Проклятая игра - Баркер Клайв - Страница 18

16

Легкость, думала она, наблюдая за бегуном из своего окна, была именно тем, или, по крайней мере, большей частью того, чем она восхищалась в нем. Она не знала его имени, хотя узнать могла. Ей доставляла большое удовольствие его анонимность, этого ангела в тренировочном костюме, из губ которого вырывались клубы пара, когда он бежал. Она слышала, как Перл говорила что-то о новом телохранителе, и предполагала, что это должен быть именно он. Да и имело ли значение его имя? Подобные детали только помещали бы созданию мифа.

Для нее это были плохие времена по многим причинам, и вид этого ангела, бегущего по газонам или мелькающего среди кипарисов, был именно тем, за что она цеплялась в эти безрадостные утра, сидя перед окном после бессонной ночи: предзнаменованием лучших времен, которые должны наступить. Регулярность его появлений была тем, на что она стала рассчитывать, и, когда она спала слишком крепко и пропускала его утром, весь оставшийся день ее не оставляло чувство потери, и она с нетерпением ждала следующего свидания.

Но она не могла заставить себя покинуть этот солнечный остров, преодолеть так много опасных рифов, чтобы добраться к нему. Даже подать какой-либо сигнал о ее присутствии в доме было слишком рискованно. Интересно, думала она, насколько у него развиты детективные наклонности. Если да, то он, возможно, должен был обнаружить ее по некоторым очевидным признакам: ее окуркам в кухонной раковине или запахам ее духов в комнате, которую она покинула всего за несколько минут. Хотя, наверное, ангелы, являясь божествами, не нуждаются в подобных знаках. Возможно, он просто знал,безо всяких ключей, что она была здесь, стоя за небом, отражавшимся в окне, или прижавшись к запертой двери, пока он шел, насвистывая, по коридору.

Хотя, не было смысла добираться до него, даже если бы она набралась смелости. Что она скажет ему? Ничего. А когда он неминуемо потеряет к ней всякий интерес и вернется к своим делам, она останется одна в безлюдном пространстве, изолированная в своем безопасном месте, на своем солнечном острове, куда она приплывала на чистом белом облаке, которое обеспечивал маковый сок.

– Ты ничего не ела сегодня, – проворчала Перл. Это была знакомая жалоба. – Ты худеешь.

– Оставь меня, ладно?

– Ты же знаешь, мне придется рассказать ему.

– Нет, Перл, – Кэрис просительно взглянула на нее, – не говори ничего, пожалуйста. Ты же знаешь, как он принимает это близко к сердцу. Я тебя возненавижу, если ты скажешь.

Перл стояла в дверях, глядя на нее неодобрительно и осуждающе, не желая поддаваться этому призыву или шантажу.

– Ты собираешься снова уморить себя? – спросила она.

– Нет. У меня просто нет аппетита, вот и все.

Перл пожала плечами.

– Я тебя не понимаю, – сказала она. – То ты убиваешь себя, то...

Кэрис просияла.

– Тебежить, – сказала женщина.

– Постой, Перл...

– Что?

– Расскажи мне о бегуне.

Перл выглядела удивленной: непохоже, чтобы девушка вообще проявляла интерес к тому, что происходит в доме. Она оставалась за закрытыми дверями и грезила. Но сейчас она настаивала.

– О том, кто гоняет себя каждое утро. В тренировочном костюме. Кто он?

Рассказать ей будет не вредно. Любопытство – признак здоровья, а его было у нее так мало.

– Его зовут Марти.

Марти.Кэрис прикинула имя у себя в голове: оно шло ему. Ангела звали Марти.

– Марти, а дальше?

– Да я не помню.

Кэрис поднялась. Улыбка исчезла. У нее было то выражение лица, которое появлялось, когда она действительно чего-то хотела: уголки ее рта опустились вниз. Это было выражение лица Уайтхеда, и Перл опасалась его. Кэрис это знала.

– Ты знаешь мою память, – извиняющимся тоном сказала Перл. – Я не могу припомнить его фамилию.

– Ладно, кто он?

– Телохранитель твоего отца; им заменили Ника, – ответила Перл. – Он, кстати, бывший заключенный. Ограбление с насилием.

– Правда?

– И довольно нелюбезен.

– Марти.

– Штраусс, – с триумфом провозгласила Перл. – Мартин Штраусс, вот как!

Ну вот: у него есть имя, подумала Кэрис. Это давало ей крошечную власть над ним. Называя человека по имени, можно управлять им. Мартин Штраусс.

– Спасибо, – сказала она с неподдельной благодарностью.

