Мираж - Рынкевич Владимир Петрович - Страница 28

Деникин пожал руки Май-Маевскому и Кутепову, поздоровался с почётным караулом, затем пригласил определённый круг лиц на обед в свой вагон.

Дымникова дёрнули за шинель. Он оглянулся — Меженин.

   — Посмотри на моего нового начальника — рыжий с рыжими усами. Он за Щукиным. Полковник Орлов из контрразведки.

   — Ты-то как там оказался, что делаешь?

   — Например, ищем преступника, организовавшего покушение на твоего Кутепова.

   — И что, нашли?

   — Пусто. Видимо, кто-то на его должность позарился.

Кутепов за обедом слушал внимательно и высказывался осторожно, в основном поддерживая Деникина.

Среди роскоши закусок с угрожающей серьёзностью выстроились графины с водкой, настоянной на лимонных корочках. Подняв бокал, Деникин встал и обратился к Май-Маевскому:

   — Дорогой Владимир Зенонович! Я очень рад поздравить вас с новым высоким назначением. Знаю вашу доблесть, честность и твёрдость характера, знаю о героической борьбе, которую вам пришлось вести в течение нескольких месяцев, чтобы удержать Донецкий бассейн. Родина велела нам назначить вас на пост командующего Добровольческой армией. Я уверен, вы с честью выполните возложенные на вас задачи; так же твёрдо, как и раньше, поведёте и выведете наши доблестные части из Донецкого бассейна на широкую московскую дорогу. По русскому обычаю, я поднимаю бокал и пью ваше здоровье. Ура! Ура! Ура!

Деникин и Май-Маевский расцеловались.

   — Да здравствует единая, неделимая великая Россия и её верные сыны! — воскликнул Май-Маевский. — Ура!

   — Ура! — подхватили все.

Итак, прямой начальник генерала Кутепова теперь известен. Настоящий боевой генерал. Теперь следовало определить линию поведения с Май-Маевским. Пока тот жаловался Главнокомандующему на нехватку обмундирования, снаряжения, боеприпасов и всего прочего, что необходимо для наступления, Деникин успокаивал его, как добрый дядюшка:

   — Полно вам, дорогой, беспокоиться. На этих днях прибывают несколько транспортов с обмундированием, снаряжением и, главное, с танками. Наше счастье, если эти танки окажутся пригодными в боевой обстановке, тогда успех обеспечен. Я их лично не видел, но, по словам союзников, танки производят колоссальнейшее моральное действие на противника. Под прикрытием их мы вышлем конницу Шкуро.

   — Но кто же будет управлять этими танками? — спросил Май-Маевский. — У нас же нет инструкторов.

   — Мы условились, — успокоил Деникин, — что первое время в боях будут участвовать англичане, а потом, когда наши подучатся, мы их сменим.

Кутепов осторожно поглядывал на Врангеля, который, по его расчётам, и должен был стать командующим Добрармией. Пожалуй, и сам барон на это рассчитывал. Он сидел хмурый, как донецкая пыль, и прямой, как спинка стула, и почти не участвовал в разговоре. Лишь когда речь зашла о наступлении на Москву, Врангель сказал, что операцию нельзя начинать, не установив оперативно-технических связей с войсками Колчака. Кутепов об этом уже думал и был готов предложить несколько маршрутов для соединения с колчаковцами, но вовремя заметил, что Деникин внимательно цепляет вилкой что-то из тарелки и с удовольствием отправляет в рот. Вытерев салфеткой губы, Деникин сказал:

   — Блестящая победа генерала Врангеля под Великокняжеской окончательно вырвала инициативу из рук красных, и, следовательно... — Деникин многозначительно улыбнулся.

   — ...И следовательно, Добрармия, вперёд! — воскликнул Май-Маевский. — Александр Павлович, готовьте корпус.

Адъютант Макаров шепнул генералу, что пора приглашать гостей на концерт.

   — Нет! — сказал Май-Маевский и вдруг стукнул кулаком по столу. — Как говорит герой великого Диккенса: «Сначала дело, потом удовольствие». Он имел в виду, что палач сначала отрубает голову королю, а затем его малолетним детям. И мы сейчас отрубим!..

   — Троцкого бы я повесил, — сказал Романовский.

   — Это удовольствие! — воскликнул Май-Маевский и зааплодировал. — Но сначала дело!

