Черные орхидеи (сборник) - Стаут Рекс - Страница 38

– Прошу прощения, майор Гудвин, – проговорила она. – Я действую согласно уставу…

– Ладно-ладно, – с деланой небрежностью отмахнулся я. – Познакомьтесь. Это мистер Ниро Вульф. Мистер Вульф, это Дороти Брюс, сержант армии Соединенных Штатов.

Они кивнули друг другу. Я подошел к двери, располагавшейся на другом конце приемной, открыл ее, пропустил вперед Вульфа, а затем проследовал внутрь сам.

Мы оказались в просторном кабинете, располагавшемся в торцевой части здания, с окнами на обе стороны. Кабинет был набит запертыми на замки металлическими шкафами для документов, высотой в две трети стен. В единственном просвете среди этих многочисленных шкафов виднелась еще одна дверь, которая вела прямо в коридор, минуя приемную.

Царившая в кабинете атмосфера не располагала к веселью. Четверо сидевших на стульях мужчин напоминали болельщиков, чья любимая команда продула два матча подряд. Поняв, что обстановка не требует строгого следования уставу, я не стал козырять. С двумя полковниками и лейтенантом нам уже доводилось прежде встречаться. Четвертого мужчину, в штатском, мы с Вульфом видели впервые, однако уже знали, кто он такой. Нас успели о нем предупредить. Более того, любой добропорядочный гражданин США наверняка узнал бы Джона Белла Шэтака. Он был ниже, чем я ожидал, и, пожалуй, чуть поплотнее, однако, когда он встал, чтобы пожать нам руки, и посмотрел в глаза, у меня отпали все сомнения. Да, мы были жителями Нью-Йорка, но Шэтак, как и полагалось настоящему политику, понимал, что теоретически мы можем в один прекрасный день переехать в его штат и оказаться в числе его избирателей.

– Знакомство с Ниро Вульфом – по-настоящему знаменательное событие, – произнес он, и мне показалось, что Господь наградил этого человека более высоким голосом, но Шэтак специально старается, чтобы он звучал пониже. Меня это нисколько не удивило. После того как Уинстон Черчилль выступил в Конгрессе, ему пыталась подражать добрая половина вашингтонских политиков.

Вежливо поздоровавшись с Шэтаком, Вульф повернулся к Райдеру:

– Пользуясь возможностью, полковник, спешу принести вам самые искренние соболезнования. Ваш сын. Ваш единственный сын…

Райдер сжал зубы. Прошла уже неделя с тех пор, как он получил печальные известия.

– Благодарю вас, – отозвался полковник.

– Ему довелось убить немцев?

– Он сбил четыре немецких самолета. Полагаю, что да, убил. От души на это надеюсь.

– Не сомневаюсь, – крякнул Вульф. – Я не могу говорить о вашем сыне, поскольку не был с ним знаком. Но я знаком с вами. И если бы я только знал, как вас подбодрить, я бы непременно это сделал. Впрочем, насколько я могу судить, вы прекрасно держитесь, полковник. – Он осмотрелся, окинув взглядом свободные стулья, обнаружил, что все они одинакового размера, после чего уселся на один из них. Как обычно, зад босса на стандартном стуле не уместился и свешивался с краев.

– Где он погиб? – спросил Вульф.

– На Сицилии.

– Славный был мальчик, – вставил Джон Белл Шэтак. – Между прочим, мой крестник. Он был самым лучшим парнем во всей Америке. Я гордился им. Горжусь и сейчас.

Райдер закрыл глаза, потом снова открыл их, снял трубку телефона, стоявшего у него на столе, и проговорил в нее:

– Соедините меня с генералом Файфом.

Около минуты прошло в молчании.

– Господин генерал? Мистер Вульф на месте, – наконец произнес Райдер. – Все уже собрались. Нам к вам подойти прямо сейчас? Вот как? Хорошо, сэр, вас понял.

Полковник повесил трубку и сообщил присутствующим:

– Он сейчас сам подойдет.

Вульф поморщился. Я прекрасно понял, чем вызвано его неудовольствие: наверху, в кабинете генерала, имелось целых два просторных кресла. Я подошел к столу Райдера, положил на него свой портфель, расстегнул замок и вытащил гранату.

– Вот она, полковник, – сказал я, – пожалуй, достану ее сейчас, пока мы ждем. Куда мне ее деть?

– Я же сказал, что можете оставить гранату себе, – сердито отозвался Райдер.

