Обратная перспектива - Столяров Андрей Михайлович - Страница 16

У меня были иные причины. Примерно неделю назад я вернулся с конференции в Таганроге, и не знаю, что в этом городе так подействовало на меня – то ли разгар южного лета, хотя Петербург уже овевала прохладой осенняя желтизна, то ли новая, незнакомая для меня среда: из участников конференции я практически никого не знал, то ли на редкость необременительное расписание: все четыре дня я был предоставлен самому себе, – но только, возвратившись домой, я вдруг почувствовал, что из пленительных райских кущ попал в изнемождающий ад. Причем ад этот был весьма специфического характера. Вместо боли, невыносимых мучений, паров едкой серы, обжигающего огня, которые, несмотря на загробную сущность свою, есть все-таки жизнь, он представлял собой отсутствие всяких чувств, отсутствие самой жизни, вдруг испарившейся из неуклонного течения лет. Наверное, это был кризис среднего возраста, особенно неприятный для людей рефлективных, вроде меня, однако осознание этого никакого утешения не приносило. Я был – никто, звали меня – никак, я был нигде – впереди простиралась унылая экзистенциальная пустота. В самом деле, что мне еще предстоит? Ну – напишу сколько-то там статей, которые, исключительно по необходимости, просмотрят двадцать пять человек, ну – может быть, выпущу монографию, и впадет она в летаргический сон на отдаленных полках библиотек, ну – выступлю на тридцати-сорока конференциях, где словоизвержение, выдаваемое за научную мысль, уже на утро осядет в прошлом, как дряблая пыль. Где мои грандиозные планы, рождавшиеся лет двадцать назад? Где те идеи, которые должны были просиять как звезды в океанической темноте? Где тот двухтомник о революции, который я когда-то хотел написать? Куда все это исчезло? В каких далях сгинуло? Почему я стал тем, чем никогда быть не хотел?

Меня не радовала даже статья, которую я в Таганроге почти полностью набросал. Ну что статья – очередные мыслительные потуги, претендующие на интеллектуализм. Признаемся честно: кому эта статья нужна?

В общем, это был ад кафкианского типа: муторность быта, откуда исчезли всякие признаки бытия. Я листал тексты, распечатанные на бумаге, что-то подчеркивал, делал какие-то пометки карандашом, подбирал необходимую литературу, нехотя отвечал на звонки, проверял почту, в свою очередь сам кому-то писал, что-то там обещал, от чего-то вяло отказывался, с кем-то договаривался о чем-то, кого-то, напротив, предпочитал вежливо избегать, и непрерывно, будто заскочив в борозду, мучительно думал – зачем все это, зачем? Вопрос, который топил в отчаянии людей гораздо умнее меня. Честное слово, в эти безнадежные дни, когда небо уже темнело в предчувствии надвигающейся зимы, когда воздух, напротив, яснел и, словно прощаясь, кружила в нем опадающая листва, я готов был продать душу дьяволу, если б он паче чаяния возник бы передо мной. Продал бы, не задумался бы, не дрогнул, только бы, наверное, удивился: неужели за этот безжизненный паутинный комочек что-то дают?

Примерно такое было у меня состояние, когда я получил письмо от Ирэны Сарок. Я просто перестал в тот момент понимать – кто я и что. Рассеивался как клок дыма, взлетевший от догорающего костра. Однако вот что тут знаменательно: судьба хоть и подкрадывается к человеку на мягких бесшумных лапах, но можно угадать ее приближение по некоему трепетанию атмосферы. Начинается в ней какая-то магическая вибрация, раздается чуть брезжащий звон, который улавливает лишь тот, кто настроен слышать его, сознание пробуждается, точно перед восходом солнца, и в нем, как паутинки в глазах, неизвестно откуда всплывают загадочные знаки и письмена.

Не буду утверждать, что я почувствовал в этом предложении указующий перст – нечто вроде пророчества, вспыхнувшего когда-то на мозаичной стене дворца, – но упоминание о Льве Троцком заставило меня выпрямиться и по-иному взглянуть на Ирэну.

Будто ударил в тумане колокол, возвещающий об отплытии корабля.

Ирэна, впрочем, истолковала мой взгляд по-своему.

И, приветливо улыбаясь, назвала мой ежемесячный гонорар.

Цифра парила на какой-то фантастической высоте.

– Скока-скока? – в лучших эстрадных традициях переспросил я. – Это, значит, одно кило или весь мешок?

