Сладострастие бытия (сборник) - Дрюон Морис - Страница 38

В руку девушки вложили ручку и указали места на страницах, где она должна была расписаться. Несколько раз вспыхнул магний фотоаппарата.

– Новая находка «Империал-филмз», – объявил президент, задавая тем самым тон подписям под снимками, которые будут переданы представителям прессы.

Пришел кассир и вручил Кармеле пятьдесят тысяч лир. Церемония завершилась. На кинорынок была запущена новая легенда, новый миф. «Замеченная известным кинорежиссером Викариа, юная официантка за одни сутки становится кинозвездой». И это не было ни абсолютной правдой, ни стопроцентной ложью. Разве не в ресторане заметил ее Викариа? Как объяснить публике то, что она была горничной в соседнем отеле? А что же она тогда делала в ресторане? Выдать ее за официантку было много проще, да это не очень и меняло дело. К тому же после этого каждая официантка по всей Италии начнет мечтать о том, что наступит день, когда Викариа случайно забредет пообедать в ее ресторан и предложит ей роль. И было совершенно невозможно объяснить всем то, что если Кармелу и выделили из общей массы, то именно потому, что она была не как все, что было в ней что-то особенное, что проявилось в ее отношении к Санциани и что явилось истинной причиной ее везения. Ей было предначертано воплотить в себе чудо за тех девушек, кого это чудо никогда не коснется.

Когда Кармела собралась уже уходить, появился Гарани с последними страницами сценария.

– Ну как? – улыбаясь, спросил он Кармелу.

Бросившись ему на шею, она прошептала на ухо «спасибо». Сны не обманули ее, судьба ее переменилась именно из-за Гарани, но изменилась таким образом, о котором она и мечтать не смела.

В то мгновение, когда она его обнимала, Гарани держал девушку ладонями за талию. Его взволновал свежий запах детства и одеколона, который уже дважды так дорого стоил ему в жизни.

– Поужинаешь со мной сегодня? – спросил он.

– С вами? С вами, синьор? – спросила очарованная Кармела. – Да, конечно!

И, засмущавшись, убежала.

– Браво, браво, Марио! – иронично воскликнули все присутствовавшие, окружив сценариста.

– Я вот о чем думаю, Марио, – сказал Викариа, отводя его в сторону. – Не совершили ли мы только что очень нехороший поступок? Не принесли ли мы этой девочке несчастья? Представь себе, что после этого фильма ей больше не будут давать роли. Она потеряет место, работу, начнет строить иллюзии, возомнит, что она – великая актриса. Что тогда с ней станет? С кем она останется?

– С мужчинами, – ответил Гарани.

– Да и потом, – добавил Викариа, – вполне возможно, что она и станет великой актрисой…

Глава XII

В огромном зале Сикстинской капеллы госпиталя Святого Духа сестра Цецилия и сестра Пия направлялись к койке под номером 117.

Под куполом восьмиугольной капеллы женское отделение было отделено от мужского таким образом, что больные могли присутствовать на богослужениях. Заканчивалась месса, которую здесь служили поздно, по окончании всех медицинких процедур.

В помещении бесконечной шеренгой стояли койки, пятьсот коек в одном ряду и пятьсот в другом. Лучи солнца, падавшие сверху через равномерно проделанные в стене окна в стиле ренессанса, как светящиеся колонны, освещали эти ровные шеренги человеческих страданий.

Запах кадила смешивался с запахом эфира, и время от времени литургические пения братьев-госпитальеров прерывались хрипами, стонами или криками страждущих.

Можно было подумать, что недавно возле собора прошла грандиозная битва. Вот уже более пяти веков этот госпиталь, расположенный рядом с папской базиликой, служил приютом для жертв посланников смерти. Сюда поступали побежденные в великой тихой битве, павшие в борьбе с нищетой, выловленные из Тибра, попавшие в эпидемию, сбитые машинами люди. Тут были кровельщики, которых десница Девы не смогла подхватить в их полете с крыши на землю, задушенные и вообще все те, более значительные числом, кто был не поражен снарядом случая, а отравлен ядом времени, который проникал по капле день за днем, месяц за месяцем в их нежные внутренности и подверженные порче ткани. Здесь умирали под звуки «Агнца Божьего».