– Я помню. Однако я могу хранить гранату только у себя в комнате в доме мистера Вульфа, а это недопустимо. Вчера вечером я видел, как он в ней ковырялся. Боюсь, как бы дело не дошло до беды.

Все посмотрели на Вульфа.

– Господа, вы прекрасно знаете майора Гудвина, – с раздражением произнес тот. – Я бы и пальцем не притронулся к этой штуке. Я не потерплю, чтобы ее хранили в моем доме.

– Возвращение блудной гранаты, – с печальным видом кивнул я.

Райдер взял гранату, осмотрел чеку, убедился, что она в полном порядке, и вдруг вскочил, вытянувшись: дело в том, что дверь отворилась, и вошла сержант Дороти Брюс, которая четко, по-военному, доложила:

– Генерал Файф!

После того как вошел генерал, она снова удалилась в приемную, закрыв за собой дверь. Конечно же, к этому моменту мы все стояли по стойке «смирно» и козыряли Файфу. Он отдал нам честь, пожал руки, поздоровался с Джоном Беллом Шэтаком и, еще раз окинув кабинет пристальным взглядом, показал пальцем на левую кисть Райдера.

– Что, черт подери, вы собрались делать с этой штуковиной? – сурово спросил он – Хотите поиграть ею вместо мяча?

Райдер посмотрел на свою руку, в которой сжимал гранату:

– Сэр, ее только что вернул майор Гудвин.

– Это вроде одна из тех Х-14? Я не ошибаюсь?

– Никак нет, сэр. Она самая. Как вам известно, эти гранаты нашел майор Гудвин. Я дал ему разрешение оставить одну себе.

– Вот как? Значит, дали разрешение? А я такое разрешение давал?

– Никак нет, сэр.

Райдер выдвинул ящик стола, положил туда гранату и задвинул ящик обратно. Генерал Файф подошел к стулу, развернул его к себе и сел на него задом наперед, положив руки на спинку. Ходили слухи, что он взял эту манеру после того, как увидел фотографию Эйзенхауэра, сидящего на стуле как раз таким образом. Я не имел ничего против подобной привычки генерала: как-никак он был единственным профессиональным военным из всех присутствующих. Полковник Райдер раньше был адвокатом в Кливленде. Полковник Тинкхэм возглавлял службу безопасности какого-то нью-йоркского банка. Кстати, выглядел Тинкхэм так, словно его мать-природа клепала в спешке и на скорую руку, исключительно ради того, чтобы налепить куда-нибудь подвернувшиеся под руку крошечные коричневые усики: все части его тела были совершенно непропорциональны, будто бы их взяли от разных людей. Что касается лейтенанта Лоусона, то он всего лишь две недели назад прибыл из Вашингтона и пока еще оставался личностью загадочной. Впрочем, по поводу происхождения Кеннета Лоусона все было яснее ясного. Его отец, Лоусон-старший, был промышленным магнатом и владельцем корпорации «Истерн продактс». Он прославился тем, что в трудный час сослужил отчизне службу, сократив свое собственное жалованье на сто тысяч долларов. Про Лоусона-младшего я знал лишь одно: на второй день службы у нас он попытался пригласить сержанта Дороти Брюс на свидание, но та дала ему от ворот поворот.

В кабинете остался единственный, не занятый никем стул – рядом со шкафом. На стуле лежал маленький чемоданчик из свиной кожи. Стараясь поднимать шума не больше, чем полагалось в данных обстоятельствах мне, носившему чин майора, я составил чемоданчик на пол и сел.

– Что вам удалось выяснить? – тем временем наседал на Райдера генерал Файф. – Где народ? Где пресса? Почему нет фотографов?

Лейтенант Лоусон начал было склабиться, но, увидев, как на него смотрит полковник Райдер, тут же придал лицу непроницаемое выражение. Полковник Тинкхэм отгладил кончиком указательного пальца усы: сперва – правый ус, потом левый. Именно этот жест он всегда использовал для того, чтобы продемонстрировать свою невозмутимость.

– Пока нам ничего не удалось выяснить, сэр, – ответил Райдер. – Мы еще толком не взялись за дело. Мистер Вульф приехал буквально только что. Остальные ваши вопросы…

– Адресованы не вам, – отрезал Файф, демонстративно разглядывая Джона Белла Шэтака. – Вы ведь вроде как слуга народа? Ну и где же народ? Где микрофоны? Где кинокамеры? Как избиратели обо все узнают?