Знаменитые авантюристы XVIII века - Коллектив авторов - Страница 4

Глава I

Своим родоначальником Казанова считает испанского выходца, уроженца Сарагосы, дона Хакобо Казанову. Этот идальго (бывший, однако, чьим-то побочным сыном) в 1428 году похитил из монастыря молодую монахиню Анну Палафокс на другой день после ее пострижения и бежал с ней в Италию. Интересная парочка поселилась в Риме и явила собою тот корень, от которого произросло родословное древо рода Казанова.

Отец нашего героя, Гаэтано-Джузеппе-Джакомо Казанова, начал свою семейную жизнь с того, что увлекся актрисою по имени Фраголетта, игравшею роли субреток. Движимый этою страстью, он сам выучился танцам и поступил на сцену. Он блаженствовал со своей Фраголеттою лет пять подряд, потом расстался с ней и перебрался в Венецию, где также пристроился в местном театре. В Венеции он познакомился с юной красавицей, дочерью башмачника, Цанеттою, влюбился в нее и тайно обвенчался с нею. Первенцем этого союза, явившимся на свет 2 апреля 1725 года, и был наш герой, Джакомо Казанова. У него было еще три младших брата и две сестры. Старший из них, Франческо, сделался известным батальным живописцем, другой, Джованни, был директором Академии художеств в Дрездене, а третий, какой-то неудачник, был священником и умер в цвете лет.

Казанова начинает помнить себя с восьмилетнего возраста; все раннее детство испарилось у него из памяти. Первый оставшийся у него в памяти эпизод его жизни живо рисует картину тогдашних венецианских нравов и обычаев. В детстве наш герой был слабеньким мальчиком, за жизнь которого постоянно опасались. Он страдал частыми и обильными кровотечениями из носа. С такого кровоизлияния начинаются и его воспоминания. Ему представляется комната в их доме; сам он стоит в углу, наклонив голову; кровь льется струей из его носа. К нему подходит его бабушка, мать его матери. Она обмывает ему окровавленную физиономию; затем потихоньку, чтобы никто в доме не знал, выводит его, сажает в гондолу и везет к какой-то старухе, специалистке по части заговаривания крови.

«Выйдя из гондолы, — повествует Казанова, — мы входим в каморку, в которой видим старуху, сидящую на кровати, держащую на руках черную кошку и окруженную еще пятью или шестью такими же кошками. Это и была колдунья. Обе старухи долго разговаривают между собою, и, надо полагать, предметом их беседы был я. По окончании этой консультации, веденной на местном наречии, колдунья получила от бабушки дукат, открыла какой-то сундук, взяла меня на руки, положила меня внутрь сундука и заперла в нем, уговаривая меня ничего не бояться; этого было бы достаточно, чтобы я струсил, если бы что-нибудь соображал; но я совсем ошалел. Я спокойно сидел в сундуке, держа платок у носа, потому что кровь все еще шла, и равнодушно прислушивался к возне, которая поднялась в комнате. Я слышал то хохот, то рыдание, то пение, то крики и стуки в крышку ящика, но мне было все равно. Наконец, меня вынули из сундука и в то же время кровотечение остановилось. Тогда старуха принялась ласкать меня, затем раздела и уложила на кровать, потом сожгла пучок какого-то зелья, окурила дымом одеяло и завернула меня в это одеяло, произнесла заклинание, вновь раскутала меня и дала мне съесть пять конфеток, очень приятных на вкус. После того она натерла мне виски и затылок пахучею мазью и одела меня. Она сказала мне, что мои кровотечения понемногу прекратятся, если только я никому не скажу о том, как она лечила меня, если же расскажу, то грозила, что я совсем истеку кровью и умру. Дав мне эти наставления, она предупредила, что на следующую ночь меня посетит прелестная дама и что от нее зависит все мое счастье, но только под условием, чтобы я никому ничего не говорил. После того мы вернулись домой».

«Едва я лег в постель, как тотчас заснул, совсем позабыв о предстоявшем посещении красавицы; однако, проснувшись через некоторое время, я вдруг увидел, что из камина в большой корзине появилась ослепительно прелестная женщина, в богатейшей одежде, с золотою короною на голове, усеянною драгоценными каменьями, которые сверкали, как огоньки. Она приблизилась тихими шагами и села ко мне на кровать. Потом вынула из кармана какие-то коробочки и что-то высыпала из них мне на голову, бормоча невнятные слова. После того она долго говорила со мной, но я не понял ни слова из ее речей. На прощанье она поцеловала меня и удалилась тем же путем, каким появилась, а я вновь заснул».

