Мираж - Рынкевич Владимир Петрович - Страница 4

Вышли на Невский. Карательный отряд ножом врезался в стихию мятежной толпы. Лучший проспект в стране, воплощение порядка превратился в набитую людьми каменную яму. Однако несколько коротких команд полковника, и рота кексгольмцев очистила часть мостовой и тротуары у Елисеевского магазина. Люди шарахались в стороны и не особенно шумели. Главными опасными звуками пока оставались редкие выстрелы на Дворцовой площади.

По заданию полковника поручик встречал прибывающие подкрепления и указывал места их размещения. Однако во всём чувствовалось роковое сопротивление времени и судьбе. Две роты Преображенского полка во главе с капитаном Путилиным пришли как будто в полном порядке, но выяснилось, что из-за развала городского хозяйства солдаты со вчерашнего дня ничего не ели. Растерянный Путилин мялся под презрительно-жёстким взглядом полковника. Сопровождавший его унтер-офицер бормотал что-то оправдательное и проклинал бунтовщиков:

   — Они ведь чего хочут? Замиренья с немцами, царя долой и равноправия жидам...

   — Магазин рядом, а вы не знаете, как солдат накормить, — презрительно сказал полковник.

   — Вы приказываете?.. — Путилин запнулся.

   — Не грабить, капитан, а купить. Деньги я вам дам.

   — Так закрыто же, Александр Павлович, — напомнил Дымников.

   — А вы постучите. И погромче. Прикладами. Только аккуратно. Стекла не бейте.

Конечно, открыли, продали и хлеба, и колбасы, и карамелек вместо сахара и даже дали мешки, чтобы унести всё это, но поесть солдатам не удалось. Зачастили выстрелы на Дворцовой, и вдруг пуля прожужжала над головами. Другая ударила в стену. По звуку — на излёте, но это не успокоило. Солдаты заволновались, кинулись к углам зданий, к подъездам, к выступам стен.

Кутепов спокойно стоял на мостовой, в самом центре, и разговаривал с каким-то офицером. Тот вертелся, наклонялся, пугаясь выстрелов и свиста пуль, и, закончив разговор, почти бегом устремился к спасительному переулку. Полковник же подозвал Дымникова, и тому пришлось демонстрировать мужество и не кланяться пулям.

   — Через посыльного мне передали приказ генерала Хабалова, — сказал полковник, — направить отряд к Зимнему, туда двигается толпа вооружённых солдат. Но я решил иначе. Мы пройдём по Литейному, далее — к Марсову полю. Там и встретим толпу.

Потом поручик часто вспоминал эту тактическую находку полковника, думал, может быть, напрасно Кутепов рванулся на Литейный, повёл бы отряд прямо по Невскому, всё произошло бы не так трагично, и карательный отряд смог бы рассеять толпу? Или всё уже было предрешено?

Их встретил пожар — в конце проспекта горел Окружной суд. Лёгкий ветерок медленно двигал над крышами дикие, разгульные, пляшущие клочки пламени и округлые, тревожно вздымающиеся клубы дыма. Ввысь радостно мчались весёлые искорки. Гулко хлопающие редкие выстрелы смешивались с рассыпчатым треском разбиваемых стёкол. Несколько шевелящихся солдатских толп бушевало у магазинов, солдаты митинговали на мостовой, куда-то бежали. На тротуаре одинокой обречённой группкой стояли офицеры. Красные банты на шинелях некоторых солдат словно предупреждали, что без крови, без боя не обойтись. Люди с винтовками и красными бантами-сигналами превращали беспорядки в революцию.

Кутепов смело пошёл на толпу солдат, выкрикивая команды: «Стой! Прекратить огонь! Разойтись по ротам! Построиться...» Стрелять перестали, и навстречу полковнику вышел какой-то унтер-офицер.

   — Ваше высокоблагородие, — почтительно обратился он, — мы бы разошлись по казармам, да солдаты боятся, что всех теперь расстреляют за бунт.

К полковнику подошли Дымников, другие офицеры, Несколько солдат-преображенцев и семёновцев, унтер-офицеры. С другой стороны надвинулись солдаты с винтовками. Люди с красными бантами мельтешили за их спинами.

   — Все, кто выполнит мой приказ, все, кто станет в строй и пойдёт за мной, расстреляны не будут! — громко объявил полковник.

