Книга крови 5 - Баркер Клайв - Страница 17

И когда она собралась уходить, солнце зашло, полосы света исчезли. Она взглянула через плечо на заколоченные окна и в первый раз увидела лозунг из трех слов, который был намалеван в простенке.

«Сладкое к сладкому», – гласил он. Ей было знакомо это выражение, но не его источник. Профессиональная любовь? Если так, то это было странное место для подобного признания. Несмотря на матрас в углу и относительную уединенность комнаты, как представить возможного читателя этих слов, просто шагнувшего сюда, чтобы ощутить ее вкус. Никакие любовники-подростки, как бы ни были они распалены, не стали бы играть в папу и маму здесь, под пристальным взглядом ужаса со стены. Она пересекла комнату, чтобы осмотреть надпись. Краска, казалось, того же оттенка розового, использованного, чтобы подкрасить губы кричащего человека, возможно, та же рука.

За спиной послышался шум. Она повернулась так быстро, что почти упала на матрас, заваленный одеялами.

– Кто?

На другом конце глотки, в гостиной, находился мальчик лет шести-семи, с коленями, покрытыми струпьями. Он уставился на Элен поблескивающими в полутьме глазами, будто ожидая, когда к нему обратятся.

– Да? – сказала она.

– Анни-Мари говорит, ты хочешь чашку чая? – провозгласил он без пауз и без интонации.

После разговора с женщиной, кажется, минули часы. Тем не менее, она была благодарна за приглашение. Сырость в доме рождала озноб.

– Да, – сказала она мальчику. – Да, пожалуйста.

Ребенок не двинулся и лишь смотрел.

– