Сладострастие бытия (сборник) - Дрюон Морис - Страница 35

Старик поднял голову.

– А ведь и правда, у нас был ребенок, – сказал он. – Должен признаться, что я об этом никогда не думал. Он так быстро покинул нас!

– Три года для тебя – «так быстро»?!

– Нет, уверяю тебя, два года.

– Повторяю, три. Видишь, ты даже этого не знаешь!

Спор их был безнадежным, поскольку он продолжал утверждать, что ребенок умер в двухлетнем возрасте, а она настаивала на том, что это несчастье случилось, когда ребенку было три года.

– Во всех семьях умирают дети, – сказал он, как бы делая шаг к примирению.

– Мне кажется, что я жила в окружении восковых фигур, – ответила она на это.

На ее счастье, приехал Вильнер. Задевая всех и вся на своем пути, высмеивая лицемерие и ханжество, создавая для себя новые принципы, поскольку он был сила и мощь, Вильнер украл ее у нее самой и одновременно открыл перед ней Вселенную. И теперь она жила в его плоти, смотрела на все его глазами, думала как он. Она выкладывала жестокие подробности. Она хотела, чтобы Санциани узнал, что любовью можно заниматься и не гася света, что можно заниматься этим и днем, и на открытом воздухе, на траве, на песке под шум прибоя и свист ветра. Словно для нее кто-то разогнал тучи, скрывавшие солнце.

«И как она только может говорить о подобных вещах в таком возрасте?» – подумал старик, чувствуя стыд.

– Я живу, слышишь! – кричала она. – Я чувствую, что живу, мне нравится жить с тех пор, как я повстречала Эдуарда. Он внушил мне, что главное в том, что я живу, а это дороже всех богатств на свете, и ради этого никакая жертва не кажется слишком большой. Если я потеряю радость от жизни с ним, я потеряю все.

– Тем лучше для тебя, если он смог украсить твое существование. Мне бы тоже очень хотелось внушить кому-нибудь столь же великое чувство на столь же продолжительный срок, – сказал Санциани.

– И прекрати наконец ежесекундно заводить свои часы, ты ведь говоришь о любви! – вскричала она.

Он вздрогнул. Он не знал, подводил ли он только что часы или нет. «Может быть, я сделал это, сам того не заметив?» Пока он раздумывал над этим, она попросила его уйти. Им больше нечего было сказать друг другу, и ее ждал Вильнер.

– Ты не знал, кто жил рядом с тобой, – сказала она. – Ты доставил мне в жизни так мало радости, что я ничуть не жалею, что огорчила тебя.

– Нет же, нет. С огорчениями все кончено, – ответил старик, беря ее ладони миролюбивым жестом. – Я не думал, что увижу тебя столь же мало изменившейся… внутренне. Прожитые годы ничему тебя так и не научили. Но может быть, это-то и прекрасно.

Она резко выдернула руки, и ему стало так же больно, как и тогда, сорок четыре года назад.

Медленно спускаясь по лестнице, он размышлял про себя: «Зачем я пришел? Какая необходимость заставила меня навестить ее? Решительно, прекрасные порывы моей души всегда заканчивались неудачей. Я взял в жены чудовище».

В холле к нему подлетел коротышка-администратор.

– Графиня, уверен, была довольна, – залебезил он.

Санциани отвернул голову в сторону.

– Что бы с ней ни случилось, – произнес он, – прошу меня не беспокоить.

Глава IX

После ухода Санциани прошло полчаса. И тут на лестнице, впервые за много дней, появилась графиня. Она прошла через вестибюль и вышла на улицу.

Там она слегка покачнулась: было очень светло и очень жарко, как обычно бывает в три часа дня в конце августа. Владельцы магазинчиков на улице Кондотти и на площади Испании опустили решетки на окнах и дверях до вечера. Загорелые и оборванные ребятишки заснули в тенистых уголках на лестнице Тринита-деи-Монти до того часа, когда спадет жара и можно будет отправиться к фонтану «Баркачча» и забавляться тем, что брызгать друг на друга, ударяя ногами по воде. Опустевший город был отдан в распоряжение группок немецких семинаристов, одетых в красное, словно дьяволы или кардиналы, с тех самых дней, когда давно, в Средние века, их предшественников обнаруживали в борделях. По улицам бродили и туристы, не желавшие терять ни минуты отпуска и слонявшиеся, страдая от жары, между выкрашенными охрой стенами, чтобы наполниться впечатлениями, воспоминания о которых сотрутся из их памяти очень скоро.

