Женщина с глазами кошки - Полянская Алла - Страница 17

— Это демагогия.

— Луис, юридически я права. Думаю, божок тоже не подкопается. Фактически я не нарушу запрет — ведь нельзя ничего брать из сокровищницы. Ладно, мы и не возьмем ничего из сокровищницы. А насчет того, что лежит на лестнице, никаких запретов нет. Так что давайте-ка оставим в дураках эту гипертрофированную ящерицу и разбогатеем. К тому же нам пора возвращаться, ведь нужно найти место для ночлега. Ступенек-то здесь прорва, и все ведут вверх.

Мы выходим из сокровищницы, прикрыв дверь. Бог с ними, с теми цацками, не было печали! На ступеньках полно всего — под скелетами обнаруживаются мешки и мешочки, наполненные всяким-разным, ткань истлела, и мы подбираем только то, что высыпалось из них. Но и этого достаточно, чтобы наполнить наши рюкзаки. На досуге разберем найденное, возьмем то, что сможем унести сразу, остальное спрячем, а потом вернемся.

— Вот, держи. — Луис тычет мне в руки что-то. — Как раз для тебя.

Ого, зеркало! Полированная серебряная пластина в золотой рамке из переплетенных между собой цветов и листьев ириса, украшенных россыпью сапфиров, алмазов, гранатов и изумрудов. Ничего красивее я в жизни не видела и очень благодарна Луису за подарок.

Наконец мы выбрались наверх. И очень вовремя, потому что солнце уже вознамерилось прыгнуть за горизонт, а сумерки в этих краях — понятие весьма условное.

— Здесь и заночуем. Смотрите, вон тот дом почти цел. — Луис решительно направляется к белому строению. — Надеюсь, никто не боится призраков?

Стены и полы дома, как и все здесь, из белого мрамора и практически целы. Крыша тоже на месте, и ничто не указывает на то, что она собирается упасть в ближайшее время. Обломки мебели или еще чего-то, теперь уже не понять, какие-то черепки. Луис подбирает несколько, рассматривая узор. Посреди комнаты стоит плоский широкий камень с мастерски вырезанным подголовником. Причем камень теплый — его расположили так, что целый день на него падают солнечные лучи, но не прямо сверху, а из боковых отверстий под потолком, и сейчас он не горячий, а приятно теплый. И будет отдавать тепло до самого утра.

— Нам даже удобно будет. — Эд иронично улыбается. — Смотрите, какая кровать, все поместимся! Ну, чего ты, Тори? Я ничего плохого не имел в виду!

— Смотря что считать плохим. — Луис задумчиво трогает стены дома. — В моем понимании секс — это отлично.

— Никто не говорит о сексе.

— Глупости. Ты именно это имел в виду, и Тори о том же подумала. Ничего плохого, такова жизнь. Но Тори может быть спокойна, я никогда не брал женщину силой.

— Вам, двум идиотам, если уж совсем невтерпеж, то придется заняться сексом друг с другом, потому что я — пас. Все, можете устраиваться, а я пойду ополоснусь — видела невдалеке колодец с водой.

— Будь осторожна. — Луис отрывается от изучения узоров на стенах. — Здесь могут бродить хищники и водиться змеи.

Да плевать мне на хищников и змей! А вот мысль о том, что останусь ночью рядом с двумя парнями, меня раздражает. Черт подери, до чего же вода холодная! Колодец — просто глубокая щель в земле, выложенная по периметру мраморными плитками. На них какие-то узоры и нечто вроде иероглифов, и, возможно, когда-то водоем предназначался для принесения жертв, но теперь это просто колодец. Есть вода, есть мыло и шампунь — вот все, что мне нужно в данный момент. Только вода прямо ледяная. Зато чистая!

Переодевшись в свежую одежду, я стираю грязные шмотки и раскладываю их на горячих плитах для просушки. Надо и этих двух болванов послать помыться, раз уж предполагается ночевка с таким тесным контактом.

Подхожу к «нашему дому» и слышу…

— Не представляю! Честно говоря, я просто теряюсь перед ней. — Эд явно чем-то расстроен.

— Выбрось из головы. Такая женщина не станет принадлежать никому, я знаю. — Говоря, Луис явно продолжает перебирать черепки. — Тори не злая, просто очень одинокая. Возможно, воспитывалась в приюте. А когда в детстве узнаешь, почем фунт лиха, в сердце навсегда поселяется печаль. Кто знает, что выпало на ее долю. Но она не злая и не подлая, это я тебе точно могу сказать. Просто все то, что мы называем цивилизацией, для нее — как красная тряпка для быка.

