя напоследок. Не плачь, Элси. Ты мое счастье. Теперь я могу это сказать. Я больше не боюсь».

— Говори со мной. Пожалуйста, говори еще.

С улицы доносится глухой хлопок, потом грохот взрыва, звон разбитого стекла и крик:

— Да здравствует демократия!

Элизабет делает глубокий вдох, считает до трех, выхватывает из корзины бутылку вина и изо всех сил бьет полисмена по голове. Звук удара совпадает со вторым взрывом. Полисмен мешком валится на пол.

— Сейчас, Брендон…

Девушка торопливо вытряхивает из рукава заточку, режет на себе юбку, вытаскивает из-за широкой резинки чулка отмычки. Вываливает из корзины сверток с ботинками, срывает второе дно, сует Брендону через решетку два револьвера:

— Если кто появится — стреляй.

Минута на возню с отмычками. Сбросить ненужную юбку, подхватить ботинки. Элизабет распахивает дверь в камеру, хватает Брендона за руку, неловко тычется губами в щеку. Нет времени на поцелуй, прости, все потом…

— Уходим. У нас единственный шанс.

Они бегут обратно через коридор, Элизабет тянет Брендона за собой. Девушка влетает в комнату охраны, захлопывает дверь, задвигает тяжелый засов.

— Их отвлекли, но ненадолго, — быстро поясняет она Брендону. — Нам в уборную. Где она здесь?

Ей кажется, что она тратит на поиски слишком много времени. Слишком долго они с Брендоном сдвигают тяжелый люк в полу.

— Прыгай, — умоляет она. — Скорее же! Прыгай и встречай меня.

Брендон неуклюже хлюпается в темноту канализации, секундой позже Элизабет приземляется к нему на руки. Быстро срывает с ног туфли на каблуках и несется по узкому тоннелю босая, увлекая Брендона за собой и слегка касаясь рукой щербатой стены.

— Скорее, — подгоняет она. — Здесь направо… Оружие не урони. Быстрее, милый! Доверься мне, я помню дорогу.

Хлюпает под ногами жидкая, зловонная грязь, над головой в переплетении труб попискивают крысы. Брендон и Элизабет в кромешной тьме перелезают через завалы мусора, бредут по колено в городских нечистотах, карабкаются по стальным лестницам, переходят по подвесным платформам. Не останавливаться. Только вперед. Не разжимать сцепленных пальцев, не оглядываться назад. Погоня слышна в отдалении, не видно даже отсветов полицейских фонариков.