Кости земли - Суэнвик Майкл - Страница 53

Она не смогла заснуть.

Да и кто бы смог после всего, что случилось? Даже если бы все стряслось не у нее на глазах, даже если бы они не были так близки, смерть Чака автоматически уменьшала их популяцию до десяти человек. Это было ни с чем не сравнимой катастрофой, причиной для глубочайшего горя. Лейстер почувствовал, что должен войти в палатку и утешить Тамару.

Его душа взбунтовалась от одной только мысли об этом. «Я не могу! — ожесточенно думал он. — Во мне самом нет ни капли утешения. Нет ничего, кроме тоски и жалости к себе». Лейстер решил, что он окончательно обессилел, что еще одна капля человеческого горя сокрушит его, раздавит, превратит в нечто бесформенное.

Тамара плакала.

Ну и пусть! Возможно, это эгоистично, но он не собирается снова брать самый тяжкий груз на себя. Он просто не в состоянии! Чего она хочет от него? Слезы катились по щекам Лейстера, и палеонтолог презирал себя за эти слезы.

Каким же слабаком он оказался! Из всех людей, когда-либо живших на Земле, он последний, к кому можно обратиться за помощью!

Тамара продолжала плакать.

«Ты должен войти», — говорил он себе. Но Лейстер не мог войти.

Наконец он поднялся и все же вошел в палатку.

17

ТИПОВОЙ ЭКЗЕМПЛЯР

Материк Пангея: телезоиская эра, мезогнойский период, хронианская эпоха, эпиметианский век. 250 млн. лет н. э.

Джимми первым вынырнул из временного туннеля, быстро огляделся и махнул рукой остальным. Они выскочили на траву вслед за ним.

Стояла ночь.

Вокруг росли деревья с низкими, изогнутыми ветвями. В детстве Джимми называл такие лазильными. Где-то внизу плескалось озерцо, его черные воды отражали звездное небо.

Поляну окружал десяток неярко освещенных ворот. Туннель находился в центре.

Легкий ветерок морщил поверхность озера. Молли передернула плечами и спросила:

— Куда теперь?

Джимми показал на ворота, подле которых маячили в ожидании две неясные фигуры одинакового роста и сложения. Он не произнес ни слова, необходимость действовать всегда вселяла в него уверенность и спокойствие, и Бойли не хотел портить этот настрой разговорами.

Фигуры приблизились.

— Привет, Гриффин, — сказала Сэлли.

— Привет, Гриффин, — сказала Гертруда. Шрам-полумесяц иронически изогнулся в углу ее рта.

Они обменялись взглядами, в которых Джимми прочитал злость, вызов, высокомерие, уязвленное самолюбие и удивление.

Молли, знавшая историю шрама, обратилась к младшей из встречающих:

— Скажи мне, что это просто ты из твоего собственного будущего… — Сэлли начала отрицательно мотать головой, — … а не та женщина, которая втравила нас в эту историю.

— Она… — начала Сэлли.

— Я есть я и несу полную ответственность за все случившееся.

— Но это невозможно!

— Только для средних умов, — усмехнулась Гертруда.

— Мы объясним, — подтвердила Сэлли.

— Мне сказали, что две размежевавшиеся линии никогда не встретятся, — резко сказала Молли. — Как вы можете существовать вдвоем в одной реальности?

Наблюдая за Молли, Джимми не мог не отметить, как виртуозно она работает. Герхард не боялась казаться глупой и откровенно напрашивалась на объяснения. Она адресовала все вопросы старшей женщине — Гертруде, игнорируя младшую — Сэлли. Это рвало и без того тонкие нити симпатии между двумя вариантами и рождало трещину, которую Молли впоследствии надеялась расширить.

— В ваших временных рамках это правда, — согласилась Гертруда. — Но здесь, по эту сторону Терминал-Сити, все иначе. Вы же были там, внутри, и просто обязаны это понимать. Любой человек, имеющий хоть какие-то мозги, способен сообразить, что основная задача Терминал-Сити — примирять результаты отклоняющихся линий с объективной реальностью.

Сэлли кинула на Гертруду короткий взгляд и вновь отвела глаза.

— Для чего? — спросил Гриффин.

— Хотя бы для того, чтобы мы все здесь встретились, — ответила Гертруда. — Пойдемте ко мне, и я все вам объясню.

Она шагнула к ближайшим воротам и исчезла. Немного поколебавшись, Сэлли двинулась за ней.

Остальным пришлось последовать за странной парой.

Гертруда жила в башне, в центре покрытого лесом круглого острова, плавающего по Внутреннему морю. Теплый бриз проникал сквозь открытые окна, принося соленый запах невидимого моря. Серебряный месяц низко висел в небе. И море, и месяц не были видны из временного туннеля, поэтому Джимми Бойли понял, что ворота перенесли их на порядочное расстояние.

— Где конкретно мы находимся? — спросила Молли. Гертруда щелкнула пальцами, и в руке ее появилась карта.

— Это возрожденная Пангея. Континентальный дрейф опять соединил все земли в один огромный материк. Он омывается Мировым океаном и имеет свое собственное внутреннее море.

Она постучала пальцем по линии экватора, пересекающей синюю каплю.

— Мы вот тут. В серединке. Я живу в центре мира. «Разумеется, — подумал Джимми. — Где же еще?» Остальные бродили по комнате, разглядывая вещи, открывая ящики, в общем, демонстрируя любопытство, которое Гертруда полностью игнорировала. Джимми отметил, что он вряд ли бы допустил такую вольность у себя дома.

— У тебя здесь совсем мало книг, — заметил Гриффин.

— Все мои.

— Она имеет в виду, что сама их написала, — пояснила Сэлли.

— Конечно. Что еще я могу иметь в виду?

— Это кто такие? — спросила Молли.

Одна из стен была полностью стеклянной. Другая, напротив нее, представляла собой террариум с землей, сплошь изрытой норками и туннелями. По норам шныряли бледно-розовые лысые зверьки величиной с мышь.

— Голые кротовые птицы, — ответила Гертруда. — Они потеряли оперение, но приобрели общественную социальную структуру. Замечательный пример параллельной эволюции. Поведенчески они почти идентичны голым кротовым крысам, но их ближайший общий предок был скорее всего существом домезозойским и походил на ящерицу.

Молли Герхард с плохо скрытым отвращением глядела на бледных зверьков, карабкающихся друг на друга, копающихся в земле крохотными зубами и похожими на иголки когтями.

— Зачем ты их здесь держишь?

— Но они же необычайно интересны!

— Они — интересны?

Гертруда фыркнула.

— Кровеносная система всегда была терра инкогнита палеонтологии, — начала она. — Огромное количество ученых буквально сходило с ума, пытаясь установить, были ли динозавры холоднокровными или же теплокровными, путаясь в мешанине терминов. Впоследствии стало понятно, что кровеносная система совсем не так проста, как кажется. Температура тела может быть как постоянной, так и переменной, регулироваться изнутри или снаружи, уровень метаболизма может быть низким и высоким. Поддержание постоянной температуры тела называется гомеотермией. Вариативная температура, обычно сходная с температурой внешней среды — пойкилотермией. Температура, регулируемая изнутри, называется эндотермией, снаружи — эктотермией. Животное, уровень метаболизма которого в состоянии отдыха остается высоким, называется тахиметаболиком, низким — брадиметаболиком. Это понятно? Прекрасно. Итак, теплокровные животные в большинстве своем гомеотермики, эндотермики и тахиметаболики, в то время как хладнокровные — пойкилотермики, эктотермики и брадиметаболики. Но голые кротовые птицы оказываются гомеотермиками, эктотермиками и тахиметаболиками. Они что, холоднокровные? Существуют некоторые виды насекомых, температура тела которых в неподвижности равна температуре окружающей среды, но в полете поднимается гораздо выше. Они пойкилотермики, эндотермики и брадиметаболики. Теплокровные или холоднокровные? А звери, впадающие в спячку? Гомеотермики, эктотермики, брадиметаболики? И тепло— и холоднокровные одновременно? Если бы вы сами начали изучать механизм этой системы, вы бы поняли, что я невероятно упрощаю. На самом деле все еще запутанней. Вот я и решила навести здесь порядок.