Палимпсест - Стросс Чарлз - Страница 17

— Оппозиции? — Пирс поднял бокал и сделал долгий глоток, одновременно изучая Кафку. — А кто они такие?

На кого ты хочешь меня натравить? — подумал он. На меня же?

Вправду ли Кафке недоступны записи его отношений с Сири, ныне погребенные под пыльными грудами многократно переписанных страниц?

— Вы узнаете, когда встретитесь с ними, — Кафка невесело усмехнулся и встал из-за стола. — Идемте наверх, ко мне в офис. Я покажу вам, почему именно ваша помощь потребовалась в этом деле.

Офис Кафки занимал весь верхний этаж здания. Туда можно было подняться исключительно в скрипучем, тяжко переползающем с пролета на пролет широкой лестницы лифте, шахта которого была затянута мелкой сеткой. Выходя из кабины лифта следом за Кафкой, Пирс отметил, что здесь тепло, но не так жарко, как внизу.

— Дверь реагирует на входящего, — проинформировал Кафка, предостерегающим жестом указав на шарообразное навершие ручки. Скрытые зубцы таились под слоем патины, покрывавшим искусственную бронзу, готовые вонзиться в ладонь незваного гостя и напитать ее ядом. — Дверь: принять агента Пирса. Общие меры предосторожности: принять агента Пирса со стандартным уровнем допуска. Теперь вы можете следовать за мной.

Кафка распахнул дверь. За ней оказались ряды вычурно-угловатых деревянных письменных столов, они тянулись от стены к стене, занимая все пространство помещения. За каждым столом на высоком табурете восседал облаченный в темный костюм двойник Кафки, неустанно водивший перьевой ручкой по гроссбуху. Обычный посетитель (если бы его не убили на месте задолго до этого — дверной ручкой, половицей или обоями) мог бы подивиться причудливым диаграммам и рукописным строчкам, стремительно менявшимся на каждой странице по мере того, как эти книги исторических записей переписывали сами себя, и предположил бы, что бумага в них электронная. Но Пирс уже не был обычным посетителем. И когда он быстро прикинул с помощью телефона, сколько одновременных актов переписывания происходит в этой комнате, волосы у него на шее над воротничком встали дыбом.

— А вы и вправду трудитесь на Службу Контроля не покладая рук, — сказал он, обращаясь к затылку Кафки, словно бы стесанному каким-то предметом.

— Это главный координационный узел доисторической Германии, — сообщил Кафка; заложив руки за спину и заметно сутулясь, он не спеша прогуливался между столов. — Мы находимся достаточно близко к началу истории Стазиса и вынуждены прибегать ко всяким трюкам — мы не можем просто редактировать все, как нам захочется, иначе возникнет разрыв непрерывности. Мы выкручиваемся, мухлюем с неисторией, но это рискованная затея в эпоху, когда еще не изобретены технологии постоянного повсеместного наблюдения и записи, в конечном счете влекущие за собой создание Библиотеки в Конце Времен. Если варвар каменного века замерзнет насмерть на каком-нибудь леднике, и эта смерть останется незарегистрированной, для древней истории это возымеет вполне тривиальные и незначительные последствия. Но здесь правила изменчивы, и вмешиваться нам надо со всей осторожностью: если, предположим, путешественник во времени застрелит кайзера или иным способом исказит последовательность событий первобытной истории, ведущих к учреждению Стазиса, все будущее, каким мы его знаем, обратится в палимпсест. Человек, чье дело мне поручено, проявляет нездоровый интерес к фазовым границам Стазиса и неистории.

Один из двойников Кафки, сидевших за столами, посмотрел на них снизу вверх, его брови досадливо выгнулись.

— Вы не могли бы убраться со своими разговорами куда подальше? — спросил он.

— О, простите, — с неожиданной готовностью сказал Кафка, пришедший с Пирсом. — Агент Пирс, пожалуйста, идите за мной. Сюда, пожалуйста…

Пока Кафка вел Пирса в офис, походивший скорее на келью затворника, Пирс успел спросить:

— Вы сами разве не рискуете попасть в анахронизм? Такая многозадачность — и в такой близости от настоящего Кафки?

Кафка мрачно усмехнулся, усаживаясь за тяжелый дубовый стол.

