Чего стоит Париж? - Свержин Владимир Игоревич - Страница 22

Долгожданный свист Мано оповестил, что заветная опочивальня обнаружена и самое время подумать о душе, вернее, о ее спасении. Как говаривал Лис: «Дорогие гости, не надоели ли вам ваши хозяева?»

Лис? Опять Лис?! Да кто это, черт возьми, такой? Аркебузная пуля ударила в высокий гребень мориона, заставляя голову дернуться резко в сторону.

– Что-то мы здесь засиделись, – процедил я, доставая из сапога свой третий, последний, пистолет и взводя курок. – Уходим! К окнам!

На наше счастье, особняк Пти-Мюс от фундамента до самой балюстрады был увит лозами дикого винограда, аккуратно подстригаемого придворными садовниками, чтобы листья и гроздья не затеняли дворцовых окон. Туда-то, на виноградные лозы, и лежал наш путь. Откуда-то издалека, должно быть, от королевской резиденции, донесся тревожный звук ротного рожка.

– Быстрее, быстрее! – торопил я гасконцев, цеплявшихся за резные каменные карнизы и перескакивавших под покров виноградных лоз.

Уроженцы Беарна и Нерака, привыкшие рассматривать мир скорее ввысь, чем вширь, с младых ногтей осваивают искусство лазания по отвесным скалам, цепляясь за каждый камешек, за каждый пробившийся сквозь гранитную толщу кустик. Декоративная же поросль особняка Пти-Мюс была для них не менее удобна, чем добротная веревочная лестница. Мы находились ярдах в десяти над землей, однако путь наш лежал вверх; начни мы сейчас спускаться – непременно бы столкнулись с легионерами д’Аржи, спешащими на помощь ночной страже особняка.

Дорога к спасению вела на крышу, где за обвитой виноградом каменной балюстрадой можно было, оставаясь невидимыми с земли, обойти дворец по периметру и спуститься с противоположной стороны, полагаясь на удачу, трофейные плащи и шлемы легионеров и собственное ратное искусство. Именно в таком порядке.

Де Батц уже ожидал нас на крыше. В одной руке он держал шпагу, в другой – очаровательное юное создание, босоногое, но в красном, перевитом черной шнуровкой платье, явно второпях накинутом на едва проснувшуюся прелестницу. Огромные черные глаза, черные брови, черные, воронова крыла, волосы, тонкие черты лица и удивительно белая кожа – таков вкратце был портрет красавицы, лишившей сна моего лейтенанта, а с его помощью и весь замок Сен-Поль.

– Это она? – спросил я, спохватываясь нелепости вопроса.

– О да, сир!

– У тебя отменный вкус, Мано!

Глаза девушки округлились и стали еще больше.

– А я вас знаю. Вы – Генрих Бурбон, король Наварры.

– Очень верное замечание, сударыня, – поклонился я. – Однако самое время покинуть эту очаровательную крышу.

– Где они?! Где?! – доносилось снизу.

– Гляди-ка, вон они! Лови, они убегают!

Я с удовольствием погладил усы. Мои гасконцы, оставленные для прикрытия внизу, прекрасно справлялись со своей ролью. Толпа легионеров сорвалась с места и, громыхая железом, помчалась в направлении особняка Этамп.

– Да нет! Это не они! Они повернули! Вон они побежали! Лови их, лови!

Карусель погони во всю свою разухабистую прыть закрутилась по дворам, паркам и лужайкам замка Сен-Поль. Дождь закончился, но день, обещая ясную погоду, покрыл все густым предрассветным туманом, скрывая от глаз преследователей не то что искомую жертву, но даже спину соседа.

– Спускаемся! – скомандовал я.

– Ваше Величество! – раздался из тумана голос настолько тоскливый, что его можно было принять за стенания баньши.[20] – А я? Что мне делать?

– Де Бушаж? Как вы здесь очутились? – искренне удивился я.

– Ваш неистовый лейтенант загнал меня сюда своей чертовой шпагой.

– Мано! – Я повернулся к другу. – Зачем?

– Я не мог отпустить пленника без вашего приказа, – ничтоже сумняшеся ответил гасконец.

