Наука умирать - Рынкевич Владимир Петрович - Страница 69

   — Ваше превосходительство, подполковник Миончинский приказал мне передать вам, что дальше идти нельзя. Противник ведёт прицельный огонь.

   — Хорошо, прапорщик. Передайте подполковнику, что я благодарю его за предупреждение, но мне необходимо лично увидеть обстановку на левом фланге. Связь с Офицерским полком установлена?

   — Так точно, ваше превосходительство. И с наблюдательного пункта есть связь и с огневой.

Прапорщик был отпущен на батарею, а побежал — почувствовал дыхание смерти рядом с собой: над спуском в лощину, над кустом шиповника, мимо которого только что он пробежал, злобный град шрапнели ударил по земле, рассыпая песок и камни. От генерала всего шагах в двадцати.

Хаджиев и другие спутники наперебой уговаривали Корнилова вернуться или искать укрытие.

   — Всем лечь, а ты, хан, за мной,— приказал он, оглядев их с насмешкой, и не спеша зашагал по тропинке, плавно поднимающейся на холм с редкими кустами шиповника.

Ещё одна шрапнель, и теперь густой град сзади, а с ним и привычно дразнящее смертью посвистывание пуль.

   — Давай ляжем, бояр, — уговаривал Хаджиев. — Переждём.

   — Кисмет[46], хан. Столько пуль в нас летели, и всё — мимо.

Они стояли на холмике. В бинокль генерал видел суету у Черноморского вокзала, зелёные платформы бронепоезда, цепочкой тянувшиеся к западу вдоль горизонта.

   — Огонь ослабевает, и какая-то паника в районе вокзала, — сказал Корнилов. — Обозы, бабы...

   — Отступают, бояр. Эвакуируются.

   — Нет, хая. Большевики ещё не отступают. Странно, что много баб и обозы, но это — обман. Негодяи хотят вас обмануть и зайти за левый фланг. Но там у нас конница Эрдеях. Я на него надеюсь.

Корнилов мог наблюдать почтя за воем полем боя, где развернётся атака. До неё оставалось менее часа. С особенным вниманием, даже волнением направляя командующий свой бинокль на курган, обозначавший левый фланг армии. Там, на ровной вершине, на фоне чистого бледно-голубого неба двигались без всякой маскировки чёрные фигуры: подполковник Неженцев и его штаб.

На ферму вернулись без потерь. До начала атаки оставалось около получаса. Корнилов приказал телефонисту вызвать к телефону командира 2-й бригады или командира Партизанского полка генерала Казановича. Тот подошёл. Корнилов приказал:

   — Борис Ильич, ваш 1-й батальон имеет на своём левом фланге полк Неженцева. Да... То, что осталось от полка. Там—главная точка штурма. Поэтому приказываю вам немедленно перейти на командный пункт подполковника Неженцева и оттуда руководить боем на левом фланге.

За правый фланг командующий был спокоен — там Офицерский полк с Марковым во главе.

Для марковцев бой начался ещё до 17 часов, во время выхода на исходные позиции — в предместье города. Переломился жаркий день, холод от разлившегося ручья и от близкой Кубани справа встретил их неприятным ветерком, а из-за вала и из окон артиллерийских казарм забили пулемёты. 1-я и 2-я роты едва не залегли — Марков закричал своим пронзительным голосом и замахал нагайкой. Тогда атакующие рассыпались и стали пробираться по дворам домов, по заборам, по пожарищам. Казармы были шагах в шестистах, за ручьём. Легли цепью за укрытиями, кое-где предшественники-кубанцы сделали окопчики. Марков обошёл 1-ю, 2-ю и 5-ю роты, везде объяснял: «Сейчас после короткой артподготовки будем атаковать. Главное — быстрота. Как можно быстрее добежать до вала. Ручей мелкий. Сзади в резерве у нас кубанцы». Он давно чувствовал какие-то необъяснимые изменения к худшему, касающиеся не только его, но, может быть, больше всех именно его. И теперь Марков почувствовал, как что-то уходит из полка, что-то неуловимое, неподвластное никаким командам. Не те взгляды у офицеров, не те лица. Что-то самое важное для боя уходит, но ещё не ушло. Надо успеть веять казармы.

Казанович, менее чувствительный, но неожиданное усиление огня красных нельзя было не почувствовать, особенно после приказа Корнилова перейти в штаб Неженцева. Генерал взял троих офицеров, и они под огнём перебежками полезли на курган. Пошли вчетвером, дошёл ой один.

