Василий Блюхер. Книга 1 - Гарин Фабиан Абрамович - Страница 24

— И здорово же вас покалечило, товарищ командир, — произнес он сочувственно. — Дотронуться можно?

— Только не дави.

Василий бережно смочил тряпочку рыбьим жиром, — перед глазами невольно возник образ Клавдии с ловкими руками и женской умелостью, — подал ее Кошкину и сказал:

— Смажь!

Кошкин легко провел от лопаток до пояса и спросил:

— Чего таите от всех?

— Стыжусь.

Кошкин понимающе посмотрел на Василия, безмолвно перебинтовал спину и вышел из комнаты. И только Блюхер остался один, как проворной походкой вошла девушка в зеленой стеганке и сапогах. Василий узнал ее — она работала в горкоме.

— Чего тебе, дочка? — Василий неловко приподнял плечи оттого, что Кошкин туго забинтовал его.

— Валериан Владимирович срочно вызывает.

«Что бы это могло случиться?» — подумал он.

Куйбышев встретил его приветливо.

— Я тебя вызвал ночью потому, что час назад получил телеграмму от Ленина. — Куйбышев испытующе посмотрел на Блюхера и спросил: — Гарнизон нас не подведет?

Блюхер пожал плечами («На совесть забинтовал Кошкин», — подумал он) и ответил:

— Вроде как надежный.

— В других городах тоже так думали, а вышло наоборот, — как бы разъясняя, сказал Куйбышев. — У нас есть люди, которые считают, что царские генералы смирились и уже сказали: рады, мол, служить советской власти. Вышло же по-другому. Вот полковник Дутов со своими казаками захватил Оренбург, отрезал Среднюю Азию от центра и идет на Челябинск. Если он его захватит, то питерским и московским рабочим не видать сибирского хлеба. Ленин приказывает помочь челябинцам. Надо им послать пятьсот красногвардейцев с пушками. Мы в Ревкоме посоветовались и решили назначить тебя комиссаром отряда. Что скажешь?

Василий, растерявшись, молчал. Он понимал, что этот отряд вступит в неравный бой с опытными казаками, у которых большая военная выучка, и кто знает, как он потом посмотрит в глаза Куйбышеву, если Дутов разобьет отряд.

— Молчишь? — спросил Куйбышев, стараясь его приободрить.

— Поле боя — не казарма. Где мне, унтер-офицеру, командовать чуть ли не полком?

— Есть такая поговорка: «Не боги горшки обжигают». Характер у тебя, Василий Константинович, спокойный, человек ты осмотрительный, то, что тебе поручала партия, выполнял аккуратно. К тому же ты военный. Вот почему я на тебя надеюсь. До утра продумай это дело, а я займусь подготовкой железнодорожных вагонов и паровоза.

— Ладно! — с трудом согласился Василий. — Но если что не так — не судите строго.

— Не выйдет! — предупредил Куйбышев. — Это не разговор большевика. Ты член Ревкома и несешь ответственность за отряд. Помогать будем, но у тебя самого голова на плечах. Не на счастье надейся, а на силы отряда, на мужество людей. Счастье что? Придет и на печи найдет, а счастье без ума — дырявая сума.

Василий приободрился. «Да как я мог раздумывать? — ругал он себя. — Кому же командовать-то?»

Через два дня Самарский ревком проводил эшелон на Челябинск. Блюхер, одетый в кожаную куртку с перехваченной через плечи портупеей, стоял на подножке вагона и махал рукой оставшимся товарищам.

ГЛАВА ПЯТАЯ

За станицей стыла тишина, а в добротном доме верхнеуральского казака Прова Ефремовича Почивалова собрались гости. И станичный атаман, и урядник, и писарь знали, что неспроста хозяин так щедро угощает, — по-видимому, они ему понадобились.

Пров Ефремович верховодил в станице. Его слово — закон. Звали казака на военную службу — он первым делом шел к Почивалову за советом. Церковного старосту надо выбирать — опять же к Почивалову. А уж если ранней весной нехватка в семенах или какому-нибудь казаку надо сына пристроить на работу, то уж без Прова Ефремовича не обойтись. У него и гурт овец, и десяток коров, и быки, и кони — резвей не найти.

Хозяин и гости были одеты в казачьи штаны с синими лампасами — в отличие от донцов и кубанцев — и в мундиры, словно собрались на парад. Жена Почивалова в шелестящем поплиновом платье и в темной кофте, стягивавшей грудь, расставляла на столе всякую снедь.

