Василий Блюхер. Книга 1 - Гарин Фабиан Абрамович - Страница 43

Енборисов уехал, наказав Почивалову нести охрану Ревкома и быть примерным, чтобы войти в доверие к властям. Возвратился он с полусотней казаков, выстроил их перед зданием Ревкома и, явившись к Цвиллингу, попросил:

— Скажите казакам несколько теплых слов.

Сашка неоднократно приставал к Енборисову:

— Пора бежать, чего мы ждем?

— Поедем с тобой опять вербовать, тогда и побежим.

И они поехали. Впереди простирались холодные дали слепящего снега, а на горизонте чернели облака, напоминавшие своей причудливой формой высокие холмы. Вокруг ни деревца, ни кустика, лишь снег и серый купол неба. Звенящая тишина, извечный покой. В этой тишине Енборисов бесшумно извлек из кобуры наган и выпустил три заряда в затылок Почивалову. Убитого Сашку он бросил в снег и вернулся в Оренбург, ведя почиваловского коня.

— Иначе не мог поступить с этой гидрой, — доложил он Цвиллингу и рассказал тут же выдуманную историю: — Этот щенок мне сказал: «Прощай» — и драпанул к дутовцам. Мне за него отвечать перед вами. Пусть я беспартийный казак, но у меня же совесть. Что было делать?

— Правильно поступил, — одобрил Цвиллинг.

Так Енборисов заслужил доверие и, прикинувшись архикрасным, сумел убедить доверчивых людей, что он коммунист.

…Поезд приближался к Троицку. В вагонах шумно, весело. Недалеко от станции Блюхер взобрался в теплушку к казакам. Шарапов взял руки по швам и по форме доложил.

— Вольно! — скомандовал Блюхер.

— Извиняйте, товарищ главком, садитесь на нары.

Молодой казак, выхватив из кармана не первой свежести большой платок, стал им стряхивать хлебные крошки с досок. Никогда раньше этот самый казак не стал бы того делать для есаула, а Блюхеру он искренне хотел услужить. В этом Шарапов видел уважение казаков к главкому, и в то же время ему нравилась простота отношений начальства с конниками.

— Ну как, ребятушки, жалобы есть? — спросил Блюхер. — Кормят досыта?

Шарапов по привычке подкрутил усы и попросил:

— Дозволь рядом сесть, Василий Константинович.

— Я за место не платил, — пошутил Блюхер. — Где хочешь, там и садись.

— Помню я, главком, как ты в Троицке гуторил. И сала мало, и хлеб на досталях, в обчем не весело. А я так скажу: хучь бы половину того, что имеем, а от советской власти не уйдем, как пацаны за мамкин подол держаться будем. Нас учили так: нельзя земле без царя стоять, а на поверку получается брехня, потому и слепая лошадь везет, коли зрячий на возу сидит.

— Я с тобою не согласен, — возразил Блюхер. — По-твоему выходит, что народ слепой, один Ленин зрячий.

— Извиняйте, главком, что встреваю в разговор, — неожиданно вмешался рябой казак с горбинкой на носу, — гуторил один хуторной, что ему доподлинно известно про Ленина — незаконный сын енерала Бенкендорфа, а брат его при Корнилове служит.

Шарапову интересно было послушать, что ответит Блюхер, и потому добавил:

— И я про то слышал.

Блюхер усмехнулся:

— И про меня дутовцы говорят, будто я немецкий генерал.

— Дурни! — рассмеялся Шарапов.

— А ведь говорят. И головы казакам забивают. На самом же деле Ленин простой русский человек.

— Ты его видел, главком? — допытывался рябой казак.

Блюхер решил, что в этом случае соврать не грех, и быстро ответил:

— Как тебя.

— И за ручку здоровкался?

— Ленин со всеми за руку здоровается, а к казакам особое расположение имеет.

Рябой казак задумался, упершись руками в бедра, и про себя сказал: «Едрена матрена, стрену этого хуторного — рожу всю заплюю. Пошто мне голову морочил, гад». И громко произнес: — Ох и выпил бы сейчас!

— Ишо чего захотел? — спросил Шарапов.

Рябой казак уперся маленькими глазами в командира сотни и, глотая слюни, ответил:

— У нас в станице яблоки спасовку водой в кадке заливают, а после духовитой травкой заправляют и в погреб до первых журавлей. Кого хочешь свалит с ног.

— Этого чаю и я бы не прочь, — улыбнулся Шарапов.

Неожиданно поезд остановился, и от вагона к вагону пронесся лязг буферов. Через несколько минут в теплушку заглянул Кошкин и поспешно спросил:

— Главком тута?

