Другой путь - Акунин Борис - Страница 31

По нынешнему положению дел товарищ Мягков к настоящей власти был ближе, чем товарищ Рогачов, потому что работал в самом ключевом отделе ЦК, организационном, а Панкрат Евтихьевич всего лишь поднимал социндустрию. Но это могло и перемениться, потому что Рогачов – фигура покрупнее Мягкова. Филипп давно уже потихоньку гнул свою линию: рано-де вам, Панкрат Евтихьич, себя строительством заводов и электростанций баловать. Фундамент рабоче-крестьянского государства толком еще не достроен. Товарищ Рогачов отмахивался, иногда и посылал к такой-сякой матери, но вода камень точит. А стаж партийный у нас побольше, чем у Мягкова, и заслуги перед партией поувесистей. Ничего, дайте срок. Будет и у нас кабинет в Кремле, не считая прочей чепухи вроде дачи с гаражом и личной охраны.

Когда товарищи Рогачов и Мягков вернулись, в одиннадцатом часу вечера, наглядно обозначилось, у кого из персонала какое положение. Начальник охраны и секретарша молча встали и вышли, остался только порученец Унтеров – пересел к стеночке, достал блокнот. И то сначала глазами спросил у хозяина, можно ли. А Филипп и усом не повел. Знал, что он Панкрат Евтихьевичу ни в каком разговоре не помеха. Остался где был, за столом. Тем более что большие люди сели поодаль, у натопленного камина, в креслах.

Тут-то самое главное и началось. Продолжился разговор, который шел у Самого. Очень скоро Бляхин ухватил смысл, разобрался – тем более, про это с товарищем Рогачовым было говорено не раз и не два.

Совещание, оказывается, было про то, как выбить из-под троцкистско-зиновьевско-каменевской оппозиции почву на местах. В центре-то, на недавнем партийном съезде им вломили по первое число, но во многих ячейках, особенно в армии, в профсоюзах, на производстве раскольники свои позиции сохранили. Рогачов с Мягковым перебирали разные города-губернии, поочередно. Несколько раз за время разговора посылали Унтерова то телеграмму отбить, то радиограмму послать (на даче был и телеграф свой, и даже радиостанция). Филипп же просто сидел, являл своим скромным присутствием, что он при товарищ Рогачове нужный человек, от которого секретов нет. И ждал, не подвернется ли случай пригодиться.

В конце концов дождался.

Товарищ Мягков говорит:

– Знаешь, Панкрат, что я тебе скажу. Оппозицию мы могли бы и проще придавить, безо всех этих дискуссий на местах, потому что от них разброд один и ругань. Но Он дальше глядит.

Филипп сразу навострил уши – понял, о ком это, потому что коротенькое слово «Он» было произнесено особенным образом, а товарищ Мягков еще и пальцем на потолок показал. Сказано было про генерального секретаря Всесоюзной коммунистической партии большевиков товарища Иосифа Виссарионовича Сталина, которого свои в последнее время стали называть «Сам». Этот титул стоил подороже, чем в старорежимные времена «императорское величество». А и человек, про которого так говорили, тоже был покапитальней царя Николашки. Тот что? Получил свое царство от папаши, на золотом блюдечке, безо всякой заслуги. Так вместе с блюдцем потом и обронил, расколошматил, дурак бессчастный. Иное дело товарищ Иосиф Виссарионович Сталин. Был никем, хуже Фильки Бляхина, потому что еще и нерусский, а стал всем. Своей головой, стальной волей, острым умом пробился. И, уж будьте уверены, ничего не уронит, не расколошматит и не отдаст. Один раз его увидишь – сразу это поймешь.

– У Самого голова– арифмометр, – продолжил про самое важное товарищ Мягков. В углу мясистого рта у него была незажженная трубка, он ее гонял справа налево и обратно. Недавно бросил курить, врачи запретили из-за грудной жабы, а привычка осталась. – Я думаю, Он хочет выявить на будущее, кому из товарищей можно доверять на все сто, кому на пятьдесят, а кому ни на сколько. Вот в чем главный смысл всей нынешней бучи.

Панкрат Евтихьевич ему, поморщившись:

– Коли так, Котофеич, противно. На провокаторство похоже.