— Я предохраняюсь. В любом случае, чем меньше народу знает о том, что в этих гроссбухах, тем безопаснее для всех.

Он указал Пирсу на маленький неудобный стул, установленный напротив.

— Садитесь, агент Пирс. Теперь будете говорить вы. Расскажите мне все о ваших отношениях с агентом-схолиастом Ярроу. Все, если вас не затруднит. — Он выдвинул ящик стола и извлек оттуда электронный планшет. — У меня здесь полная копия вашей переписки. Мы займемся каждой строчкой каждого письма.

Похороны в Берлине

Допрос продлился трое суток. Кафка даже не позаботился о том, чтобы ретроактивно стереть эти дни из времялинии Пирса. Ему явно хотелось, чтобы Пирс запомнил, как неблагоразумно ставить палки в колеса Департаменту Внутренних Дел.

В конце концов Пирс все же покинул гостиницу и побрел по улицам Берлина в состоянии, близком к нервному срыву.

Кафка доверяет мне или нет? Рассуждая трезво, скорее всего нет. Допрос с пристрастием он вел спокойно и методично, доискиваясь потаенного смысла каждой строчки в любовных посланиях Ярроу (давно канувших в глубины памяти Пирса), нащупывая ту струнку, игра на которой заставит Пирса сорваться. Поняв, что Кафка считает его связь с Ярроу ошибкой молодости, что Кафка совершенно точно осведомлен (и милосердно умалчивает) о все более отчаянных поисках того момента, когда его с Сири совместная жизнь была переписана, он почувствовал себя только хуже. Мы можем отнять у тебя все, что делает твою жизнь осмысленной, в мгновение ока, если захотим. Пирс не привык чувствовать себя беспомощным, это было новое, чреватое шоком ощущение, возвратившее его к достазисной жизни, полуголодному существованию в тени интересных времен, по которой он крался на цыпочках.

К тому же теперь его обуревала паранойя, связанная с Департаментом Внутренних Дел. Следят ли они за мной прямо сейчас? — подумал он, перейдя на прогулочный шаг. Кто этим занят? Мой призрак, офицер службы наружного наблюдения Департаме нта Внутренних Дел, или кто-то еще? Но он решил, что Кафка не безумец, чтобы после такого допроса посылать за ним еще и соглядатая. Если в отношении Ярроу ведется расследование, он сам тоже может быть под подозрением. Это ведь было первым правилом контрразведки: виновен тот, кто состоит в порочащих связях.

Он почувствовал приближение гибельной депрессии. Чернильная тень ее нависала над ним все эти месяцы, пока он неистово рылся в Библиотеке, но тихое исчерпывающее обследование его души, предпринятое Кафкой, сработало как катализатор. Теперь уверенность в том, что он никогда больше не увидит ни Сири, ни Магнуса, ни Лианны, только возрастала — и даже если он когда-нибудь и разыщет их, тени, укоренившиеся в его сознании под безжалостным светом настольной лампы инспектора Департамента Внутренних Дел, загонят их еще дальше в неисторию.

Он продолжал слоняться по улицам.

Цивилизация давила на землю, как тяжелое одеяло, как раковая опухоль на живые ткани, все эти пятиэтажные серые жилые дома в районах блочной застройки и помпезные каменные деловые здания с колоннами, портиками, карнизами, которые облюбовали воркующие голубки. Город упревал в летней жаре, запах лошадиного дерьма, над которым носились тучи мух, смешивался с кисло-резкой горечью печного дыма. На улице, кроме него, были и другие люди: вот мелкий торговец продает с подноса яблоки, вот влюбленная парочка, прогуливаясь вместе, неспешно дышит этим воздухом. Пирс медленно шел по обочине широкой улицы, пот катился по его спине под костюмом, и, пытаясь найти под магазинными тентами укрытие от безжалостного летнего зноя, предоставил навигационной системе телефона направлять его шаги так, чтобы даже после беспорядочных скитаний он мог найти дорогу домой. Иначе он мог бы блуждать в этом мире теней вечно и никогда не отыскать своих следов… Хотя Стазис и его устройства повсеместного наблюдения запустили коготки даже в эту последовательность событий, история оставалась здесь перепутанным клубком, многие нити многократно сплетались, а иные даже были вырваны из окончательного узора…