Знаменитые авантюристы XVIII века - Коллектив авторов - Страница 42

Но пока он еще не имел никакой причины унывать. Его дела были в блестящем положении. Он не подводит итога своим средствам, но можно думать, что у него было не менее 200 или даже 300 тысяч франков.

Около этого времени Казанова имел случай познакомиться со знаменитым Жан-Жаком Руссо, жившим тогда во Франции, в Монморанси. Его пожелала видеть маркиза Дюрфэ, с которой Казанова поддерживал самые дружеские отношения. Руссо в это время жил перепискою нот; его заваливали этою работою, потому что он исполнял ее с большою аккуратностью. Под предлогом заказа такой переписки маркиза и отправилась к нему вместе с Казановою.

«Мы увидели, — пишет Казанова, — человека простой, скромной внешности, который очень здраво рассуждал, но не отличался ничем выдающимся ни по наружности, ни по уму». Вдобавок знаменитый автор «Общественного договора» и «Эмиля» был очень уж прост в обращении, и поэтому нет ничего мудреного, что щепетильной маркизе он показался человеком неотесанным. Казанова видел и женщину, с которою тогда сожительствовал Руссо, но она почти не поднимала глаз на посетителей. Вот и все, что сообщает Казанова о великом мыслителе.

Между тем Казанова задумал пуститься в широкую коммерцию. Он давно уже обдумывал одно предприятие, которое казалось ему очень выгодным. Дело в том, что в его время в Лионе, центре производства знаменитых шелковых тканей, рисунки на этих тканях получались при самом тканье. Казанова же задумал накладывать эти рисунки печатным способом. У него были достаточные сведения в химии, чтобы попытать счастья по этой части. Случай свел его с одним человеком, который был очень опытен и в шелкоткацком деле, и в торговле, и в рисовании. Казанова решил сделать его директором своей мастерской. Он посоветовался с принцем Конти, который обещал ему свое покровительство, т. е. предоставление мастерской разных льгот.

Он тотчас отыскал в окрестностях Тампля обширное помещение и нанял его; в нем нашлось место не только для всех отделений мастерской, но и для квартир всех служащих и рабочих. Для ведения предприятия он задумал основать компанию на паях. Всех паев было тридцать; пять из них Казанова выдал художнику-директору, о котором упомянуто выше. Остальные паи он решил продавать желающим участвовать в предприятии. Скоро дело у него закипело. Все служащие и рабочие были наняты и помещены в здании мастерской; за все он платил наличными деньгами. Мастерская пошла в ход, и Казанова возлагал на нее самые радужные надежды. Но как раз в это время всплыло вновь дело о выкидыше. Какая-то старуха, случайно узнавшая о сношениях Казановы с обвиняемою девицею, сделала на него донос, и дело приняло очень хлопотливый оборот. Старушка имела в виду простой шантаж, и Казанова мог легко откупиться, но не захотел, гордый своею невинностью. Тогда старуха и донесла. Казанове пришлось объясняться с прокурором и с полицией. Дело тянулось долго и кончилось только тогда, когда девица, наконец, благополучно разрешилась и этим прекратила все недоразумения.

Между тем дела в мастерской шли хорошо, и Казанова богател бы, если бы не тратил денег с непозволительным легкомыслием. Скоро нашелся покупатель на паи, соблазнившийся выгодами предприятия. Казанова продал ему паев на 50 000 франков. Таким образом этот покупатель, по имени Гарнье, стал его компаньоном в третьей доле предприятия. Но едва состоялась эта сделка, как один из служащих в мастерской ловко обокрал кассу и скрылся. Гарнье тотчас начал против Казановы иск, требуя обратно свои 50 тысяч. Суд присудил эту сумму, и Гарнье описал всю мастерскую и даже квартиру Казановы. Гарнье хлопотал с такою энергиею, что добился даже постановления о личном задержании Казановы, у которого денег для уплаты не было. Не успел Казанова, как говорится, оглянуться, как уже сидел в долговой тюрьме.

Казанова тотчас написал письмо своему брату, художнику, который перед этим поселился в Париже и сильно разбогател. Брат ничего не ответил и не пришел сам. Другие знакомые тотчас отозвались на письма и предлагали каждый, кто что мог. Но все это были пустячные суммы — сотни франков. Больше же всего удивила его маркиза Дюрфэ. Она написала ему коротенькую записку, в которой извещала, что ждет его к себе обедать! Казанова подумал, что она помешалась.