   — Эта жидовская морда имеет большую голову, — сказал Деникин. — Когда мы возьмём Троцкого в Москве, я произведу его в генералы, а потом повешу на площади.

   — И дело, и удовольствие! — воскликнул Май-Маевский. — И я приглашаю вас на дело. Паровоз и два вагона на Харцызск. Там идёт бой. Мы приезжаем и выигрываем бой.

Гости переглянулись. По-видимому, не всем хотелось под пули, но Деникин воспринял предложение генерала как вполне естественное.

   — Едем, господа, — сказал он, — подышим воздухом боя.

Кутепов успел приказать адъютанту:

   — Третью батарею в район высоты Круглая, штабс-капитана Дымникова — артиллерийским наблюдателем.

В батарее раздались команды: «Боевая тревога! Выводи лошадей! Запрягай! В передки! В колонну поорудийно шагом ма-а-арш!..»

Командир батареи хозяйственный мужик майор Бондаренко, более всего пекущийся о сохранности лошадей и имущества, был доволен, что останется с орудиями, а на наблюдательном пункте будет сидеть помощник. Стрельба с закрытой позиции — игра в карты: то ли попадёшь, то ли нет. Чаще — нет. И ты, конечно, виноват, хотя по всем законам, в соответствии с теорией, которую учили в Константиновском, вероятность попадания очень мала.

   — Леонтий, — предупредил командир батареи, — считай снаряды. Больше шестнадцати не дам. По четыре на орудие.

   — Алексей Онуфриевич, на пристрелку-то для первого.

   — Ладно. Ещё четыре и точка!

Вот это и есть настоящая служба. Ты едешь на прекрасной гнедой верховой лошади, металлические части седла и уздечки надраены до блеска, так же как и ножны клинка. Сапоги со шпорами в стремени. Девушки, хоть и шахтёрки, хоть и за красных все, а на тебя смотрят, как положено девушкам. За тобой — батарея. По четыре лошади на орудие. Ездовые с нагайками в порядке, орудие лоснится зелёной краской — надраено, затвор, прицел — сияют. На передках и зарядных ящиках — расчёты. Все в форме, с чёрными погонами...

«Рысью ма-а-арш!..» Едва ли не самое трудное в училище было научиться командовать очень громко и очень протяжно, чтобы лошади успели понять команду.

Впереди из-за высотки — не очень густая стрельба. Пулемёта три-четыре. Перед высотой, в кустарнике, батарею остановили. Майор выбрал место для первого орудия, и на этом месте вбили колышек. Поставили буссоль, определили места остальных орудий, скомандовали ездовым. Искусство ездового — поставить орудие так, чтобы прицел оказался точно над колышком. Раздались команды: «С передков! Орудие к бою! Передки в укрытие!..» И для Дымникова команда: «С вами разведчик Петрачков и связист Скалкин. Бегом на высоту. Готовность связи — 20 минут».

   — Не успеем, господин майор!

   — Ррраз-говорчики!

Бегом поднимались на высоту, телефонист разматывал провод. Спотыкались в ямах, царапались в кустах. Минут через 25 достигли гребня. Здесь изредка посвистывали пули. Серый день шёл к концу. Внизу залегла цепь корниловцев. Они почти не окопались: так — кучки земли перед головой. Далее — темнели полосы окопов красных. Короткие фейерверки пулемётных очередей, винтовочные вспышки. Какие-то серые дома, безжизненная заводская труба.

Самое интересное происходило справа, на железной дороге, где в предзакатных солнечных лучах золотистой россыпью светились погоны вышедших из вагонов офицеров. Красные немедленно обрушили туда пулемётный огонь. Кто-то из деникинской свиты упал, кого-то понесли в вагон.

   — Господин майор, — говорил по телефону с комбатом Дымников, — разрешите начать пристрелку по пулемётным гнёздам противника, а то они всех наших генералов положат.

   — Ррраз-говорчики! Пристрелку разрешаю.

Дымников командовал, телефонист повторял команды:

«Гранатой! Буссоль 10, прицел 45, первому один снаряд огонь!»

Сзади ухнуло, прожужжал над головой снаряд, взметнулся кустик разрыва метров за 30 до главных окопов, исходящих пулемётным огнём.

   — Так! — одобрительно воскликнул разведчик. — Давайте сразу шрапнелью.