   — Не верьте, товарищи! — крикнул из группы красных бантов унтер-офицер с растрёпанными светлыми волосами, падающими из-под папахи на глаза. — Не верьте полковнику! Он врёт! Вас всех расстреляют!

   — Это кто такой? — спросил Кутепов унтера, вышедшего на переговоры.

Тот оглянулся и сказал с виноватым вздохом:

   — Из Волынского полка. Кирпичников.

   — Запомните, поручик, эту фамилию, — приказал Кутепов Дымникову. — Развивайте память. То, что сейчас происходит, забывать нельзя.

На город ложились сумерки, и последние языки пламени затухающего пожара, вырывающиеся из чёрных развалин, приобретали ярко-алый оттенок. Весёлыми зелёными квадратами вспыхнул свет в окнах большого здания дворца. Открытые ворота были совсем рядом.

   — Что в этом доме? — спросил Дымников унтера-семёновца.

   — Дворец Мусина-Пушкина. Там теперь госпиталь Красного Креста Северного фронта.

   — Если отступать — туда.

Кутепов с помощью солдат поднялся на какие-то ящики и продолжал выкрикивать свои призывы-приказы:

   — Те, кто толкает вас на измену, на преступление перед государем и родиной, помогают нашим врагам-немцам! Не будьте мерзавцами и предателями! Останьтесь честными русскими солдатами!..

В ответ разнобой выкриков:

— Не верьте, товарищи!.. Кончай бузить, ребята!.. Бейте жандарма!.. Заманивает, сволочь!.. Пошли построимся!.. Не верьте!..

Толпу затянуло в водоворот раскола, и красные банты вновь открыли огонь. Дымников увидел, что Кирпичников целится в полковника, но Кутепов мгновенно спрыгнул со своей импровизированной трибуны и уже лежал на земле, стреляя в толпу из револьвера.

Как в 1914-м, в Галиции, мир для поручика распался, разорванный выстрелами. Он, Леонтий Дымников, оказался на краю пропасти, надо было не медля, не раздумывая, подчиняясь звериному инстинкту, спасаться, укрываться и в то же время заставлять себя притворяться бесстрашным, словно змею в руке придавить само желание бежать. Он полз к афишной тумбе, оглядываясь на полковника, который уже расстрелял барабан и спокойно-сосредоточенно заряжал револьвер новыми патронами. Может быть, он не притворяется, а впрямь не боится?

На мостовой лежал унтер-преображенец, который недавно объяснял причины бунта. Он монотонно кричал, подвывая, держась за живот, сгибаясь в клубок и вновь разгибаясь. Дымников обошёл унтера и лужицу крови, стекающую в выемки между булыжниками. За тумбой, куда он добрался, прятались несколько солдат. «Прицельный огонь по предателям! патронов не жалеть!» — услышали они крик полковника, заглушивший стоны раненых, послушно заняли положение «стрельба лежа» и начали прицеливаться и стрелять. Дымников достал свой револьвер и стрелял, не особенно стараясь в кого-нибудь попасть, в сторону пожара. Там ползали и кричали, перебегали, некоторые лежали неподвижно, будто кто-то разбросал шинели по проспекту.

Поручик не мог сказать, сколько времени продолжалась эта страшная перестрелка, но ещё не стемнело, когда бунтующая толпа рассеялась. Кутепов приказал подобрать раненых и отправить их в госпиталь, убитых снести во двор. К нему подбежал какой-то штабс-капитан без фуражки, с оторванным погоном и что-то нервно говорил. Солдаты-семёновцы громко обсуждали тяжёлые ранения двух своих прапорщиков. Дымников счищал грязь с шинели и её мог избавиться от чувства обречённости. От карательного отряда осталось человек тридцать. Остальные не погибли, не ранены — они просто исчезли. Солдаты, носившие раненых, не возвращались. Что-то должно было произойди. и произошло.

Из-за угла, со стороны Сергиевского собора, появилась Труппа людей в шинелях. Впереди шёл офицер с красным бантом на груди. Шагов за пятьдесят он приветственно замахал рукой и закричал:

   — Не стреляйте!

Ещё не стемнело, и Дымников узнал старого приятеля.

Полковник распоряжался переносом раненых. Обернувшись на крик, увидев издалека погон и красный бант, «и злобно крикнул, вновь выхватывая наган:

   — Вот он, предатель родины!

   — Не стреляйте! — продолжал призывать офицер, приближаясь к ним. — Революция победила! Создаётся Совет рабочих депутатов! В Таврическом действует Временный совет Думы! Революция...