Утром на другой день после ареста камера Казановы была битком набита сочувствующими посетителями. Все ахали и охали, говорили наперебой, предлагали тысячи планов. В самый разгар этой вакханалии соболезнования вошел тюремщик и вежливо доложил Казанове, что его внизу у ворот дожидается какая-то дама в карете и что он свободен. Это известие всех ошеломило, Казанова послал узнать, кто такая эта дама; человек доложил ему, что за ним приехала маркиза Дюрфэ. Казанове оставалось только раскланяться со всею компаниею и сесть в карету маркизы.

После краткого объяснения о том, каким образом состоялся выкуп Казановы, маркиза высадила его около Тюильри и посоветовала ему немедленно прогуляться там и в других местах, где всегда толпится много гуляющих; надо было показаться на публике, чтобы все знали, что распространившийся слух о банкротстве и аресте совершенно ложен. Казанова нашел этот совет благоразумным и последовал ему. Удивив «весь Париж» своим появлением, он обошел всех знакомых, раздал доставленные ему вещи и деньги и всех горячо отблагодарил за помощь и дружбу; потом отправился обедать к маркизе Дюрфэ.

Эта дама еще раз удивила его и успокоила. Ему невольно пришло в голову, как бы она не усомнилась в его волшебном могуществе. В самом деле, человек повелевает гениями и бесплотными силами, имеет даже специального приставленника, Паралиса, и вдруг при таком сверхъестественном могуществе не мог одолеть какого-то проходимца, который вздумал — и засадил его за долги в кутузку, словно какого-нибудь мелочного лавочника! Но что значит одностороннее настроение! Маркиза, конечно, задумалась над арестом своего волшебного друга и объяснила его себе, только совсем не так, как мог опасаться Казанова. Ее гений (у нее тоже был свой гений) объяснил ей, что Казанова нарочно дал себя арестовать, чтобы о нем все заговорили. А зачем это ему было нужно — это его секрет. Как только она узнала об аресте, тотчас поехала (несомненно, по внушению своего гения) и внесла за Казанову залог, его тотчас и освободили.

Казанова вдруг утратил всякий вкус не только к своей шелковой красильне и к коммерции, но даже и к Парижу. Сверх того, он питал всегда антипатию к судебной волоките; а теперь, когда сам в нее попал, возненавидел ее всеми силами души. Он тотчас решил разделаться со всеми своими делами и предприятиями, которые его удерживали в Париже и связывали с этим городом. Он хотел жить свободным, обеспеченным, руководясь только своею господствующею страстью к удовольствиям. Он считал свое время только тогда хорошо употребленным, когда доставлял себе развлечение. У него был совершенно определенный план: ликвидировать все дела в Париже, уехать в Амстердам, жениться и жить, сообразно своим врожденным склонностям, без всяких забот. Ликвидация дала ему около 100 тысяч франков наличных денег да приблизительно столько же в виде разных ценных вещей.

Он покинул Париж и направился в Голландию. Там у него была очень соблазнительная приманка — богач О. и его красавица дочка, страстная любительница тайных наук. Около этого очага благополучия можно было хорошо погреться. Прибыв в Гаагу, он направился прежде всего к французскому посланнику д’Афри, с которым был хорошо знаком по своим прежним делам в Голландии. Д’Афри между прочим спросил его — что за личность граф Сен-Жермен, который недавно появился в Гааге и уже успел обратить на себя общее внимание. К посланнику он до сих пор не являлся, а между тем всюду распускает слухи, что приехал в Голландию по поручения короля Людовика XV, с целью заключить от его имени заем в 100 миллионов. Д’Афри не знал раньше Сен-Жермена и был очень заинтересован этим загадочным господином. Он со дня на день ожидал, что к нему обратятся разные денежные тузы, цари биржи, и будут наводить справки о Сен-Жермене; посланник, разумеется, должен был знать о личности, прибывшей с таким важным поручением. «А между тем, — говорил д’Афри, — я не получал относительно него никаких внушений, и если ко мне обратятся, я должен буду отвечать, что ничего не знаю ни о самом Сен-Жермене, ни о данном ему поручении. Это, несомненно, повредит его хлопотам. Но как же быть? Он ни сам не явился, и не доставил о себе ни единой строчки из Франции, хотя бы от Шуазеля или маркизы Помпадур. Я думаю, что это просто-напросто обманщик и никто ему не давал никаких поручений».