Санциани шла мелкими шагами, время от времени вздрагивая от приступов боли, которые откидывали ее торс назад, словно кто-то бил ее палкой по спине. Платье на ней висело как на вешалке, она надела на голову свою шляпу, кое-как нанесла косметику и впустила в глаза последние капли из пузырька с атропином. И несмотря на то что глаза ее блуждали, она, не колеблясь, шла по тому маршруту, который подсказывало ей ее прошлое.

– Послезавтра утром мы будем в Париже… Послезавтра утром… – бормотала она.

Она пересекла Корсо, прошла мимо фонтана Треви, в котором какая-то девчонка лет двенадцати, задрав юбку и оголив смуглые худые бедра, вылавливала монетки, брошенные суеверными туристами. Потом по улицам без тротуаров она дошла до Пантеона и пересекла площадь Минервы.

Каменный слоник, на спине которого стоял обелиск, казалось, нес на себе солнце. Все ставни отеля «Минерва» были закрыты. Санциани вошла внутрь здания. Большой, темного стекла колпак, служивший крышей вестибюлю, создавал там полумрак и духоту. За стойкой из красного дерева дремал толстый портье. На всех этажах гостиницы иностранные прелаты и чернокожие царьки, составлявшие в основном клиентуру отеля, должно быть, спали после безуспешных попыток устроить сквозняк. В здании царили тишина и покой, изредка нарушавшиеся гулом лифтов.

– Вы слышали, что я сказала? – произнесла Санциани.

Толстый портье вздрогнул.

– Извольте доложить мистеру Вильнеру, что я жду его внизу.

Он взглянул на нее с недоверием.

– Простите, вы к кому? – спросил он.

– К мистеру Эдуардо Вильнеру.

– Такой у нас не живет, – ответил портье.

– Хватит шуток, он живет здесь уже целых три недели!

– Как вы сказали? Вильнер… – Он порылся в регистрационной книге. – Нет, синьора, его у нас нет. И мы его не ожидаем.

И тут все произошло очень быстро. Санциани направилась к лифту. Портье стремительно выскочил из своего закутка и преградил ей дорогу.

– Повторяю вам, таких у нас нет, – сказал он.

– Прочь с дороги!

Он схватил ее за руку, а она влепила ему пощечину.

– Немедленно позовите директора! – вскричала она.

– Сейчас, сейчас, я его вызову! Джироламо, эй, Джироламо! Иди-ка сюда! – крикнул портье посыльному, который спускался с чемоданами какого-то американского офицера.

– Вот же его багаж, – сказала она, указывая на чемоданы. – И вы смеете утверждать, что он здесь не проживает. Я хочу немедленно видеть директора!

Привлеченные поднятым ими шумом, из всех дверей начали появляться служащие отеля.

– В чем дело? Что ей нужно? – спрашивали они друг друга.

– У нас ведь нет здесь никакого Вильнера, не так ли? – сказал портье. – Она меня ударила.

– Может, ей нужен Поттер?

Дрожащая и сердитая Санциани внушала всем опасения своим странным видом, и прислуга начала окружать ее со всех сторон.

– Где вы живете, синьора? Как ваше имя? – спросил кассир.

– Через час отходит наш поезд. Где же господин Вильнер? – кричала Санциани.

– Может, надо вызвать полицию? – предложил кто-то. – Она же сумасшедшая.

– Не надо устраивать скандала, – возразил кассир. – Попытаемся вывести ее отсюда вот этим путем.

Он указал на маленький темный салон. Прислуга начала медленно сжимать кольцо окружения вокруг Санциани.

Но она внезапно развернулась и направилась к двери парадного входа. И хотя там никого не было, воскликнула:

– Вот же он!

Она вышла на залитую солнцем эспланаду, и галлюцинации ее были столь сильными, что, садясь в несуществующий фиакр, она рухнула вперед всем телом.

Две проходившие поблизости монахини в черных платьях с белыми отворотами подошли к ней почти одновременно со служащими отеля.

Она упала в тот самый момент, когда уезжала жить своей большой любовью, и не испустила ни малейшего крика.