И вот вам клянусь: если бы Ирэна не поняла, если бы выяснилось, что она этого скетча не знает, я бы, наверное, вежливо попрощался, встал и ушел.

Судьба – это, конечно, судьба.

Но не всякую случайно подвернувшуюся судьбу следует принимать.

Однако Ирэна звонко расхохоталась, показывая, что чувство юмора у нее есть.

Вот теперь это была подлинная судьба.

Вновь звякнул колокол, заскрипел проснувшийся такелаж, выгнулись паруса под ветром.

Распахнулся зеленоватый океанский простор.

Ирэна ждала ответа.

– Что ж, давайте поговорим о конкретике, – усаживаясь поудобнее, предложил я.

Ты спрашиваешь меня, что я могу сказать за хасидов? Извините, коллега, – выражаясь сухим академическим языком, это глубоко непрофессиональный вопрос. Даже странно слышать его от тебя. И так же странно было бы мне, вполне добропорядочному гебраисту, имеющему какую-никакую репутацию в научных кругах, на него отвечать. Если тебе нужна просто справка, то загляни в интернет, там ты найдешь все, что требуется. В Еврейской энциклопедии, например, посмотри. А если ты хочешь серьезно изучить данную тему, то здесь, сразу предупреждаю, надо написать мелким шрифтом страниц 150. Это, опять-таки извини, выше моих скромных сил. Проще полистать какую-нибудь монографию, изданную в Израиле или в Штатах. Правда, большинство из них написано на басурманских языках, кои ты как человек истинно русский разбираешь с большим трудом, но ради такого дела «лингва ивритика» можно и изучить. Как выразился в свое время Андрей Белый, поэт, до чего в России дошло – Гегеля переводят на русский язык, неужели нельзя по-немецки прочесть?

Вообще, чудило, чего ты хочешь конкретно? Тебя интересует происхождение хасидизма, который основал великий Исраэль Бааль Шем Тов, что в переводе на понятные тебе словеса означает «добрый человек, знающий тайное имя бога»? Кстати, знание этого тайного имени дает, согласно легендам, величайшую власть. Или, может быть, тебя интересует хeрем – проклятие, которое наложил на хасидов еще в XVIII веке Виленский гаон (был такой удивительный человек) и о чем до сих пор настойчиво вспоминают некоторые иудейские ортодоксы? Между прочим, херему был в свое время предан и Барух Спиноза – чем-то не понравился привередливым амстердамским евреям скромный шлифовщик линз. Или твой интерес направлен на теологические принципы хасидизма: отход от мелочной регламентации Торы, склонность к экзальтированному, очень личному, прямому восприятию бога? В этом отношении хасидизм (движение «праведников») перекликается с ранним европейским протестантизмом. Видимо, и в религии соблюдается «закон гомологичных рядов». Или ты хочешь знать о каком-либо из конкретных его направлений? Существуют ведь бердичевские хасиды, чернобыльские хасиды, любавичские хасиды, один из которых, Шнеур Залман, даже основал самостоятельное учение – хабад; есть также хасиды из Витебска, из Лежайска… Пусть тебя не удивляют знакомые названия географических мест: хасидизм возник в России, или по-теперешнему – на Украине, в юго-западном ее регионе, где частично существует и до сих пор. А ведь есть еще и сатмарские хасиды, которые, проживая в Израиле – нет, ты только представь! – яростно отрицают его, поскольку Израиль, будучи воплощением духа, о чем было в свое время возвещено, может быть возрожден лишь мессией, но никак не людьми, а до тех пор евреи обязаны жить в диаспоре. Такая вот путаная мозаика, разбираться в которой можно всю жизнь.

Честно говоря, я бы на этом свой ответ и закончил – ну, разве что посоветовал бы не забивать голову всякой мистической ерундой. Зачем тебе это надо? Но ты, старик, меня буквально сразил вопросом об осовецких хасидах. Это, знаешь ли, уже совсем другой коленкор. Хасиды из Осовца – очень специфическое ответвление данной темы. С чего это вдруг они заинтересовали тебя? Где ты вообще мог услышать о них? Ведь об осовецких хасидах известно, по-моему, меньше, чем, например, об этрусках – те хотя бы памятники по себе оставили, а эти – вообще ничего. Ты б меня еще об ассасинах спросил. Или о священных писаниях алавитов, о книге «Китаб аль-Маджму», которую не видел никто. Признаюсь, тут мне пришлось просеять довольно обширный материал, пока не заблестели в породе первые золотинки. За это, старик, с тебя причитается, причем в двойном размере – пожалуйста, не забудь.