Это у товарища Мягкова такая партийная кличка, с подпольных времен: Котофеич. Только старые соратники его теперь так называют, кто ему ровня. И правда, был он похож на кота, если б коты бывали не пушистые, а наголо бритые. Движения под стать фамилии – мягкие, улыбка ласковая, голос приятно негромкий, мурлычистый. Однако чувствуется, что в бесшумных лапах спрятаны острые когти. Цапнут – легко не будет. Бляхин опасных людей с кошачьей повадкой хорошо чувствовал. Встречались такие на его жизненном пути, не к ночи будь помянуты. Рогачов рассказывал, что в подпольные времена Котофеич за внутреннюю безопасность отвечал: конспирация, защита от шпиков и предателей. В Гражданскую он, как одно время Панкрат Евтихьевич, был членом коллегии ВЧК. Сейчас тоже оказался в ключевом месте – на партийно-организационной работе.

– Ты, Панкрат, губу не криви. В Охранке, сам знаешь, не дураки работали. Не грех у них кое-чему и поучиться. Они важность профилактики очень хорошо понимали. Умели ненадежный, проблемный элемент на корню выявлять, пресекать, изолировать. А у нас кроме того еще есть закон большевистской диалектики, который гласит: усложнение политического процесса требует усложнения методов. Пока мы воевали, все просто было: кто не против нас, тот с нами. Ломать – не строить. Навались дружно, пока не треснуло. Бей, круши, победа всё спишет. Но вот сокрушили старое, победили. Пора новое строить. И тут выясняется, что строить – не ломать. Сначала надо решить: что строим, да как, да в какие сроки. А еще прежде того – кто архитектор, кто начальник строительства, а кто прорабы.

– Что ты мне, Котофеич, как юному пионеру, азбуку втолковываешь, – осерчал товарищ Рогачов. – У меня насчет архитектора и начальника строительства сомнений нет. Но тяжело. Сердце ноет. Ведь свои товарищи, мы вместе с ними через такое прошли!

– Конечно, тяжело. Кто говорит, что легко? Но если б мы с тобой, Панкратушка, в жизни легкость искали, ты бы не в революцию пошел, а управлял бы папашиным пароходством. И я, грешный, в девятьсот пятом году не в боевую дружину записался бы, а поступил бы в коммерческое училище и сейчас служил бы при твоем степенстве каким-нибудь счетоводом или приказчиком. – Товарищ Мягков посмеялся недолгое время, потом посерьезнел. – Но училища-университеты у нас с тобой были другие. Научили нас там только одной науке – как бороться, кряхтеть, потом-кровью обливаться, как гнуться да не ломаться и побеждать любой ценой. Любой ценой. В этом и есть самая главная ленинская диалектика.

– Любой ценой? – медленно повторил Рогачов. – Про нее-то я и думаю. Про цену.

Он был мрачней тучи.

– Знаю я, про что ты думаешь, отчего желваками ходишь, – совсем тихо сказал Мягков. И махнул рукой своему порученцу: – Ну-ка, Унтеров.

Тот молча встал, вышел. Товарищ Мягков и на Бляхина так же глянул, но Филипп не шелохнулся – смотрел только на своего начальника. Товарищ Рогачов сделал рукой движение: сиди. Тогда товарищ Мягков прищурился на Филю, будто лишь теперь счел его достойным внимания. И улыбнулся ему. Хорошо улыбнулся.

Филипп расправил плечи, сразу будто выше ростом стал. И то, что на него после этого обращать внимание перестали, счел за высшую себе награду.

– За свою Бармину ты переживаешь, вот что. Она в оппозиции по уши, одна из самых ярых.

Плечи у Бляхина сами собою обратно съежились, и перехватило дыхание. Ох, не надо бы такое Панкрату Евтихьевичу говорить. У того голос сделался опасно тихим, глаза грозно блеснули.

– Пальцем в небо попал, Котофеич. Порвал я с ней, еще во время съезда.

Сказал – будто дальний гром за тучами пророкотал. Предупреждая, что ударит молния.

А товарищ Мягков угрозы не расслышал. Или расслышал, но не испугался. Кивнул, спокойно так:

– Знаем. Оценили.

Тут грянула и молния.

– Я не для того, чтоб вы оценили! – рявкнул товарищ Рогачов, и кулаком по подлокотнику, до треска. – А потому что я большевик! У меня не бывает, чтобы любовь – отдельно, а идея – отдельно!

– И это про тебя тоже известно, – всё так же спокойно молвил товарищ Мягков. – Ты кресло-то не ломай, оно казенное. Кто надо, знает, что ты надвое не делишься. Панкрат за спиной гадить не будет – вот что про тебя Сам сказал. Только зря ты насчет своей бывшей переживаешь. Ничего с ней жуткого-ужасного не будет. И с остальными тоже. Прав ты. Все они – свои же товарищи. Просто надо нам по номерам рассчитаться: кто первый, кто второй, а кто пятьсот тридцать пятый. И тогда двинется наша колонна вперед, стройным маршем.