– А зачем тебе знать?

– Просто интересно, кто он. Люди приходят и уходят.

– Ну он-то, я думаю, останется, – сказала Перл, выходя из комнаты. Когда она закрыла дверь, Кэрис спросила:

– А у него есть второе имя?

Но Перл уже не слышала.

Было странно, что бегун был заключенным; и все еще оставалсязаключенным в некотором смысле, бегая и бегая вокруг, вдыхая чистый воздух и выдыхая клубы пара, рассеивающиеся у него за спиной. Возможно он более, чем старик, Той или Перл, понимал, каково быть на солнечном острове и не знать, как выбраться оттуда. Или, еще хуже: знать как, но никогда не осмеливаться из-за боязни навсегда потерять безопасность.

Теперь она знала его имя и его преступления, но романтичность утренних свиданий не была испорчена этим. Он все еще вызывал восхищение, но, если раньше она видела только легкость его бега, теперь она уже ощущала и вес его тела.

И после долгой нерешительности она, наконец, пришла к заключению, что просто смотреть уже стало недостаточно.

Постепенно, приходя в норму, Марти стал требовать от себя больших нагрузок во время утренних пробежек. Круг, который он описывал, возрастал и теперь за то же время он уже покрывал большее расстояние, чем прежде. Порой, для разнообразия тренировок, он углублялся в лес, невзирая на молодую поросль и низкие ветки, он уже делал немалые успехи в специально разработанной им серии прыжков, уверток и ударов. По ту сторону леса была запруда, и, если у него было подходящее настроение, он мог остановиться на пару минут. Там были цапли: он насчитал трех. Вскоре должен был наступить брачный период, и они, очевидно, должны были начать спариваться. Интересно, думал он, что тогда произойдет с третьей птицей? Улетит ли она в поисках собственного партнера, или будет шататься здесь, размышляя о адюльтере? Будущее покажет.

Иногда, увлеченный мыслью, что Уайтхед наблюдает за ним сверху дома, он замедлял бег, стараясь разглядеть его лицо. Но наблюдатель был слишком осторожным, чтобы быть пойманным.

И в то утро, когда она ждала его в голубятне, мимо которой он делал большой крюк по направлению к дому, он каким-то образом почувствовал, что ошибался, думая, что это старик шпионил за ним. Тобыл очень осторожный наблюдатель за верхним окном. Было еще без четверти семь, и было еще холодно. Она ждала долго, судя по ее раскрасневшимся щекам и носу. Ее глаза сияли холодом.

Он остановился, выпуская клубы пара, как тракторный двигатель.

– Привет, Марти, – сказала она.

– Привет.

– Ты не знаешь меня.

– Нет.

Она плотнее запахнула свое шерстяное пальто. Она была худенькой и выглядела не старше двадцати. Ее глаза, столь карие, что они казались почти черными, вцепились в него, как когти. Румяное лицо было широким и без косметики. Она выглядела, подумал он, голодной. Он выглядел, поду мала она, зверски голодным.

– Ты та, которая была наверху, – предположил он.

– Да. Ты не сердишься, что я подглядывала, правда? – невинно поинтересовалась она.

– А почему я должен сердиться?

Она протянула тонкую руку без перчатки к камню голубятни.

– Она прекрасна, правда?

Постройка интересовала Марти только как один из ориентиров, мимо которых проходил его путь.

– Это одна из самых больших голубятен в Англии, – сказала она. – Ты знал об этом?

– Нет.

– А внутри был когда-нибудь?

Он покачал головой.

– Это загадочное место, – сказала она и направилась вдоль круглой стены здания к двери. Ей было трудно открыть ее: от влажной погоды дверь разбухла. Марти пришлось удвоить силы, чтобы пропустить ее внутрь. Здесь было еще холоднее, чем снаружи, и он поежился; пот на его бровях и щетине холодил его, с тех пор как он перестал бежать. Но здесь действительно было странно, как она и обещала: просто одна круглая комната с отверстием в потолке, чтобы птицы могли влетать и вылетать. В стенах были квадратные отверстия, очевидно ниши для гнезд, расположенные ровными рядами, как окна в многоквартирном доме – от пола до потолка. Все были пусты. Судя по отсутствию помета и перьев на полу, строение не использовалось много лет. Его заброшенность придавала ему оттенок меланхоличности; уникальная архитектура не позволяла его использовать по какому-нибудь другому назначению, кроме того, для которого оно было построено. Девушка, пройдя по утоптанному земляному полу, считала гнездовые ниши, начиная от двери.