Флотская богиня - Сушинский Богдан Иванович - Страница 59

Кстати, маршевые подразделения эти спешно формировались неподалеку, на территории разбомбленного немцами консервного завода и уходили в сторону фронта раньше, чем солдаты успевали научиться правильно закреплять на своих икрах проклятые портянки[27]. Под хохот и подковырки моряков, тряпье на ногах разматывалось и тащилось по земле, на него наступали идущие позади, создавая тем самым комичные ситуации – хоть какое-то да развлечение.

Понятно, что в самом батальоне десантников в центре всеобщего внимания оставалась небольшая группа настоящих военных моряков, стихийно группировавшихся вокруг главстаршины Климентия. Самим своим видом безудержного громилы этот, в общем-то, добродушный, уравновешенный человек способен был навести страх на всякого, кому захотелось бы обидеть Евдокимку.

Гайдук, которая и сама могла постоять за себя, умело пользовалась его дружбой. Особенно после того, как Климентия назначили старшиной роты, то есть тем командиром, с каким ни один здравомыслящий боец портить отношения обычно не решается. Достаточно было кому-либо подкатиться к ней с самой безобидной подковыркой, как тут же рядом появлялся старшина и рыком «Оставь парня в покое, пока рынду не надраил!» извещал о праве ефрейтора Гайдук на его, старшины, высокое покровительство. Так что у шутника надолго пропадало желание подтрунивать. Причем не только над ней, но и вообще над кем бы то ни было.

Евдокия старалась перенимать манеры не только морских пехотинцев – ходить, говорить, мыслить, и все вразвалочку – но и мужские манеры. Она училась не краснеть, слушая скабрезные байки о любовных похождениях, плотоядно смотреть на женщин… В батальоне уже знали, что Евдокимке еще нет восемнадцати и что он еще, по существу, мальчишка. Поэтому на возраст его, на «малолетнее шалопайство», списывалось многое – и неокрепший, нередко срывающийся голосок, и мозоли от саперной лопаты или весел на неокрепших руках…

Используя баркас и четыре шлюпки, их рота днем и ночью училась «ходить на веслах», «держать волну» и, «ведя огонь с плавсредств», высаживаться в тылу противника, «закрепляясь на плацдармах». Поначалу работать веслами у девушки получалось так же плохо, как и у многих других бойцов, никогда этих весел в руках не державших. Однако Евдокимка чисто по-женски «подкатилась» к бывшему матросу минного тральщика Таргасову, которого так и называли в роте Тральщиком (тот оказался отменным гребцом), и Тральщик сдался. В свободное время он инспектировал ее, обучая не только работе веслами, но и технике разворота шлюпки, умению вязать швартовые узлы…

Тем не менее ей, от природы рослой и физически крепкой, привыкшей к крестьянскому труду, тягаться с мужчинами оказалось трудно. «Ничего, – утешала она себя, – скоро на фронт. Там все будет проще и легче. Даже если со временем и отроется моя неправда, так то со временем».

Мыслить о себе в мужском роде оказалось значительно проще, чем, пребывая в этом же роде, вместе с целым табуном мужиков банально сходить в отхожее место, уложившись при этом по времени в несколько минут, отведенных командой «оправиться – заправиться!». Оставалась еще проблема месячных; каким-то образом, впадая в примитивное вранье, прибегая ко всевозможным уловкам, следовало избегать общего похода в баню, как и общего переодевания. Добро еще, что грудь ее была далека от изысканных форм, которыми блистала незабвенная Вера Корнева, к тому же телогрейки и матросские бушлаты скрывали и ту, что досталась Евдокимке от природы.

Превращенные в казармы корпуса приморской базы разделили на комнатки, и старшина роты Климентий постарался «забронировать» за собой комнатку на двоих… с ефрейтором Гайдуком. Мало того, постепенно этот самый ефрейтор стал его первым помощником во всех хозяйственных делах. Разве что от назначения на должность заведующего ротным складом-каптеркой решительно отказался. Однако особого протеста у старшины такое упрямство не вызвало: в конце концов паренек хочет стать настоящим десантником. Что тут непонятного?

– Как служба, пехотинец? – комбат Корягин на стрельбище возник неожиданно.

Формирование батальона уже завершалось; экипировка и вооружение – тоже, и теперь он мог немного передохнуть от организационно-хозяйственной суеты, побывать в подразделениях, присмотреться к бойцам и их подготовке. Впрочем, сегодня он прибыл с особой миссией.

– Все по уставу, товарищ капитан-лейтенант, – бойко заверила его Гайдук. – Замечаний по службе нет, просьб – тоже.

– Не трави якорь, ефрейтор: «Замечаний нет». Замечания всегда должны быть, уж поверь старому комбату Кор-рягину. Ходят слухи, очень метко стреляешь?

– Да так себе, как все.

– Почему неточно информируете комбата, товарищ старший краснофлотец? – насупился командир взвода Демешин. Бывший секретарь парткома совхоза, он теперь пытался наладить во взводе истинно партийную дисциплину. Причем начал с того, что принципиально отринул матросский юмор и вообще «флотское миропонимание», по словам Климентия. – Вот его результаты. – Демешин взял с полевого стола мишень, центр ее был густо изрешечен пулями. – Кстати, стреляет не из винтовки, как все остальные, а из своего карабина.

Комбат внимательно присмотрелся к каждой пробоине в мишени, словно подозревал комвзвода в подлоге, и, потрясая мишенью, сурово пробасил:

– Еще раз вот так вот якорь травить станешь – на рее подвешу, вместо сигнального вымпела! Ну-ка, выдать этому стрелку две обоймы и установить новую мишень! Членораздельно выражаюсь, Гайдук?

– Так точно, членораздельно.

– Стрелять будешь по всякому – на ходу, в полный рост, пригнувшись, с колена, лежа. Но все – в движении, как бы во время атаки. Представь, что наша разведгруппа попала в засаду. Отойди шагов на тридцать и начинай.

Сменяя позицию, то перемещаясь из стороны в сторону, то бросаясь на землю и перекатываясь с боку на бок, Евдокимка всякий раз успевала досылать в патронник новый патрон и производить выстрел – почти не целясь, даже не поднося карабин к плечу. «Маневрирование туловищем», как называл это старшина Разлётов, у нее получались неуклюже, но когда офицеры посмотрели мишень, то развели руками.

– Тебя конечно же следовало бы отдать на курсы снайперов, но только черта им в зубы, – заявил комбат. – Никогда и ни за что! Членораздельно выражаюсь?.. Ты, я помню, неплохо «шпрехаешь»?

– У нас это наследственное, семейное. В свое время мать угораздило стать учительницей немецкого…

– Благодари судьбу, что не скрипачкой, а то бы душу тебе смычком извела.

– Только и радости в жизни…

– Вот и я о том же. Ситуация, словом, такова, – придерживая Евдокимку за предплечье, Корягин отвел ее чуть в сторону. – Вчера меня вызвали в штаб бригады и назначили командиром нового, отдельного, особого батальона. Учитывая, что службу свою в морской пехоте я когда-то начинал в разведке, мне поручено срочно создать «разведывательно-штурмовой», как мы его условно назвали, батальон, в задачу которого будут входить разведка, диверсии, захват плацдармов на вражеской территории.

– Вы начинали со службы в разведке? – искренне удивилась Евдокимка. – Я даже не догадывала… не догадывался, – едва успела она проглотить женское окончание. И тут же укорила себя: «Это ж нужно! Чуть было таким вот глупым образом не рассекретилась». – Наверное, вас специально готовили для этого?

– Не спорю, кое-чему обучили, – иронично передернул щекой комбат. – Тем не менее я попросил направить к нам из разведотдела штаба армии инструктора, а еще лучше – двух. Но вернемся к нашему отдельному батальону. Решено также, что одна из трех его рот будет разведывательно-диверсионной. А значит, отборной; в армейском понимании этого слова, естественно.

– Если нужно мое согласие…

– В «диверсант-роту» набор ведется только на добровольной основе. Что, ефрейтор, возникли сомнения?

– Никак нет. Уже согласен.

– Вот это комбат Кор-рягин понимает! Первый взвод ее сформируем сегодня, прямо сейчас. Можешь кого-то рекомендовать?