– Это ты зря! Возвращаю вам свободу, де Бушаж! – гордо провозгласил я. – Да, и вот еще что! Передайте королеве Екатерине, что я не убивал ее сына и докажу это! И еще: когда вас отсюда снимут, прошу вас, не забудьте передать страже, что на деревьях, вблизи калитки, у дворца Сансе, висят три легионера. Их хорошо бы освободить. Прощайте, мсье. – Я чуть поклонился и исчез в тумане, оставляя полуголого вельможу в одиночестве на мокрой крыше. По возвращении в свои покои его еще ожидало немалое разочарование в жизни. Пока мы с де Батцем вели с ним подобающие случаю переговоры, рачительные гасконцы со всей возможной тщательностью очистили комнаты главного гардеробмейстера от всех сколь-нибудь ценных вещей, попавшихся им на глаза. Включая золотые с рубинами пуговицы на платье, заготовленном к церемонии утреннего подъема королевы.

Наконец наш отряд был на земле. Де Батц нес на руках свою драгоценную ношу, сияя точно кормовой фонарь флагманского линейного корабля. Обратный путь был выверен нами до шага. Вряд ли обезумевшая стража, носящаяся по территории замка, точно щенок, ловящий свой хвост, могла помешать нам сейчас добраться до берега. Но на всякий случай у нас был заготовлен для нее еще один сюрприз.

– Пожар! Сбивайте пламя! Пожар! – услышал я удовлетворенно. Вот теперь-то уж точно страже будет не до нас. Ярким пламенем, прорезая утренний туман, пылал особняк парижского прево. Полагаю, к рассвету меж четырех резных башен, окружавших его, должна была остаться лишь груда обугленных развалин.

– Быстрее к реке! – скомандовал я. – Нам необходимо вернуться, пока туман не рассеялся.

Баркас со всей возможной скоростью двигался вверх по реке. Теперь идти было тяжелее. Течение, бывшее до того на нашей стороне, сейчас старалось замедлить ход суденышка, а то и вернуть его к месту отплытия так, словно сама Черная Вдова была в союзе с духами речных вод. Однако бесчувственные к этому сговору гасконцы, радуясь победе и тому, что все они так весело встречают утро следующего дня, гребли точно заведенные. Только сейчас некоторые из них заметили ранения, полученные во время перестрелки в коридоре. Впрочем, по большей части легкие, вроде глубоких царапин от отколовшихся после аркебузных выстрелов щепок.

– Де Батц! – произнес я, с некоторой завистью глядя на своего лейтенанта, сидевшего под навесом у ног прелестной Конфьянс и держащего в своей руке ее тоненькие пальчики. – Какой сегодня день недели?

– Пятница, сир, – не сводя глаз с девушки, бросил Мано.

– Прекрасно. Проведение, похоже, на нашей стороне. Это день смерти Генриха II, мужа Екатерины. В этот день она не собирает свой совет и ничего не начинает. Значит, именно сегодня нам нужно покинуть Париж.

Вот наконец в предрассветной дымке обозначились контуры пирса, и наш шкипер, велев всем сушить весла, взялся за лежавший дотоле на дне багор, чтобы аккуратно притянуть свое суденышко к причалу. Борт баркаса уткнулся в один из толстых соломенных жгутов, обвивших бревно, и кольцо с замком и цепью заняло свое прежнее место.

– Мано! – прошептал я. – У де Бушажа в покоях было золото?

– Да! – с достоинством ответил мой хозяйственный помощник тоном гордым, точь-в-точь полководец, сообщающий государю о взятии крепости. – Парни обнаружили шкатулку. По виду в ней тысячи две ливров!

Я присвистнул. Учитывая, что издержки аристократа средней руки при дворе в месяц составляли порядка ста ливров, не считая стоимости одежды и украшений, мы нанесли незадачливому вельможе урон размером примерно в годовой его бюджет. А с иными трофеями и того больше. Можно было себе представить, какими словами помянет нас господин гардеробмейстер, обнаружив пропажу. Ей-богу, я вспоминал о нем исключительно с благодарностью.

– Отсчитай-ка лодочнику десяток монет.

Де Батц послушно исполнил мою волю.

– Держи, приятель. – Блестящие кругляши легли в задубевшую ладонь шкипера. – И послушай добрый совет. Если сегодня у тебя вдруг обнаружатся срочные дела вне Парижа – это будет весьма кстати и для тебя, и для нас.

Лодочник обвел пристальным взглядом компанию, сохранявшую итало-разбойничий вид, скривил губы в глумливой ухмылке и вновь протянул мне пустую ладонь. Конечно, это было откровенное вымогательство, но торговаться с соучастником было некогда. Да и не с руки. Легче всего выйти на нас можно было именно через него.