Подняв глаза кверху, люди могли видеть, как к балочным потолкам по всему залу шли фрески, на которых ученики Гирландайо и Боттичелли изобразили, как Иннокентий Третий и Сикст Четвертый основывают орден и госпиталь. Внизу, в центральном проходе, шли трубки с кислородом, стояли пузырьки с сывороткой, никелированные стерилизаторы на металлических столах. Контраст был странным, но не столь уж несовместимым с помещением, поскольку на фресках и на кроватях страдания делали лица одинаковыми. Сестры-госпитальерки с четками на поясе и вуалью на уголках головного убора быстрыми шагами шли по плитам пола, в то время как там, наверху капеллы, ангелы внушали вдохновение спящим святым отцам.

Подойдя к кровати под номером 117, сестра Пия и сестра Цецилия остановились. Сестра Цецилия была старой и морщинистой, с красными, огрубевшими от частых дезинфекций руками. Сестра Пия была новенькой: у нее было гладкое, несколько напряженное лицо и маленькое коричневое пятнышко на губе. Слушая пульс Санциани, она глядела на надетые на левую руку маленькие никелированные часики.

Поморщившись и покачав головой, она опустила высохшую руку на простыню. Сестра Цецилия сделала ей знак выйти в центральный проход.

– Пульс почти не прослушивается, – очень тихо сказала сестра Пия.

– Она протянет еще несколько минут, – так же тихо сказала в ответ сестра Цецилия.

Она видела так много умирающих, что ей не надо было ни слушать пульс, ни осматривать больных. Ей достаточно было увидеть глубину глазных впадин, втягивание щек в полуоткрытый рот и тени, которые ложатся на лицо в момент перехода в другой мир, чтобы узнать, что жизнь прекратила сопротивляться смерти…

– Сходите за коляской, сестра Пия, – шепнула сестра Цецилия, – и поставьте ее за дверью. Надо будет немедленно накрыть лицо простыней и как можно скорее убрать отсюда тело, чтобы этого не видели соседи. Да поможет ей Бог!

В этот момент к ним подошла еще одна сестра-госпитальерка.

– Сестру Цецилию спрашивают в приемном отделении по поводу номера сто семнадцать, – сказала она.

– Хорошо, иду, – ответила сестра Цецилия.

И пошла по проходу к выходу.

– Сестра Джованна, – сказала она встретившейся ей госпитальерке, – побудьте рядом с сестрой Пией. Ей может потребоваться помощь.

Проходя через капеллу, она преклонила колени перед алтарем и исчезла в коридоре.

В приемном отделении ее ожидала Кармела. Она сидела на скамье под распятием, держа на коленях приготовленный для Санциани пакет.

При появлении сестры Цецилии она встала.

– Вы ее родственница? – спросила госпитальерка.

Кармела замялась.

– Подруга, – ответила она после паузы.

– Сейчас не время для посещения больных, – сказала сестра Цецилия. – Но я вас все же проведу к ней. Жить ей осталось совсем недолго. Приготовьтесь к тому, что она вас не узнает. – Затем, обратившись к сестре-привратнице: – Вы записали данные на нее?

– Да, сестра, но ничего нового, кроме того, что сообщили нам из полиции.

Ведя Кармелу по коридорам и дворикам, сестра Цецилия коротко рассказала ей, что случилось с Санциани. Графиню привезли в госпиталь без сознания, с переломом шейки бедра.

– Это большая кость ноги, вот тут, – добавила сестра Цецилия, показывая на бедро, так как увидела, что Кармела не поняла медицинского термина.

Поскольку такой перелом требовал хирургического вмешательства, попытались сделать кольцевое сечение, но старая дама была очень слаба и не смогла бы перенести болевого шока при операции.

– Она очень измождена, – сказала сестра Цецилия. – К тому же она, вероятно, ударилась при падении головой, и, когда пришла в сознание в зале, ей начало казаться, что она вернулась в тот монастырь, где воспитывалась в детстве. А когда к ней пришел для исповеди священник, она вообразила, что это было ее первое причастие. Она без конца говорила словно девочка. Эта женщина, вне сомнения, родилась в богатой семье.