Тайпи. Ому (сборник) - Мелвилл Герман - Страница 47

Островитяне, возвращающиеся со службы, очень веселы, и можно даже подумать, что они идут с языческой пляски. Библия на шнурке небрежно свисает у них с руки.

Воскресенье горячо соблюдается, поскольку речь идет о том, чтобы не выполнять никаких работ. Пироги на берегу, сети сушатся. Обитатели хижин болтают гораздо меньше. После богослужения над островом царит покой и тишина…

Воскресенье – это день табу таитян. Слово, которое раньше выражало священный характер обрядов, теперь выражает святость христианского праздника.

Глава 33

Мой бывший друг Кулу жил в «мару боро», то есть под хлебным деревом, на полпути между нашей тюрьмой и церковью, которую он ревностно посещал. Стоя в церкви в полосатой ситцевой рубахе, выпущенной поверх белых матросских брюк, со смазанными кокосовым маслом волосами, он поглядывал на девушек, и его взгляды не оставались без ответа.

Но какими взглядами награждают таитянки друг друга, как негодуют, когда видят на ком-нибудь новую одежду, прибывшую в сундуке любвеобильного матроса!

Как-то я увидел на группу девушек в туниках из грубой ткани. Они возмущенно показывали на девушку в ярко-красном платье.

– Ои тутаи оури! (Ты негодная тварь!) – презрительно говорили они. – Итаи маитаи! (Хуже некуда!)

При этом некоторые из таких девушек после посещения церкви и причащения плодом хлебного дерева в тот же вечер совершали самые постыдные грехи. Поэтому я недоумевал и решил выяснить, какое представление они имели о религии, если вообще имели. Дело было деликатное, и следовало действовать осторожно.

Ярдах в трехстах от нашего жилища в маленькой хижине поселился старый туземец Фарноу, оставивший недавно должность скорохода королевы. Возможно, он выбрал близкое соседство с нами, так как хотел приобщить троих дочерей к хорошему обществу. Сестры эти, ревностные христианки, ничуть не возражали против ухаживаний доктора, кавалера услужливого и галантного, и разрешили ему навещать их в любое время.

Как-то вечером мы с ним отправились к Фарноу и застали девушек дома. Мой приятель стал играть с двумя младшими в разыскивание камешка под кучами таппы. Я сидел на циновке со старшей, Айдией, забавляясь ее травяным веером и расширяя свои познания о таитянах.

– Айдиа, ты миконари? – спросил я. Это было все равно что сказать: – Мисс Айдиа, вы принадлежите к церковной общине?

– Да, мой миконари, – ответила она.

Но вслед за этим утверждением последовали другие.

– Миконари эна (член церковной общины здесь), – воскликнула она, приложив руку к губам и сделав сильное ударение на «здесь».

Так же и с теми же словами она прикоснулась к глазам и рукам. Затем преобразилась и дала понять, что в других отношениях она не совсем миконари. Она прыснула, за ней расхохотались сестры, и мы с доктором, опасаясь показаться глупцами, тоже засмеялись. Как только позволили приличия, мы простились.

По воскресеньям, если в церквях не насчитывается большого числа прихожан, по деревням рассылают здоровых парней с дубинками – загонять паству. Это, так сказать, церковная полиция, этих ребят можно узнать по большим белым шарфам. В будни они тоже рыскают по всему острову и выслеживают, не совершил ли кто преступлений против нравственности. Они собирают штрафы, обычно травяными циновками, за уклонение от богослужения и за другие проступки. Боб называл их каннакиперами, я думаю, это искаженное слово «констебль».

Однажды, возвращаясь домой, Боб узнал, что двое каннакиперов делают у него обыск, и спрятался за кустом. Когда они вышли, он метко запустил им в спину два зеленых плода хлебного дерева. Свидетелями были наши матросы и несколько туземцев. Островитяне, когда непрошеные гости скрылись, стали восторженно расхваливать капитана Боба за храбрость, и их поддержали женщины, которые особенно ненавидели каннакиперов, – те постоянно совали нос в их личные дела и имели наглость заглядывать к ним в любое время.

Кроме того, каннакиперы привыкли каждый день обедать в одной из хижин. Хозяин относился к таким вещам кротко, но только это ему и оставалось.

Каннакиперы ночью рыскали вокруг домов, а днем выслеживали влюбленные парочки в пальмовых рощах.

Впрочем, однажды охота кончилась для них неудачей.

