Эффект бабочки - Сваллоу Джеймс - Страница 37

Сосед Эвана по камере, широкоплечий испанец средних лет, с усталым и отстраненным выражением глаз, посмотрел на него оценивающим взглядом. Карлос был раздет по пояс, и Эван мог разглядеть поблекшие татуировки на его мощной груди. Как и татуировки скинхедов, картинки на груди Карлоса были сделаны в тюрьме другими заключенными при помощи игл и дешевых чернил. Одна из них изображала фигуру распятого Христа.

Карлос не ответил на приветствие, и Эван начал расстилать простыню на старом, в пятнах матрасе на верхнем ярусе. Сосед без интереса его рассматривал.

— Первый раз в тюрьме? — наконец спросил он.

Эван мрачно кивнул.

— Будет трудно, — его сосед отвел взгляд. — Тебе лучше не высовываться, иначе нарвешься.

Эван почувствовал себя потерянным и одиноким.

— А ты мог бы… меня защитить? — в отчаянии спросил он, надеясь, что Карлос проявит немного сострадания, и вспоминая хищнические улыбочки заключенных по пути сюда.

Здоровяк покачал головой.

— Сам Иисус не заставит меня наехать на Братство.

— Братство? — повторил Эван. — Это те скинхеды?

Карлос кивнул.

— Этот здоровый мудак Карл их босс. Они нацисты, понимаешь. Им нравится поиграть с новичками. Когда они придут, просто отключи мозги. Считай, что тебя здесь нет.

Эвана затошнило от страха, и он закрыл глаза, прячась от обвиняющих взглядов святых.

В коридоре прозвенел звонок, и Карлос без единого слова поднялся с кровати и вышел. Эван поплелся за ним.

В тюремной столовой было полно людей, толкающих и пихающих друг друга в конец очереди. Эван старался не терять Карлоса из виду, следя за всеми его движениями, но другие заключенные привычно пролезали вперед, отпихивая Эвана в конец очереди.

В конце концов, он все-таки добрался до раздачи, где получил чашку жидкого супа, тарелку с вялыми овощами и кусок мяса, разваренный до серого цвета. Желудок Эвана сжался, но он взял то, что ему выдали, и пошел к столу. Карлос глазами показал на пустой стул, и Эван принял этот жест как самый щедрый подарок в мире. Не успел он сесть, как другие заключенные начали втыкать вилки в его еду, забрав почти все с подноса. Каждый из них ревностно оберегал собственную порцию, как собака охраняет кость. Эван опустился на стул и снова посмотрел на Карлоса.

Тот пожал плечами и предложил ему свою черствую булочку.

— Спасибо, — поблагодарил его Эван и, взяв хлеб, осушил тарелку супа так быстро, как мог, прежде чем кто-либо решил отобрать у него и эту пишу.

Андреа пришла навестить его несколько дней спустя. Сердце Эвана подпрыгнуло, когда он увидел мать сквозь толстую перегородку из органического стекла — барьер, поставленный для того, чтобы люди не могли обниматься. Он сел на одну из скамеек и взял в руки телефонную трубку. Его ноги дергались от избытка нервной энергии.

— Мам? — его голос дрожал.

— Привет, Эван, — сказала она. Он не помнил ее такой измученной и усталой.

Ее волосы были выкрашены в бледно-желтый цвет, и лицо казалось белым под резким светом ламп. В свободной руке она крутила между пальцами незажженную сигарету, взад-вперед, взад-вперед.

— Ты снова начала курить? — сказал он первое, что пришло ему на ум.

Андреа посмотрела на висевший над ней знак «Не курить» и кивнула.

— Это не важно. Не имеет значения, — вздохнула она. — В общем, я хотела тебе сказать, что говорила с твоим новым адвокатом насчет апелляции. Он сказал, что сможет тебя вытащить на основании статьи о самообороне, и если ты потерпишь…

— Сколько я еще здесь пробуду? — перебил ее Эван. — Это место просто кошмар.

Она пожевала губу, Эван знал это ее движение.

— Трудно сказать, — осторожно сказала она. — На такие вещи нужно время.

Он устало кивнул.

— Как Кейли? С ней все в порядке?

Андреа даже не нужно было ничего говорить: печальное выражение ее лица сказало Эвану все, что ему нужно было знать: надежды у него нет.

— А ты получила мое сообщение? — спросил он. — Как насчет моих дневников, мам? Ты принесла мне те, о которых я тебя просил?

