Письма крови - Агамальянц Александр - Страница 20

Я составил два письма – одно для своего управляющего в Венеции с уведомлением, что задержусь еще на пару месяцев, и необходимыми наставлениями по поддержанию порядка в делах; второе в Гамбург для Дитера. Писал я это письмо, фактически, полагаясь только на удачу, потому что, покинув несколько лет назад дом своего достойного соплеменника, оказавшего мне воистину роскошный прием, более не вспоминал о нем и не имел ни малейшего представления о его судьбе. Отчасти поэтому, я не стал подробно описывать произошедшее со мной, а ограничился просьбой отложить ближайшие поездки, если таковые планировались, и дождаться моего приезда. Ко всему прочему, я не знал, сможет ли Дитер помочь мне хоть чем-либо, ведь мы никогда не затрагивали подобных тем в беседах. Скорее даже, я рассматривал его в качестве связующего звена с другими источниками информации, о которых он может быть осведомлен, хотя бы в силу возраста и собственной тяги к изысканным и утонченным удовольствиям.

Письма были отправлены и на следующий день я отправился в Гамбург в надежде получить хоть какие-то ответы. Но по пути меня ждала еще одна остановка. Возможно, вы сочтете меня безумцем, счастье мое, но я решил еще раз увидеть старого пастора из позабытой всеми церкви, чей подарок спас мне жизнь и оказался куда эффективнее стали клинка. Нет, мне не нужны были душеспасительные беседы – моя душа давно и добровольно была обречена на судьбу даже более страшную, нежели пламя ада. Не было мне и нужды в успокоении печали или усмирении гнева – этот гнев и эта печаль отныне стали смыслом моего существования, полной яда пищей для моей проклятой души. Я шел на войну, на войну против сил гораздо более могущественных, чем человеческие. И мне нужно было оружие. Оружие, гораздо более мощное, чем могли сделать самые искусные из смертных мастеров. Я не был религиозен ни тогда, ни сейчас, и искренне убежден, что Господь создал человека по своему образу и наделил свободной волей и разумом для того, чтобы тот творил и созидал, а не ползал на коленях. И, похоже, наступило то время, когда нужно было перестать горделиво отворачиваться от создателя всего сущего, и обратиться к нему за помощью. Говорили, что он не всегда глух к мольбам.

26

Как и в прошлый раз, пастор Михаэль радушно принял нас, несмотря на поздний час. Как и в прошлый раз, он настоял, чтобы никто не оставался за пределами церковной ограды. Как и в прошлый раз, мои верные слуги отправились спать, а я остался наедине со священником. От всего сердца я поблагодарил его за подаренный крест и перешел к делу. Я был довольно прямолинейным человеком и сохранил эту черту, так же и в новой жизни, однако, все же постарался несколько сгладить углы, чтобы не шокировать старика и, в то же время, не выглядеть пустомелей и выдумщиком. «Скажите, Михаэль, – начал я чуть издали. – Вы же верите в Бога? Не в добродетель и всепрощение, а в Господа нашего, творца всего сущего?!». Пастор был явно удивлен этим вопросом, и на несколько секунд запнулся, однако, потом утвердительно кивнул: «Верую!». Я продолжил, переходя к нужной мне теме: «А верите ли вы… во врага всего сущего? Не в людские пороки и слабости, а в ангела, что был низвергнут с небес, и многие тысячи лет питает бесконечную ненависть ко всему Божьему промыслу?

Верите ли вы в абсолютное, беспросветное зло, противное природе нашей?

Верите ли вы в ад и порождения его, высмеивающие Бога самой своей сутью?!

Или ваши волки за забором – просто поучительная метафора?!»

Эта моя тирада действительно застала пастора врасплох и заставила его минут пять собираться с мыслями, прежде чем дать какой-то вразумительный ответ. Он явно был из породы мудрых от рождения людей, искренне ненавидящих любую несправедливость и невежество и, столь же искренне, борющихся с ними. И если факт существования Бога для него не нуждался в доказательствах (как минимум, потому что других устойчивых теорий о происхождении жизни, нашего мира и всей Вселенной, попросту не было), то дьявол, его демоны и ад, являлись для Михаэля не более, чем обобщенным названием всех противных ему людских пороков, мракобесия, суеверных страхов и прочих порождений дремучего невежества, к которому простой люд склонен во все времена. И я решился на самый рискованный шаг. Достав свой перочинный нож, небольшой, но очень острый, я закатал рукав и резким движением полоснул себя по руке. Рана была глубокая, очень кровавая и болезненная. Пастор окончательно растерялся – я не дал ему даже тронуться с места, когда он собрался пойти поискать, чем можно остановить кровь и перевязать рану. «Смотрите, Михаэль. Внимательно смотрите!» – едва ли не силой я направил взгляд священника на свою руку. Как вы догадались, мое сердце, рана затянулась в течении пары минут и от нее не осталось ни следа. «Вы? Вы – демон?!» – отшатнулся от меня Михаэль, осеняя себя крестным знамением. Я усмехнулся.