Он успел заметить Блюхера. Ловко подскочив, он ухватился за поручень и взобрался в вагон.

— Товарищ главком, семафор закрыли, начальник станции не принимает эшелона.

— Почему? — спокойно спросил Блюхер.

— Балодис уже ходил узнавать, а ему дежурный ответил: «Главком Томин приказал. Блюхера дожидается».

— Что за человек? Откуда он дознался, что я еду? — удивился Блюхер.

— Шила в мешке не утаишь.

Шарапов беспокойно поднялся с нар, выглянул из вагона и сказал:

— Видать, шельма Томин, потому коней по сходням не свести, насыпь мешает. Вроде как ловушка.

Через несколько минут прибежал, запыхавшись, Балодис и доложил:

— Прибыл Томин и дожидается в вашем вагоне.

— Один или со своим штабом?

— С ним казак и солдат. Я их по форме пригласил и спрашиваю: «Вам кого?» А Томин — он в красной рубахе, и бородка у него черная-черная — отвечает: «Хотим повидать товарища Блюхера». Не пойму: в гости приехали или с подвохом.

— Пойдем с нами! — предложил Блюхер Шарапову. — Может, узнаешь этого казака.

Когда Блюхер вошел в свой вагон, гости поднялись, и бородатый казак сказал:

— Дозвольте представиться: главком Николай Дмитриевич Томин. Этот человек — казак Назар Филькин, а этот — солдат Савва Коробейников.

Блюхер удивленными глазами посмотрел на Коробейникова, а тот на Блюхера, и оба одновременно воскликнули:

— Земляк!

Они стали хлопать друг друга по плечам, но Блюхер тут же съежился. Коробейников оторопело оторвал руки.

— Прости меня… Забыл… Ну как?

— Так себе, — уклончиво ответил Блюхер и, чтобы замять этот разговор, которого никто, кроме Балодиса и Кошкина, не понял, обратился к Томину: — Если бы не красная рубаха, то я принял бы вас за дутовца.

— Как я вас за немецкого генерала, — ответил Томин и рассмеялся.

— Выкусишь теперь у меня, — прошептал Коробейников Филькину.

— Посля погуторим, — ответил казак с уважением к Савве и подумал: «Не врал солдат».

— Так с чего начнем, Николай Дмитриевич? — спросил Блюхер.

Томин, которому не сиделось, — он всегда был в движении, — с большим трудом сдерживал себя, чтобы не выпалить все, что он думает.

— Коробейников оказался прав. Вы тот самый георгиевский кавалер Блюхер, с которым он лежал в госпитале. Он мне про вас рассказывал. А теперь я вам расскажу про себя.

Когда Томин закончил, Блюхер протянул ему руку:

— Я вас приветствую не как главком, а как председатель Челябинского ревкома.

Томин сразу стушевался, поднялся со стула и по-военному ответил:

— Слушаю ваши приказания!

— Чего вы встали? — удивленно спросил Блюхер. — По уставу чинопочитания? Ни мне, ни вам этого не надо. Поговорим лучше о деле. Какие у вас силы, Николай Дмитриевич?

— Отряд у меня на три с плюсом. Помощником я себе выбрал бывшего унтера Баранова. Мужик грамотный, честный. Есть у меня кавалерийский полк имени Степана Разина, — правда, не полный, но три сотни насчитаю. Полком командует казак Карташев. Звезд с неба не хватает, но казаки его крепко уважают. Одет всегда по форме, в казацкой офицерской шинели голубого сукна. В полку одна беднота. Это раз! — и Томин, не выпуская из рук нагайки, загнул мизинец. — Есть у меня троицкая батарея. Командует ею казак Назар Филькин, вот он сидит перед вами. Был у Дутова, а теперь красный до зарезу. Уважает советскую власть и любит спорить с Коробейниковым, моим советником. Это два! — и загнул безымянный палец. — Есть у меня семнадцатый уральский стрелковый социалистический полк — всем полкам полк. На румынском фронте именовался семнадцатым Сибирским. Шестнадцать коммунистов из этого полка белое офицерье расстреляло под Ригой. После Октябрьской революции все стали коммунистами и потребовали отправить их в Сибирь драться с белыми. Солдаты шли через Дон, потом попали в оренбургские степи и добрались до Троицка. А с солдатами ушли два офицера. Один — прапорщик Кононов с рыжей бородой, как яичный желток, другой — штабс-капитан Гвоздиковский, бритый, но с длинными усами, которые можно перевязать на затылке. Есть еще один офицер, по фамилии Суворов. Внук ли он Александра Васильевича или правнук, а может, просто седьмая вода на киселе — не знаю, но ручаюсь, что наш человек с головы до ног.