Она кивнула и показала ему две тетради, на одной из которых было написано «7 лет», а на другой «13 лет». Впервые с тех пор, как он попал в тюрьму, Эван почувствовал проблеск надежды. Если у него будут дневники, значит, будет и шанс изменить происходящее.

— А где остальные?

— Я нашла только эти, — сказала Андреа. — Остальные все еще на складе…

Кулак Эвана стукнул по оргстеклу.

— Черт побери, мам! Я же говорил, что мне нужны все!

Она вздрогнула от внезапной вспышки его гнева, и один из охранников вопросительно поднял бровь, глядя на них.

— Хорошо, хорошо, — попыталась успокоить сына Андреа. — Ты получишь их все, Эван, но это займет некоторое время. Мне кажется, что нам лучше сосредоточиться на твоем предстоящем суде…

Эван хотел было возразить, но потом кивнул головой и закрыл рот.

— Конечно, мам. Ты абсолютно права. Передай Кейли, что мне очень жаль.

Эван отвел глаза в сторону и увидел, что охранник нетерпеливо постукивает пальцем по своим наручным часам. Он расстроился. Время почти вышло, а он провел его, споря о дневниках. Он снова посмотрел в глаза матери и увидел в них беспокойство и страх, и не только потому, что ее сын был в тюрьме, но и оттого, что, возможно, он скатывается в безумие, так же как и Джейсон Треборн. Ему хотелось пообещать ей, что все будет хорошо и что он исправит все ошибки, только бы она принесла ему дневники!

— Я не собираюсь терять тебя, малыш, — сказала она срывающимся голосом. — Пообещай мне, что ты продержишься, Эв.

— Конечно. Я люблю тебя, мам.

Глаза Андреа затуманились.

— Я тоже тебя люблю.

Эван медленно положил трубку на место, но она так и продолжала сидеть, прижимая трубку к уху, словно надеялась услышать слова утешения.

Он прижимал тетради к груди, вцепившись в них, как утопающий цепляется за плот. Это был подходящий образ, так как Эван знал, что в тетрадях должно быть что-то, что вытащит его из этой вонючей дыры, поможет исправить сделанное и все переделать. Эти дневники могли спасти ему жизнь; ему всего лишь требовались время и спокойное место.

Следуя за Карлосом, Эван настолько погрузился в свои мысли, что не заметил группу скинхедов, слоняющихся в тени. Один из них сказал испанцу что-то оскорбительное, но тот, не обращая на них внимания, прошел дальше. Внезапно откуда-то на пути Эвана возник Карл и ткнул его в грудь толстой пятерней. Потом, схватив Эвана за гениталии, сильно сжал руку.

Скинхеды заржали, увидев, как побледнел от ярости Эван.

— Дерьмо на моем хуе или кровь на моем ноже, — прошипел ему в ухо Карл. — Выбирай, красавчик.

Эван застыл, не зная, как реагировать. Один из скинхедов вырвал тетради из рук Эвана и швырнул их по коридору. Эван вернулся к жизни и рванулся за ними, в отчаянии пытаясь их поймать. Скинхед успел раньше него, и они начали вырывать дневники друг у друга, отрывая листы и обложки.

— Забери их, Рик! — крикнул Карл. — Забери тетрадки этого говнюка!

— Отпусти! Они мои! — крикнул Эван.

— «Отпусти! Они мои!» — тоненьким голоском передразнил его Рик. — Теперь не твои, говноед!

Эван старался не повредить дневники, но Рику было плевать, и он вырвал их у Эвана, раздирая страницы. Эван разъярился.

— Мразь! — прошипел он и ударил скинхеда в ухмыляющуюся физиономию.

Рик легко увернулся и ударил в ответ, едва не попав Эвану в подбородок.

В блоке «Д» раздались радостные крики, когда заключенные заметили вспыхнувшую драку.

— Давай! — крикнул Карл. — Мочи новенького, Рики! Завали его!

Рик бросился на Эвана, и они свалились, сцепившись, посреди бетонного коридора, изредка обмениваясь ударами в живот и грудь. Забытые дневники лежали в проходе, разорванные страницы разлетелись по полу.

Крики заключенных достигли пика и внезапно прекратились, когда по коридору разнесся лязг взводимых курков. Рик и Эван отпустили друг друга и посмотрели наверх. На верхней галерее дюжина охранников стояла, направив на них дробовики винтовки, и еще несколько надзирателей в будках наблюдения смотрели на них, стоя с ружьями наготове.