Бумерит - Уилбер Кен - Страница 58

И на этом мой научно-фантастический роман пока остановился. Больше всего в нём меня тревожило то, что он не был научно-фантастическим. Это был передний край сегодняшней большой науки. Научный факт, а не научная фантастика. И одно я знал точно: вверх по спирали сознания будут подниматься не только наделённые искусственным интеллектом боты или кремниевые формы жизни (с этим вопросом я уже давно разобрался), но и углеродные формы жизни, потому что им больше нечем будет заняться. Кремний и углерод побегут наперегонки по величественно развёртывающимся волнам сознания, но я точно не знал, где именно находится финишная черта. Кажется, Хэзелтон говорила, что над бирюзовым есть и другие уровни?

Доткомов синдром смерти был только верхушкой необъятного айсберга. Разумеется, нам, детям интернета, грозила опасность перегореть, потому что мы сами сжигали прошлое и открывали миру новые возможности: гигаквантовый эволюционный скачок, подобного которому прежде невозможно было даже представить. Какой-то тонкий мазохизм заставил меня даже гордиться своим поколением, погибающим от доткомова синдрома смерти. Такая смерть представилась мне медалью за вклад в приближающийся скачок в гиперпространство.

Так моя жизнь обрела новый вектор: удивительный поворот судьбы снова свёл вместе углерод и кремний, и непонятным для меня образом это было связано с той самой неуловимой спиралью сознания.

В моём научно-фантастическом повествовании то и дело звучит голос Хэзелтон.

– Вывод прост: что является отправной точкой для интегрального сознания второго порядка? Зелёный мем.

– Что мешает нам прямо сейчас осуществить скачок к интегральному сознанию? Фиксация на зелёном меме.

– Какова основная причина фиксации на зелёном меме?

– Бумерит.

Хлоя смотрит на меня.

– А что, если она права?

– Не знаю, Хлоя, правда, не знаю. Слишком много информации сразу, очень много. Хлоя, ты знаешь, что два из трёх самых больших потрясений в моей жизни произошли на прошлой неделе?

– Ты забыл, какой рукой мастурбируешь, или не туда поставил упаковку с пивом?

– Да нет, слава богу, всё не так плохо. Это совсем не связано… это о том, что мы… это невероятное открытие… знаешь, эта спираль… в общем, потом расскажу. Но я хочу знать: а что, если Хэзелтон права?

– Я первая спросила об этом, сладкий мальчик.

– А, точно. И каков же ответ, Хлоя? Что, если она права?

– Ниспровергай, разрушай, деконструируй. Пробуя свои силы, зелёный мем сверг многие традиционные ценности, от которых давно стоило отказаться, и инициировал серию беспрецедентных по своей значимости реформ, касающихся защиты окружающей среды, гражданских прав, прав женщин, равных прав при устройстве на работу, защиты потребителей и здравоохранения. Всё это навсегда останется заслугой зелёного плюрализма и чувствительной самости, протянувшей руку помощи страдающему и мучающемуся Другому.

Как и на всех предыдущих семинарах, Чарльз Морин объявлял темы дня.

– Но уже тогда начала проявляться теневая сторона зелёного мема. Любой мем, чувствуя угрозу и понимая, что его историческое время подходит к концу, и он больше не контролирует господствующие формы дискурса, посылает своих инквизиторов исправить ситуацию. Самую печальную известность получила, конечно же, Испанская инквизиция, пытавшаяся защитить синий мем от оранжевого, который должен был вот-вот появиться на исторической арене. Но, став официальным мировоззрением модернизма, появившийся при Реформации, развившийся в эпоху Возрождения и расцветший с Просвещением оранжевый мем (особенно в форме научного материализма) сам начал проявлять инквизиторские замашки, беспощадно клеймя любое знание на любом уровне спирали, кроме его собственного оранжевого уровня. Оранжевая истина и только оранжевая истина должна была править бал.