На другой день бабушка, одевая мальчика, снова строго-настрого запретила ему рассказывать об этом происшествии кому бы то ни было и пригрозила смертью за непослушание. Мальчуган всегда слушался бабушки и в самом деле молчал как пень. Впрочем, никто бы и не обеспокоил его в то время расспросами; болезнь так его пришибла, сделала из него такого неинтересного собеседника, что с ним в то время никто никогда и не пытался разговаривать. О нем давно все порешили, что он не жилец на белом свете. А между тем после лечения у колдуньи кровотечения в самом деле понемногу ослабли; мальчик оправился, овладел памятью и соображением и скоро научился читать. Казанова сам думает об этом лечении, что «смешно было бы приписывать выздоровление этим глупостям», однако оговаривается, что «лекарства от серьезнейших болезней не всегда можно найти только в аптеках».

Затем Казанова вспоминает еще другой любопытный факт из своего раннего детства. Однажды он сидел около своего отца, в то время как тот, большой любитель физики, возился с какими-то оптическими приборами и опытами. Мальчик очень заинтересовался куском хрусталя, очень красиво ограненным; ему захотелось овладеть этой игрушкою. Улучив момент, когда отец отвернулся, он схватил хрусталь и спрятал его в карман. Через несколько минут отец хватился пропавшей вещи и, не найдя ее, накинулся на детей, в полной уверенности, что ее взял кто-нибудь из них. Начались розыски по всей комнате, во время которых наш герой успел потихоньку спустить свою добычу в карман к своему братишке Франческо. Отец кончил тем, что обшарил карманы мальчуганов, нашел у Франческо похищенный хрусталь и отодрал его. Впоследствии Джакомо покаялся в своей проделке на исповеди. Но тут вышел прелюбопытный казус. Исповедником его оказался весьма смышленый монах иезуитского ордена. Выслушав маленького пройдоху, он, должно быть, подумал, что из такого молодца выйдет прок, что задатки у него блестящие и что с ним стоит побеседовать. Он сказал Джакомо, что тот оправдал свое имя: по-еврейски оно означает «заместитель». Древний патриарх еврейского народа тоже «заместил» обманом своего брата Исава.

Вскоре после того отец Казановы умер, оставив свою семью под покровительством богатых патрициев Гримани. Перед смертью он заставил свою жену дать ему клятву в том, что она не пустит ни одного из детей на театральные подмостки; должно быть, солоно досталась бедняге его артистическая карьера. Жена поклялась, а присутствовавшие при этом Гримани поручились за исполнение этой клятвы.

Красавица Цанетта отказала всем женихам, которые толпою нахлынули к ней после смерти мужа. Она надеялась собственными силами поставить детей на ноги. Прежде всего она, конечно, взялась за старшего, то есть за нашего героя, Джакомо. Он был все еще слаб и ненадежен. Его таскали по докторам, и те жарко спорили о его болезни. Никто не мог понять и объяснить, откуда у мальчика берется столько крови. Его кровотечения все еще продолжались, хотя и не в такой мере, как до лечения у колдуньи. Одни из эскулапов утверждали, что у Джакомо весь питательный сок целиком обращается в кровь, другие уверяли, что мальчик усиленно дышит, держа рот раскрытым, и входящий в излишестве воздух увеличивает количество крови в легких. Наконец, обратились за советом к знаменитому тогдашнему падуанскому врачу Макопу. Сей авторитет дал заочный письменный отзыв о болезни Джакомо, который у последнего долго сохранялся. В нем Макоп прежде всего возвещает, что кровь наша представляет собою упругую жидкость, которая, хотя никогда не изменяется в количестве, но зато может сильно колебаться в объеме; постоянные кровотечения пациента зависят от чрезмерного объема его крови; она сама собой у него убывает, чтобы таким путем облегчить свое движение; не будь этой постоянной отбавки, пациент давно бы умер. Причину же чрезмерной массивности крови Макоп усматривал в воздухе, которым дышит пациент. Посему единственным средством исцеления он считал перемену воздуха, т. е. переезд в другую местность. Той же массивности крови Макоп, кстати, приписывал и тупоумие мальчика, которое так беспокоило всех его близких.