Штаб подполковника Неженцева — вершина холма. Здесь рядом лежат и трупы и живые. Неженцев нервничает — молодые кубанцы боятся поднять голову, а надо атаковать.

   — Почему не перемените место? — возмутился генерал. — Здесь быть убитым — вопрос времени.

   — Скоро переменим, — ответил Неженцев. — Пойдём в атаку.

Казанович посмотрел на часы, прилёг с биноклем, сказал:

   — Десять минут. За это время могут разнести весь ваш штаб.

В подтверждение его слов граната взорвалась рядом с канавкой, где прятались ординарцы. Пронзительно режущий звук заложил уши, взлетели камни, комья земли, сапог, истекающий кровью, чья-то фуражка... Опомнившись, бросились к телу убитого, но тела не было — куски и лохмотья. Чтобы выяснить, кто погиб, провели перекличку.

   — За десять минут могут и ещё угадать, — сказал Казанович.

   — У них для этого больше времени, Борис Ильич, — ответил Неженцев. — Я буду атаковать только после взятия казармы Марковым.

   — Но всем приказано начать в 17.

   — Я получил дополнительное указание командующего.

   — A-а... Отвлекающий манёвр, сложный замысел...

Опытный генерал замолчал.

Марков и Тимановский последние минуты перед штурмом укрывались в сарайчике предместья, во дворе сгоревшего дома.

   — Где-то здесь погиб мой разведчик прапорщик Брянцев, — сказал Марков. — Только что доложили. Храбрый боец. Совсем молодой.

Ожидал, что Тимановский по обыкновению печально промолчит, докуривая трубку, но тот вдруг стал многословным:

   — Сколькие лягут, пока добегут до вала. Миончинский не мог найти побольше снарядов.

   — Только семь. Вот он первый. 17 часов! Я буду в пятой.

Снаряды легли хорошо: за валом перед корпусами казарм. Красиво расположились вдоль роковой черты семь пыльно-чёрных фонтанов. После взрывов — неожиданная мирная тишина: красные прекратили огонь из пулемётов и винтовок. Противник растерян.

   — С Богом! Вперёд! — крикнул Марков.

Офицеры дружно поднялись и бегом бросились через ручей к валу. Генерал остался сзади и наблюдал в бинокль, прислонившись к какому-то заборчику. Рядом — ординарцы и командир роты Кубанского полка. Его рота ждёт своего часа. Этот «час» настал через минуту. Беспощадно густой огонь нескольких пулемётов, пачки винтовочных выстрелов, дым над валом. Падают, роняя винтовки, офицеры — навзничь, ничком, лицом в землю или в небо, направляя последний взгляд на солнце, идущее к закату, съёживаются и катаются по земле от смертельной боли. Уцелевшие залегли. Напрасно Кутепов, согнувшись, размахивает револьвером и что-то кричит. Справа, где 1-ю и 2-ю роты ведёт в атаку командир полка Боровский, цепи сумели добежать до вала. Надо переламывать бой.

Марков приказал командиру кубанцев:

   — Роту вперёд! Я поведу. Ты со мной.

Кубанцы послушно поднялись. Марков побежал впереди, размахивая папахой. Поднялась и пятая рота, добежали до вала, ворвались во двор казарм. Красные бежали прочь, к городу, к спасительным домам и переулкам. Стрелявшие из окон корпусов выбегали в казарменный двор, их кололи штыками, сгоняли прикладами в кучу. Краевые бросали винтовки, поднимали руки. Напрасно. Их гнали к стене, кричали:

   — Господа! Кто на расправу?

Многие, не остыв от ужаса атаки, брали винтовки наперевес и шли к стене смерти и мести. Мушкаев тоже. В атаке рядом с ним скосило троих офицеров — у одного не было ни глаз, ни носа, лишь кричащий окровавленный рот, когда он упал ему под ноги. Теперь Мушкаев целил в глаза какому-то грязнолицему большевику, с радостной злобой нажимал на спусковой крючок, досылал патрон, целил в другого, чёрного, бородатого. Наверное, еврей. Вот они, «сионские мудрецы»...

   — Господа! Отставить огонь! Добьём штыками! — кричал поручик Корнеев.

Офицеры подходили к копошащимся под стеной, окровавленным, стонущим, воющим, просящим пощады и кололи, кололи, до тех пор пока не затихала шевелившаяся человеческая плоть. И Мушкаев колол в грудь, в шею, в живот... Наловчился — теперь штык не застревал. Потом отдыхал во дворе, закурив папироску. Подошёл к Савёлову, спросил: