Выбор - Суворов Виктор - Страница 9

Понятно, в кадрах кинохроники трудно будет различить детали, и все же не зря закупили ручки семи разных форм. Потом кадры хроники и каталоги ручек сопоставят, чтобы путаницы не произошло. И любые детали, любые подробности пригодятся…

Чародей сидел уже не на табуретке, в кресле начальника тюрьмы, слышал грохот арестантских подков и благодарственные вопли, блаженно улыбался, отдавая короткие распоряжения:

— Гиммлеру про меня не докладывайте.

— Слушаюсь, не докладывать.

— Нет, нет. Я не приказываю. Просто вам не следует торопиться — доложите, что поймали меня, а потом конфуз выйдет. А я тут, как сами понимаете, не задержусь, поем, обсушусь и уйду. Где, кстати, мой обед?

Но делегаты могут ручками поменяться! Один любуется чудо-ручкой и другой любуется. Давай, первый говорит, махнем!

Что будет, если делегаты, не понимая великого смысла, ручками поменяются?

Не бойтесь. Предусмотрено. Кинокамеры не дремлют, фиксируют. И много среди делегатов скользит темного народа, тоже якобы делегаты, но поди ж ты разберись, кто делегат, а кто нет. И там, куда кинокамера своим зорким глазом не заглядывает, в женский туалет, к примеру, там девушка-узбечка хлопкоробка в азиатских штанах у огромного зеркала переплетает сто десять своих косичек…

И все видит.

Ей же не зря столько косичек придумали. И зеркало во всю стену — тоже не зря.

Но в конце концов и это не главное. Графологическая экспертиза — вот козырь. Зачеркни, товарищ, любого делегата в списке. И любого впиши. Не важно, кого впишешь, хоть самого Троцкого, важно — своей рукой. Впиши кого хочешь, тем самым автограф свой оставь, а уж ребята из Института Мировой революции тебя вычислят. Образцы почерка каждого собраны давно, да еще при регистрации каждый собственноручно анкету заполнял якобы для мандатной комиссии. Ребятам Холованова остается только почерк, которым ты мерзкое имя в список внес, сравнить с почерком твоей анкеты. А уж графологи свое дело крепко знают. Не ошибутся.

Вычисление зачеркнувших идет независимо сразу по многим линиям: эксперты по ручкам свое заключение дают, эксперты по почерку — свое, есть и другие эксперты… Каждая группа работает независимо от других. Потом результаты будут сопоставлены, если вскроются расхождения, работа будет продолжена. Есть методы…

И не надо думать, что вычисляют только тех, кто имя товарища Сталина зачеркнул. Вовсе нет. Всех вычисляют. Вот кто-то зачеркнул фамилию нового главы НКВД товарища Берия. Кто же на такое решился? А решился не кто иной, как любимец Лаврентия Павловича Берия директор Норильского металлургического комбината НКВД СССР товарищ Завенягин. Вай, как интересно. Вместе — друзья товарищи, водой не разольешь, а как до тайного голосования доходит… Товарищ Сталин аж подпрыгнул, такое услыхав. Главное теперь, чтобы товарищ Берия случаем не пронюхал, какой у него любимец. Пусть товарищами остаются.

А Завенягину характеристика: старый чекист Завенягин все чистки прошел, все контроли, и вот тебе на — в демократию поверил, бдительность потерял, правом вычеркивать решил воспользоваться… Бывают же дураки на свете! Таких беречь надо. И на нужные посты расставлять.

А может, шаг такой вовсе не глупостью продиктован? Что это, отчаяние? Предсмертный протест? Расчет? Расчет на что?

Бани в тюрьмах Берлина — уж больно хороши. Чистота ослепительная, свет мягкий, воздух свежий, жар отменный. Сначала — мощный душ, потом чародея размяли-расправили, еще раз в душ поставили, после того — сухая парилка огнедышащая. С пивом. Пиво в маленьких зеленых бутылочках, бутылочки в бадье деревянной, во льду. Много бутылочек.

Чтобы меня превратно не истолковали, оговорюсь: баня такая — не для всех. И даже не для всех надзирателей. Баня для вышестоящего руководства — для начальника тюрьмы и тех, кто его проверять уполномочен. Баня влеплена между внешней стеной и кочегаркой. За внешней стеной — не улица берлинская, а еще одна тюрьма. Женская. Они как бы две разные тюрьмы, но под единой администрацией, с общими на две тюрьмы хозяйственными службами, чтобы две прачечные не держать или два рентген-кабинета. Потому тут, в районе командирской бани, втертой меж других строений, две тюрьмы как бы в единое целое сливаются.

Вот туда наш чародей и попал. Его почему-то быстро из разряда арестантов перевели в разряд проверяющих. Порядок в Берлине установлен крепкий — проверяющие могут нагрянуть в любое время дня и ночи. Потому в любое время дня и ночи баня та (не то чтобы спрятанная, но в официальный перечень тюремных помещений не вписанная) находится в десятиминутной готовности к приему любой комиссии. Только ворота растворяются, только машины комиссии в тюремный двор вкатываются, а тут в бане пары быстренько поднимают до соответствующих высот. И аттракционов в бане подготовлено на любой вкус в изобилии. И много в той бане разнообразных удовольствий вкусить дозволяется…

Банщик тюремный, доложу я вам, особая порода рода человеческого. Как попадают в банщики тюремные, мне знать не дано. Знал бы как, сам бы банщиком бутырским заделался. Но не знаю, потому низменным трудом сочинителя перебиваюсь.

Так вот: даже немецкие тюремные банщики и те чародея уважали.

— Отчего же его не застрелят?

— Так ведь пули мимо него летят.

— Кто же главнее, папа наш, начальник административно-хозяйственной части, или чародей какой-то?

— Сдается мне, чародей главнее. Может такое быть, что он главнее и самого начальника тюрьмы.

Присвистнули: если так, то его по полной программе развлекать надлежит, с девками-затейницами.

Но чародей спешил. Ограничился пивом. И пил немного. Только для утоления жажды. И повторял про себя: «Не уснуть! Не уснуть! Не уснуть!»

А что делать, если делегат съезда, воспользовавшись правом тайного голосования, вычеркнул великое имя из списка, но другого не вписал, автографа своего не оставил? Нельзя же одну черту автографом считать, и эксперты по почерку не помогут. Полагаться только на выводы тех, кто микродефекты ручки будет искать?