«Нет, я – вампир! Враг человеческий, таящийся в ночи и пьющий кровь живых.

Но я не демон. Я лишь привел доказательство, что наш мир не так прост.

Не бойся, поп, я не трону тебя. Я пришел за помощью твоего бога».

Подождав, пока Михаэль немного успокоится, я поведал ему свою историю еще раз, теперь не опуская сверхъестественных деталей и дополнив ее событиями, произошедшими после нашей с ним первой встречи. «И чего же ты хочешь от меня, простого деревенского пастора? – спросил Михаэль, стараясь не выглядеть испуганным и удивленным – Я не читал гримуары некромантов, и даже в глаза их не видел никогда. Я и Писание-то далеко не наизусть помню! Разве что, какие-нибудь деревенские суеверия могу попробовать откопать в памяти…». Но я и не требовал от священника слишком многого: «Все, что ты можешь мне рассказать, будет полезно. Для меня это все тоже в диковинку». Пастор призадумался, затем принес тяжелую старую библию с выцветшими страницами, и начал мне рассказывать о демонических сущностях, щедро перемешивая цитаты из книги с народными преданиями, часть из которых восходила еще к языческим временам. Оказалось, что в Святом Писании крайне мало сказано о демонах, аде и вечных муках, в основном, приходилось руководствоваться принципом «от противного», воспринимая дьявольский промысел, как зеркальное отображение промысла божественного.

Картина получалась не очень ясная, но все же лучше, чем ничего. Если вы, дорогая моя, вспомните начало моей повести, то там я вкратце описывал, что враждебно демонам и может сберечь вашу жизнь и душу. Это, как раз то, что мы с пастором Михаэлем вычленили из скудного набора имевшихся сведений и не менее скудного опыта, который у меня уже имелся. Подобно как человек ищет для жизни место, наиболее освещаемое солнцем, так адское отродье забивается в самые темные и затхлые уголки, где царит дух смерти и разложения. Демону противна и опасна освященная земля и любые освященные предметы, обратно же, и человеку противно нахождение вблизи демонических логовищ, само естество его будет призывать обойти такое место стороной. И только люди, чьи души слишком сильно отягощены грехами, не будут испытывать неприязни, приближаясь к обители порождений дьявола. Где, скорее всего, их будет ждать страшная смерть, а души будут навсегда низвержены в преисподнюю. Отчасти, именно по этим причинам люди крайне редко замечают присутствие демонических сил в своем мире.

Но редкостью это является для городов, где много людей, церквей и света. Почему демоны стараются избегать больших скоплений людей, я не знаю. Видимо, это какой-то отголосок их дикой звериной натуры – ведь волки тоже крайне редко посещают центральные площади столиц, хотя сами по себе являются очень опасными хищниками. В деревнях же, особенно в тех, что расположены в стороне от основных дорог или рек, ситуация меняется вплоть до противоположной. Неспроста именно сельские суеверия столь обширны и поражают своей бессмысленной, на первый взгляд, жестокостью – по сути, это тысячелетний опыт выживания в крайне враждебном мире, некоторые из обитателей которого являются естественными врагами человеческого рода. Увы, со временем многое исказилось и не всегда можно вычленить, хотя бы толику правды, как было с поверьем насчет бегущей воды. Крестьяне искренне верят, что ни один демон не может пересечь ни реку, ни даже небольшой ручеек. Ни вброд, ни вплавь, ни по мосту. При этом, мы с Михаэлем не нашли ни одного намека, чем это вызвано. С другой стороны, тварь, с которой я столкнулся в Праге, панически боялась приближаться к мосту через реку. Чем больше я узнавал, тем больше понимал, что знаю слишком мало.