Последняя республика - Суворов Виктор - Страница 12

И не будем ставить вопрос: отказался Сталин от идеи Мировой революции или нет. Поставим другой вопрос: а мог ли Сталин от этой идеи отказаться, если знал, что длительное сосуществование рядом с нормальными странами немыслимо?

Если бы Сталин и захотел отказаться от Мировой революции, то не мог бы этого сделать, ибо это равнялось поражению и самоубийству. И Сталин не отказался. Он открыто и настойчиво повторял: «Окончательная победа социализма в смысле полной гарантии от реставрации буржуазных отношений возможна только в международном масштабе» («Правда». 14 февраля 1938 г.).

Мой критик Габриэль Городецкий: «Суворов стремится доказать, что внешняя политика Советского Союза целиком определялась идеологией и следовала марксистским догмам, которые всегда имели целью мировую революцию. Суворов не принимает в расчет национальные интересы…»

О каких национальных интересах речь? Только в ходе коллективизации в Советском Союзе было истреблено больше людей, чем во время Первой мировой войны во всех странах, принимавших в ней участие. Коллективизация — это Вторая мировая война против моего народа. И когда говорят, что 1 сентября 1939 года Гитлер начал… я отвечаю: 19 августа 1939 года Сталин начал Вторую мировую войну против народов Европы. Но если смотреть в корень, то увидим — Вторая мировая война была начата коммунистами в 1930 году против мужиков России, Украины, Белоруссии. В 1939 году эта война распространилась и на соседние страны.

Попробуйте с точки зрения национальных интересов объяснить войну против этой самой нации, истребление миллионами самых трудолюбивых и деятельных представителей нации, ее костяк и хребет, истребление тех, кто нацию кормит. А кроме того, крепкий мужик-хозяин — всегда хороший солдат. Повторяю: всегда. Истребление крепких мужиков было истреблением хороших солдат. И когда советско-германскую войну по недоразумению называют чуть ли не «великой» и даже «отечественной», возразим: коллективизация была коммунистической антиотечественной войной, войной против своего народа, войной на истребление, войной на уничтожение защитников отечества. Война в Европе — только продолжение, но уже против всех наших соседей, ближних и дальних.

Только с точки зрения Мировой революции действия Сталина объяснимы и понятны: свободному крестьянству Мировая революция не нужна, именно свободное крестьянство воспротивилось бы советизации Эфиопии и Антарктиды, ибо за Коминтерн и его авантюры расплачиваться мужику и кровь лить — мужику.

Для того товарищ Сталин и переломал хребет русскому мужику, а заодно и всему народу, чтобы не мешали принимать новые республики в нерушимый союз. И очень даже логично: сначала в одной стране, потом — в мировом масштабе.

Интересно объясняет господин Городецкий: захотел Сталин — руководствуется марксистской идеологией, а не захотел — национальными интересами…

Но не было у товарища Сталина такой свободы. Социальная справедливость требовала национализации, национализация означала бюрократизацию, это влекло за собой массовый исход и «границу на замке», «граница на замке» означала самоизоляцию, отрыв от всей мировой цивилизации и неизбежное отставание. Мы начинали вариться в собственном соку, теряли контакт с другими народами, с лучшими достижениями мировой науки, техники и культуры, были вынуждены все изобретать сами. В нормальном мире научное открытие в одной из стран быстро становилось общим достоянием, все страны обогащали друг друга, мы же все велосипеды вынуждены были изобретать сами… Отставание порождало недовольство народа существующим порядком и правительством…

И все, кто становился на этот путь, были просто вынуждены идти по сталинским следам к необходимости войны на уничтожение тех, кто свободен и потому богат и счастлив. Или коммунистический Китай развяжет ядерную войну и половина человечества погибнет (так рассуждал оптимист Мао), или китайский коммунизм рухнет. Они не развязали ядерную войну, и китайский коммунизм рушится. Или Фидель Кастро будет посылать кубинские войска воевать в Африку, устанавливать там правление бюрократии (объясните мне: в чем тут национальный интерес Кубы?), или режим Фиделя рухнет. А ведь рухнет, никуда не денется.

Так что одно из двух: или национальные интересы, свобода каждого и благосостояние всех, или идти до конца — до последней республики. Только и разницы — идти с передышкой или без.

Сталин шел к Мировой революции с передышкой. Но знал: надолго ее затягивать нельзя — Запад нас своими фокстротами и танго разложит (а ведь и разложил же!). Это как раковая опухоль на теле: или организм убьет раковые клетки и выживет, или раковая опухоль убьет организм. Коммунисты считали себя здоровым организмом, а все нормальные государства — раковой опухолью, которую предстоит пересилить… Не буду спорить, кто из них был здоровым телом, а кто опухолью, но существовать рядом они не могли. Прав был товарищ Ленин: либо одно, либо другое.

Потому сталинская передышка завершилась к началу 1939 года. Чтобы понять это, надо полистать наши газеты тех дней. Советский Союз жил ожиданием больших событий. XVIII съезд коммунистической партии дышал воздухом неизбежной и скорой освободительной войны. Генерал-майор А.А.Лобачев был участником этого воинствующего сборища. Он вспоминает 10 марта 1939 года: «Два десятилетия минуло после того, как, почти мальчишка, стоял я здесь в карауле, с восторгом провожая делегатов конгресса Коминтерна. Теперь на этом же посту стоял другой юноша, и я приветствовал его, может быть, делегата будущего мирового съезда победившего коммунизма» (Трудными дорогами. М., 1960. С. 97).

В том же году сталинский любимец Константин Симонов в пьесе «Парень из нашего города» описывает сражение советских войск на Халхин-Голе против 6-й японской армии: «Ты сейчас о последней сопке думаешь, а я — о последнем фашисте. Я думаю о нем давно, еще с Мадрида… в последнем фашистском городе поднимет этот последний фашист руки перед танком, на котором будет красное, именно красное знамя».

Это писалось в тот самый момент, когда с Германией не было общей границы, и она на нас не могла напасть, тем более — внезапно. Это писалось тогда, когда Риббентроп летел в Москву подписывать пакт, когда товарищ Сталин обнимал Риббентропа и клялся в вечной дружбе. Это писалось тогда, когда плана «Барбаросса» еще не существовало. Это писалось тогда, когда «последним фашистским городом» мог считаться не только Кельн или Мюнхен, не только Неаполь или Палермо, не только Барселона или Лиссабон, но Аддис-Абеба, Луанда, Триполи. Наша цель — не оборона своей страны, но «последний фашистский город».

И если бы Константин Симонов выражал только свои собственные мысли, не созвучные генеральной линии, то не носить бы ему Сталинских премий полные карманы. А ведь носил же. Знал товарищ Симонов, какие именно книги момент требует.

А мечта о «последнем фашистском городе» созвучна мечте Чингисхана — к последнему морю! Только и разницы, что нам затягивать с этим делом было противопоказано, что остановиться было нельзя, если бы и захотели…

Именно поэтому товарищ Сталин и приказал голову Ленина сделать большой…