– Но всего через несколько столетий власть оранжевого была поставлена под серьёзную угрозу со стороны появившегося зелёного. В середине XX века, то есть при бумерах, в культуре произошла ещё одна «смена мема»: процент населения на зелёном уровне вырос с каких-то 1–3 % в начале 1900-х годов до сегодняшних 20–25 %. Хотя это не так много, как на синем (около 40 % населения) или на оранжевом (около 30 %), но, находясь на переднем крае эволюции, зелёный мем распространился среди культурной элиты, точно так же, как до него это сделали синий и оранжевый. Зелёный начал эффективно управлять научным сообществом, СМИ, социальными службами, либеральной политикой, всеми уровнями системы образования и большинством учреждений здравоохранения.

– Господствуя в среде культурной элиты, зелёный мем начал подвергать сомнению традиции и правила синего и оранжевого общества. В основном именно этим он был занят в шестидесятые. Людям, взросление которых пришлось на этот период, была предоставлена без преувеличения великая возможность наблюдать за одной из самых важных мемовых сдвигов в истории: за появлением зелёного мема и многообещающей, но опасной деконструкцией синей и оранжевой ортодоксальности.

Аудитория зашевелилась, поудобнее устраиваясь на стульях и готовясь к предстоящей хирургической операции.

– Сегодня нас ждёт путешествие в сердце тьмы, – зловеще прошептала Ким.

– Что?

– Сегодня зарежут священных коров.

– Ничего не понимаю. Тьма, коровы… Может, священных коров зарежут во тьме?

Ким посмотрела на меня, и по её взгляду я понял, что вернул себе статус дебила. И всё же тон, которым она говорила, меня напугал.

– С той поры, когда в середине шестидесятых зелёный мем бросил вызов синему и оранжевому статус-кво, до конца семидесятых, когда он полностью установил контроль над культурной элитой, воля зелёного к власти значительно усилилась, выросли его возможности, и наконец, он поставил у ворот культуры собственных инквизиторов. Желание власти всё больше уродовало его. Во многих отношениях зелёный мем превратился в злобный зелёный мем – собственную радикальную, нездоровую, патологическую версию, ставшую для зелёного тем же, чем, если позволите мне такое сравнение, для синего была Испанская инквизиция. И Зелёная инквизиция, злобный зелёный мем, начавший методично разрушать или, как минимум, компрометировать предыдущие достижения здорового зелёного мема, стал гостеприимным домом для бумерита.

– Ладно, Ким, я не хотел тебе дерзить. Что ты имела в виду, когда сказала, что сегодня зарежут священных коров?

Катиш выглядел встревоженным, Каролина смотрела прямо перед собой, Скотт улыбался, Бет казалась готовой ко всему. На сцену поднялся Марк Джефферсон. Огни в зале почти потухли, лампы над сценой засветили ярче. Джефферсон посмотрел в зал и ласково улыбнулся.

– Ты слышал, что в тесте на IQ с максимальным количеством 160 баллов Джефферсон набрал 160? – Ким огляделась. – Он чёртов гений. Самое смешное, хотя, на самом деле это не очень смешно: он узнал об этом только в 40 лет.

– А я думал, он служил в войсках особого назначения и всё такое, – сказал я.

– В том-то и дело: всю жизнь ему попадалась какая-то тупая работа… то есть, я не хочу сказать, что все, кто служит войсках особого назначения, тупые, но ты понял, к чему я веду.

– А потом он случайно прошёл тест на IQ, напечатанный на коробке с хлопьями?

– Нет, пройти тест ему предложили люди из Интегрального центра, ведь каждый раз, когда он открывал рот, все просто недоумевали: что за нахрен он такое говорит. Он как будто видел всё по-другому.

– Должен сказать, я никак не думал, что наших чёрных братьев интересуют интегральные исследования, – задумчиво произнёс Скотт.

– Если послушать Марка, то ты прав, но только потому, что сейчас интегральные исследования являются роскошью, доступной в основном белому среднему классу, а не потому, что они не интересны меньшинствам. Вообще говоря, эти исследования должны позволить им наконец-то выбраться из-под беленьких.