Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Тайпи. Ому (сборник) - Мелвилл Герман - Страница 23


23
Изменить размер шрифта:

Тайпи едят рыбу сырой, с чешуей, костями, жабрами и всеми внутренностями. Рыбу держат за хвост, начинают есть с головы, и она исчезает с невероятной быстротой: можно подумать, что она целиком проскальзывает в горло. Я тоже решился отведать сырой рыбы. Она была замечательно нежная, маленькая, и я смаковал ее; но все же я сначала подвергал ее некоторой обработке ножом.

Глава 24

Однажды, когда я скитался с Кори-Кори по долине, мое внимание привлек странный шум, доносившийся из-за кустов. Пробравшись сквозь них, я впервые увидел процесс татуирования.

На земле лежал человек. Было очевидно, что он страдает, хотя он старался изобразить равнодушие. Над ним нагнулся татуировщик. В одной руке он держал короткую тонкую палочку с наконечником из акульего зуба, по верхнему концу которой ударял небольшим деревянным молоточком; он пробивал на коже дырочки, заполняя их красящим веществом, в которое обмакивал свой инструмент. Кокосовая скорлупка с жидкостью стояла возле него на земле.

Рядом, на разостланном куске грязной таппы, лежало множество странных черных инструментов из кости или дерева. Некоторые оканчивались маленьким острием и, как тонкие карандаши, служили для последних штрихов и отделки рисунка или для разрисовки самых чувствительных частей тела. Другие представляли собой ряд зубчиков, расположенных по прямой линии, как зубья пилы. Эти инструменты применялись для более грубой работы. У некоторых концы были сделаны в виде маленьких фигурок: просто приложив их к телу и ударив по ним, можно было оставить неизгладимый след.

Мастер был занят тем, что обновлял несколько поблекший рисунок на коже довольно пожилого человека. Сейчас он работал над веками, где продольная черта, похожая на ту, которая украшала Кори-Кори, пересекала лицо клиента. При этом мастер отбивал такт ногой и дико завывал.

Он был так глубоко погружен в работу, что не заметил нашего приближения. Затем, очевидно, решив, что я нуждаюсь в его услугах, с восторгом бросился ко мне, желая взяться за работу. Но когда я дал понять, что он ошибся, его разочарование было беспредельно. Он схватил инструменты и начал махать ими у моего лица, как бы выполняя работу и восхищаясь красотой своих рисунков. Я пытался отделаться от него, а Кори-Кори стал умолять согласиться на предложение мастера. Мой вторичный отказ вывел татуировщика из себя, он был в отчаянии, что потерял такой случай отличиться в своем искусстве. Он снова и снова вглядывался в мое лицо, представляя, вероятно, какой рисунок можно сделать на белой коже, и я в полном отчаянии, желая отвлечь его внимание от лица, протянул руку и предложил ему начинать операцию. Он с негодованием отверг мое предложение и стал скользить указательным пальцем по моему лицу, обрисовывая границы полос, которые должны были появиться там в результате его работы. Вне себя от ужаса, я все же вырвался и побежал домой, а мастер гнался за мной с инструментами в руках. В конце концов Кори-Кори вмешался и удержал его от погони.

Теперь я был убежден, что в один прекрасный день меня изуродуют так, что я уже никогда не посмею вернуться к своим соотечественникам, если даже и представится случай.

Эти опасения усилились, когда Мехеви и другие вожди выразили желание меня татуировать. Воля короля была впервые передана мне дня через три после случайной встречи с татуировщиком. Господи! Какими проклятиями я осыпал мастера! Несколько раз я встречал его в разных местах долины, и, где бы он ни увидел меня, он пускался в погоню с молоточком и резцом, размахивая ими около моего лица, как бы желая приступить к работе.

Вскоре Мехеви повторил уговоры и, получив отказ, выразил неудовольствие. Было ясно, что, если я не приму меры, мое лицо будет изуродовано навеки. Я собрал всю свою храбрость и согласился татуировать себе обе руки – от кисти до плеча. Вождь был доволен, и я уже поздравлял себя, когда он сообщил, что, разумеется, лицо первое подвергнется операции. Я был безутешен.