Раздирая крепкими зубами жирного куренка и чавкая, Пров Ефремович спросил у станичного атамана:

— Так что ты слыхал, Митрич?

Станичный атаман вытер ладонью губы.

— Гуторят, будто в Челябу пришло несметное войско с немецким генералом.

— Гм! — промычал Почивалов. — И войско немецкое?

— Кабы! — с сожалением ответил Митрич. — Войско-то собрали с бору по сосенке: которых из Уфы и Самары, которых из Троицка и Стерлитамака, а больше фабричные да с ко?пей.

— А немецкий генерал откуда взялся?

— За деньги, вестимо, купленный. Деньги, Пров Ефремович, не пахнут, на них что хочешь купишь, хоть всю нашу станицу. А фамилия ему Блюхер.

Станичный атаман, по-видимому довольный тем, что сообщил новость, выпил кружку холодного кваса и потянулся к поросенку с гречневой кашей.

— А в Троицке что слыхать? — снова спросил Почивалов.

— Был я у атамана Токарева. Связь у него с Челябой справная. Ему из городской думы верный человек донесения шлет. Пишет, что придавить бы Совет — и вся недолга.

— Токареву это сподручно, — подсказал урядник, — в Троицке два казачьих полка. Станичный атаман тяжело вздохнул.

— Чего ты, Митрич? Аль веру потерял в казацкую силу?

— Казак казаку тоже рознь. Раньше, бывало, выйдет казак…

— Про раньше забудь, — оборвал его Почивалов, — мы про нонешний день гуторим.

— А ноне не всякий казак с нами. Их большевики взбаламутили, они и кричат: «У нас тоже права, мы по-своему желаем жить». Токарев хоть их держит в узде, да не легко ему. Послал он в Челябу две сотни с есаулом Титовым. Тот подошел к поселку Шершни, это под самым городом, и послал Совету ультиматум.

— Едрена палка, — вскипел Почивалов, — нашелся дипломат. Его дело идти и бить, а он — ультиматум… Ну, а дальше?

— Пришлось Совету власть вернуть думе.

— Вот это другой разговор, — пробурчал Почивалов, удовлетворенный действиями Титова, — а то — ультиматум.

За окнами зафыркали лошади. У дома остановилась караковая с подпалинами в пахах пара, запряженная в широкие санки. С облучка спрыгнул зайчишкой молодой, вылощенный есаул с тонкой ниткой усов, ловко отбросил медвежью полость и помог казачьему полковнику пройти в дом. В сенцах они стряхнули с себя веничком снег.

— Милости прошу! — раздался голос Почивалова. — Дорогому гостю низкий поклон!

Полковник бравой походкой вошел в комнату. Станичный атаман, урядник и писарь мгновенно, словно их подбросило пружиной, вскочили и замерли.

— Садитесь, господа! — вежливо попросил полковник, сел за стол и обратился к Почивалову: — Как живете, Пров Ефремович? Сынок сказывал, что жалуетесь на ноги.

— Премного благодарствую, Александр Ильич, за заботу обо мне и сыне. Что ноги дюже болят — верно, а больше душа. Прямо огнем горит. Невмоготу жить с красными.

Есаул, сын Почивалова Сашка, приехавший с полковником, наклонился над его ухом и что-то прошептал. Полковник одобрительно покачал головой.

— Господа казаки! — раздался тоненький голосок есаула. — С нами высокий и глубокоуважаемый гость — наказной атаман Александр Ильич Дутов.

В глазах гостей застыл страх. «Господи! — подумал станичный атаман, — сам Дутов пожаловал. Так вот зачем Почивалов нас позвал».

— Уж не знаю, чем вас потчевать, — забегала жена Почивалова. — Уж мы так рады вам, так рады… На вас одна надежда…

Сухое лицо Дутова выражало горделивую уверенность. Перед ним всегда маячил образ генерала Корнилова, которому он верил и был предан душой. После неудачного восстания Корнилова Дутову удалось избежать ареста. Явившись к Керенскому, он стал развивать ему план мобилизации оренбургского казачества на помощь Временному правительству.

— Подумайте, Александр Федорович, — убеждал его Дутов, — в одном Оренбурге две школы прапорщиков и казачье юнкерское училище. Даже с этими силами я разгоню Советы, передам всю власть эсерам. Россия никогда не забудет своего спасителя.