В ночь полной луны - Суслин Дмитрий Юрьевич - Страница 1

ДМИТРИЙ СУСЛИН И СЕРГЕЙ ОРЛОВ

В НОЧЬ ПОЛНОЙ ЛУНЫ

I

Было это, дай бог памяти, в начале второй четверти нашего века, когда лошадь была в таком же почете, как совсем недавно председатель колхоза. Герой наш, звали его Силантий, только что приехал в эти места на заработки. Был он еще моложав, собою хорош, телом крепок и считался первым кавалером на всех свадьбах и праздниках, будь то церковные или советские. А работал он так, что любой бригадир рад был заполучить Силантия в свою бригаду, хотя бы на сезон. Вот и в тот раз бригадир Ефим Кузьмич уломал Силантия наняться в его артель возчиком на перевозку леса от места рубки до пристани. Путь был недалек, верст двадцать пять или около того. И Силантий, соблазнившись высоким заработком, дал свое согласие…

Когда наступил полдень, Кузьмич велел собираться. Бригада, однако, встретила его слова без энтузиазма. Возчики, наевшиеся накануне селедки с луком и мучимые жаждой, решали проблему её утоления. Проблема решилась неожиданно быстро — Ефим Кузьмич, не зная настроения мужиков, выдал им аванс. Очень скоро прибрежный поселок наполнился перегаром, 'песнями, махорочным дымом и запахом потных тел, разгоряченных в пляске.

Особенно веселился Сёмка, по прозвищу Иуда, до войны работавший звонарем в Альгешевской церкви и потерявший это место, будучи заподозренным в постыдной связи с попадьей. Отец Пахом предал его анафеме, попутно вышибив ему правый глаз (отчего и не взяли кривого Сёмку в армию), и окрестил Сёмку той позорной кличкой, которую я уже назвал. Сёмка же, однако, не унывал и даже без одного глаза был грозой всех окрестных девок, вдов, солдаток, да и замужних женщин он тоже не оставлял без своего внимания. Даже грозный начальник лесоповальной конторы Лаврентий Андреевич Косолапов и тот тревожно кряхтел, завидев Сёмку у ворот своего дома.

Именно к Сёмке и попал Силантий напарником, так как тот был единственным, кто работал без пары. Сёмка начал свое знакомство с того, что затеял спор на предмет выпивки и клялся своим единственным глазом, что перепьет Силантия зараз. Но Силантий предложил отложить этот спор, так как не хотел начинать первый день с пьянства, что сильно разочаровало Сёмку в своем новом напарнике.

Веселье продолжалось до вечера, и бригадир матюгался, пытаясь собрать всех работников вместе. Наконец все одиннадцать подвод готовы были отправиться в дорогу. И, хотя солнце скрылось за деревьями, решили ехать.

Лениво лаяли собаки, а женщины криками, а то и шлепками загоняли ребятишек по домам, когда первая телега, скрипя колесами, выехала на дорогу, ведущую к лесоповалу…

Прекрасные места у нас в Поволжье! Путешественник, посетивший эти края, не может не оценить всю прелесть и первозданность дремучих лесов, раскинувшихся по обе стороны великой и могучей реки, Если на правом берегу царствуют мощные кроны дубов, покрывающие землю бесконечным зеленым одеялом, то на левом её берегу гордой царицей возвышается сосна-красавица, взметнувшая мачты своих подданных в небесную высь. А слуг у нее такое великое множество, что кажется, будто зеленый океан раскинулся до горизонта. И Волга, приютившая у своих берегов бесчисленное количество разных народов, от века к веку не устает снабжать бездонными богатствами своих квартирантов. Люди, птицы, звери находят здесь всё необходимое для полноценной жизни. Не бывает пустой сумка охотника, и вздуваются мускулы рыбака, тянущего сеть, что трещит от обилия в ней пойманной рыбы, которая серебрится и сверкает на солнце, словно тысяча острых мечей невиданного войска. Если все слуги Большого Осетра и его супруги, Хитрой Стерлядки, поднимутся к поверхности вод, то можно будет перейти с одного берега на другой, даже не замочив ног. А если все птицы соберутся в единую стаю, то ковер из них закроет от нас небесное светило и наступит непроглядная тьма, и все охотники мира не в состоянии будут пробить в ней брешь.