Я мог выбрать для своего лица три горизонтальные полосы или несколько косых линий, пересекающих лицо; я также мог украсить себя подобием масонского знака в виде мистического треугольника. Но я не хотел ни одного из этих узоров. Наконец, видя мое непобедимое отвращение, он перестал принуждать меня.

Но не так легко было отделаться от остальных туземцев. Едва ли проходил день без того, чтобы они не подвергали меня своим надоедливым просьбам. Желание бежать из долины вернулось ко мне с новой силой.

Вскоре я понял, что, татуировав, туземцы хотели обратить меня в свою веру.

Вождей разукрашивали очень тщательно, а простых туземцев иногда – небрежно, словно кистью домашнего художника. Я помню одного парнишку, который очень гордился большой продолговатой заплатой у себя на спине.

Принцип табуирования большинства жителей Полинезийских островов так странен и сложен, что даже люди, проживавшие годами на островах Тихого океана и изучившие местный язык, все же почти не в состоянии дать разъяснение насчет него. В долине Тайпи я постоянно наблюдал действие этой силы, но совершенно не понимал ее. Дикари постоянном выполняли законы табу, определяющие и контролирующие все их действия.

На следующий день после нашего прибытия я передал немного табаку Тоби через голову одного из туземцев, сидевших между нами. Он вскочил как ужаленный, а остальные с таким ужасом завопили: «Табу!», что я никогда больше не позволял себе этого. Но не всегда было легко угадать, где можно нарушить табу. Бывало, что я совершенно не мог понять, какой проступок совершил.

Однажды я слонялся по долине и, услышав звуки прядильных колотушек, свернул по тропинке и пришел к дому, где девушки занимались изготовлением таппы. Девушки, переглянувшись со мной и весело поболтав, снова принялись за работу. Я некоторое время молча смотрел на них и затем, подняв несколько мокрых волокон, разложенных кругом, стал рвать их. Внезапно меня оглушили вопли девушек. Они побросали работу, стояли передо мной с испуганными глазами и в ужасе показывали на меня пальцами. Их крики и панические жесты встревожили меня – я бросил таппу на землю. В ту же минуту крики прекратились. Одна из девушек, схватив меня за руку, показала на рваные волокна и шепнула мне на ухо:

– Табу!

Впоследствии я узнал, что тогда они изготовляли таппу особого рода, предназначенную для женских головных уборов, которая находилась под защитой строжайшего табу, запрещавшего мужчинам прикасаться к ней.

Часто, гуляя по роще, я видел хлебное дерево и кокосовую пальму с гирляндой из листьев, особым образом обвитой вокруг ствола. Это был знак табу. Дерево, его плоды и даже тень, отбрасываемая им на землю, – все было освящено.

Трубка, которую вождь подарил мне, тем самым стала священной в глазах туземцев, и я не мог настоять на том, чтобы кто-либо решился закурить ее. Ее чашечка была обвязана травой.

Я не могу сказать, какая сила налагает табу. Когда я думаю о незначительном неравенстве в среде туземцев, об очень ограниченных преимуществах короля и вождей, о свободных и неопределенных обязанностях жрецов, – я совершенно не понимаю, что именно регулирует эти могущественные предписания. Сегодня табу на что-нибудь налагается, завтра снимается; в других случаях его действие постоянно. Иногда ограничения касаются лишь одного лица, иногда семьи, иногда племени; в некоторых случаях – даже на жителей группы островов (как, например, закон, запрещающий женщинам входить в каноэ).

Слово «табу» имеет несколько значений. Иногда оно употребляется отцом в обращении с сыном, когда он запрещает по праву отцовства тот или иной поступок. Все что противоречит обычаям островитян, если даже и не запрещено, обозначается тем же словом – «табу».

Язык долины Тайпи очень труден. Он близок другим полинезийским наречиям, все они имеют общее происхождение. Одна из характерных их черт – удвоение слов вроде луми-луми, пои-пои или муи-муи. Другая черта – способность одного слова иметь несколько значений, причем между ними есть имеется определенная связь и разобраться в этом невозможно. Например, некая комбинация слогов выражает понятия, связанные со сном, отдыхом, лежанием, сидением и всем подобным, и нужный смысл придается в каждом случае с помощью жестов и выражения лица говорящего.