— И что с этим делать?

— Ничего. Воспринимай все как должное.

— Она меня ударила, помнишь?

— Правильно сделала. Эд, ты идеалист, а Тори — женщина практичная. Кстати, я тогда едва не умер от страха.

— Да она бы никогда не сделала то, о чем говорила. Просто шумела, и все.

— Вот тут ты ошибаешься. Если бы она не спешила, то вполне могла бы и выполнить свои угрозы. Впервые встречаю такую буквальную женщину.

— Она тебе нравится?

— Конечно. Но, надеюсь, ничего не заподозрит.

— Почему?

— Потому что Тори всего, что касается вопросов пола, вроде как боится. Видимо, с ней случилось нечто дурное, и этого уже не исправить, только она сама может, но не хочет…

Ну ничего себе! Надо немедленно прекратить перемывание моих костей. Отчего-то неприятно, что парни активно обсуждают меня, а потому я пинаю какой-то камешек, и тот, катясь по каменной же мостовой, громко тарахтит, а я заглядываю в дом.

— Скоро стемнеет, так что, ребята, ступайте и вымойтесь хорошенько. А потом я вас перевяжу.

Эд с Луисом роются в своих рюкзаках в поисках одежды и мыла, затем выходят, а я сажусь на каменную кровать. Она теплая и гладкая, приятная на ощупь, но пыльная. Я вытираю пыль и снова сажусь, отчего-то нервничая. Это место как-то странно действует на меня. Здесь совершенно тихо, я даже насекомых не заметила, не говоря уж о более сложно устроенных организмах.

Чтобы чем-то заняться, вытряхиваю вещи из рюкзака и снова укладываю — ради порядка. Драгоценности, взятые на лестнице, что вела в сокровищницу, блестят в солнечных лучах. Я беру в руки браслет, который нашла самым первым. То, что работа не инкская, даже мне понятно. Инки, как и майя, создавали довольно уродливые вещи. Что бы там ни утверждали археологи, а мой вкус не выдерживает их представлений об эстетике. К тому же я не считаю бирюзу, оникс и нефрит драгоценными камнями, так что и тут наши вкусы отличаются. Именно поэтому браслет мне нравится: его делал кто угодно, но не инки. Массивная штука, но плетение узора делает его легким, а цветы и листья, украшенные россыпью гранатов, сапфиров, изумрудов и топазов, значат только одно: вещица всегда будет моей, я ее никогда не продам.

— Надеюсь, все успеет высохнуть. — Луис встряхивает мокрыми волосами. — Мы свои шмотки тоже постирали, глядишь, высохнут до темноты, камни-то горячие. Может, поедим?

Я достаю консервы и крекеры из наших запасов, присовокупляю шоколадку. Есть хочется ужасно, только сейчас почувствовала. Сколько там осталось светового дня, пара часов? Думаю, одежда успеет высохнуть — спать нужно укладываться не только одетыми по-походному, но и с рюкзаками, то есть готовыми двинуться в путь. Мало ли что может случиться, ищи тогда среди ночи свои шмотки и прочие нужные вещи! Если еще время на поиски будет…

Луис сидит с голым торсом. Я осматриваю его и Эда раны, промываю их, дезинфицирую и ввожу обоим антибиотик. Препарата осталось мало, а НЗ я трогать не буду — раны не выглядят воспалившимися, заживают нормально, так что рискну сэкономить лекарство.

— Так что будем делать дальше? — Эд устраивается на кровати и с аппетитом ест консервированные бобы со свининой. — Куда пойдем завтра?

— Поднимемся на гору и перейдем через перевал. — Луис достает из своего рюкзака бутылку бренди и разливает в кружки. — Спасибо, Тори, подлечила. Давайте выпьем немного, бренди в этих местах вещь необходимая, если не хотим подхватить какую-то гадость — кто знает, что тут за вода. Дальше будут индейские поселения, наймем проводников и — вперед. Бешеный Педро останется с носом.

— Так и сделаем.

Конечно, мы утром уйдем, но у меня есть масса вопросов. И насчет катастрофы самолета, и насчет странного города среди джунглей. Только, возможно, ответов я не узнаю никогда.