Благословен этот край, освещенный жарким полуденным солнцем, и голубое небо со стадами белых нежно-рунных облаков отражается в зеркальной неприкосновенности озер, которые подобны серебряным монетам, потерянным подгулявшим великаном. И просторные пойменные луга скрывают всадника вместе с конем высокими сочными травами, в которых тучные стада животных, уставших от бесконечной еды, разбредаются пестрыми лоскутками. Бескрайние поля с волнами тяжелых золотых колосьев перемежаются густыми зарослями хмеля, издали кажущимися волшебными зелеными дворцами, И радуется душа человека, взглянувшего на этот дивный край с высоких прибрежных утесов, белой птицей хочет взмыть она к небесам, но вериги немощного тела крепкими путами удерживают её при хозяине до наступления назначенного судьбой срока. И только по ночам, когда человек крепко спит после тяжелого трудового дня, удается ей на время улететь в прекрасную страну снов, которую старики по праву считают предвестницей Рая. Всю ночь порхает она, словно ночной мотылек, не признавая пределов самой буйной фантазии, удивляя нас своими причудами и красками. Нагулявшись вволю, возвращается она к человеку с его реальным и несовершенным миром.

Но легкомысленно было бы думать, что только душа человеческая посещает прохладные объятия ночи. Лишь опустится солнце в свою мягкую колыбель и призывно пропоет последний петух, загоняя своих кур на пыльный насест, а на небесном престоле воцарится месяц, окруженный таинственными и далекими звездами, как бестелесные тени начинают расти до гигантских размеров, превращаясь постепенно в одну сплошную пелену. И если неожиданно какая-нибудь нужда выгонит человека из его жилища, то, может быть, ничего страшного не случится, но горе тому, кто решится сделать это в ночь полной луны, когда князь тьмы и нечисти собирает своих подданных и силы добра уступают первенство силам зла. Человек становится подобным опавшему листу, гонимому безжалостными ноябрьскими ветрами. Он забывает, что еще несколько часов назад называл себя царем природы, и эти тщеславные чувства сменяются низким первобытным страхом, который заполняет всё его существо. Хорошо, если темные силы поиграют с ним, как с игрушкой, и бросят к утру, убелив ранней сединой и наградив его чувством, что за одну ночь прожит не один десяток лет. Но если несчастный попадет в полный круговорот дьявольских чар, душа его не выдерживает такого тяжкого испытания и расстается с телом, оставляя его на растерзание и съедение слугам дьявола, для которых свежепролитая человеческая кровь становится наградой и верхом их мерзких устремлений.

Однако мы забыли про обоз, и давно пора вернуться к герою нашего повествования. Было восемь часов осеннего вечера, и, хотя сентябрь подходил к концу, еще стояло бабье лето, и ночь ожидалась теплая и спокойная, о чем свидетельствовали первые звезды, редко разбросанные по фиолетовому, с багряной полосой на западе небу.

Подводы, растянувшиеся на довольно большое расстояние друг от друга, мирно и неторопливо двигались по песчаной, засыпанной сосновыми шишками и иголками дороге. Лошади, понукаемые хриплыми криками трезвеющих возчиков, совершенно не обращали на последних никакого внимания, и шли тем неторопливым и спокойным шагом, который присущ всем российским битюгам.

Первой парой правил сам Ефим Кузьмич, сгорбившись от усталости и с озабоченным выражением лица, на котором были написаны все тревоги и трудности дня, В левой руке у него свободно лежали вожжи, коими он изредка напоминал лошадям об их обязанностях. А правая рука была занята более важным занятием — её мозолистая пятерня сжимала крупную, величиной с молодой огурец, самокрутку. Время от времени Кузьмич глубоко, с крестьянским наслаждением затягивался густым сизым, выедающим глаза дымом, облако которого окутывало затем дремавшего сзади Петровича, самого старого члена бригады. Петрович кашлял и отворачивался, по-детски натягивал фуфайку на голову и нещадно скреб пальцами щетинистый подбородок. Телеги и лошади, тащившиеся следом, ничем не отличались от той, которой правил Кузьмич. Возчики кое-где дремали, а кое-где и спали вповалку по двое. Усталость прошедшего дня, количество выпитого спиртного и спетых песен брали свое, и вскоре этот своеобразный караван почти весь погрузился в глубокий сон. Во сне кто-то матерился и стонал, телеги нервно скрипели, и казалось, что по лесу, нарушая тишину и покой его обитателей, идет какое-то невиданное животное.