За несколько недель до нашего прибытия на остров женатый мужчина и замужняя женщина отправились на прогулку. За ними пустились в погоню, однако так и не нашли. Месяца три о них никто не слышал. Но как-то нас позвали посмотреть на огромную толпу, которая сопровождала этих любовников в деревню на суд.

Они были совершенно обнажены, если не считать набедренных повязок, с длинными, выгоревшими, спутанными, полными колючек волосами, покрыты царапинами и рубцами. Как оказалось, они отправились вглубь страны и, построив хижину в необитаемой долине, жили там, пока их не заметили и не схватили. Суд приговорил их проложить сто саженей Ракитовой дороги – работа на шесть месяцев, а то и больше.

Часто я видел, как волновались обитатели хижин, если им сообщали о приближении каннакиперов. Они страшно боялись быть причисленными к «тутаи оури» (плохой или неверующий человек). Правда, островитяне потихоньку мстили своим обидчикам. Войдя в чью-нибудь хижину, каннакиперы обычно устраивали молитвенное собрание, поэтому их за глаза называли «бура артуа», что означает «Господи помилуй».

Глава 34

Изготовлением «таппы» уже превратилось в наказание. В обыденные дни звуки деревянной колотушки уже не разносятся по сонным долинам Таити. Когда-то здешние девушки все утро трудились, подобно нашим женщинам, склоняющимся над пяльцами; теперь они проводят время почти в полной праздности. Правда, островитянки сами мастерят себе одежду, но для этого достаточно нескольких стежков. Дамам из миссии, к слову, ставят в заслугу, что они научили их шить.

«Кихи уихени», то есть юбка, представляет собой полотнище белой хлопчатобумажной ткани или ситца, обернутое вокруг талии и свободно свисающее от пояса до ступней. Чтобы это одеяние не спадало, его закрепляют самым простым способом, подворачивая один конец или связывая верхние углы; конечно, оно быстро приходит в беспорядок, давая возможность кокетливо поправлять его. Поверх «кихи» таитянки носят нечто вроде платья, открытого спереди, очень широкого и накинутого крайне небрежно. К обеду дамы здесь никогда не переодеваются.

Но что можно сказать об этих ужасных шляпах! Представьте себе пучок соломы, сплетенный в форме ведерка для угля и торчащий дном вверх на макушке; несколько ярдов красной ленты развевается вокруг, точно хвост бумажного змея.

Парижские модистки, что сказали бы вы о них! Нынче сделанные руками островитянок, эти шляпы, как говорят, были изобретены и рекомендованы женами миссионеров; впрочем, я уверен, что это лишь лживые сплетни.

Забавно, что подобные головные уборы считаются очень изысканными. Плетение – одно из немногих занятий, к каким еще снисходят женщины высших сословий; и лишь для удовлетворения глупейшего тщеславия. Впрочем, девушки совершенно не признают шляп, предоставляя матерям, лишенным всякого вкуса старухам, изображать из себя огородные пугала.

Что касается мужчин, то те из них, кто жаждет быть одетым по-европейски, не имеют, должно быть, никакого представления о связи между отдельными частями, составляющими костюм джентльмена. Обладатель куртки, к примеру, вовсе не считает обязательным надевать брюки, шляпа с тульей в виде колокола и набедренная повязка – вполне законченный наряд. Молодой моряк, ради которого Кулу покинул меня, подарил ему старую матросскую двубортную куртку из мохнатого грубого сукна. И Кулу, застегнувшись на все пуговицы, в полном восторге разгуливал в ней по Ракитовой дороге под тропическим солнцем. Доктор, увидев его в таком виде, решил было, что тот проходит курс лечения – как выражаются врачи-шарлатаны, «изгоняет болезнь потением».

Некий холостяк, приятель капитана Боба, к величайшей своей радости, имел полный европейский костюм, в котором часто брал штурмом дамские сердца. Обладая военными склонностями, он украшал куртку алым лоскутом, прицепленным к груди; пришивал тут и там форменные пуговицы, тайком срезанные с мундиров пьяных моряков, отпущенных на берег с военных кораблей. Однако, несмотря на все эти украшения, его костюм как-то не имел вида. Он был слишком узок в плечах, локти торчали в стороны, как у неуклюжего всадника; а узкие брюки так обтягивали толстые ноги, что видны были нитки всех швов, и при каждом шаге можно было ждать катастрофы.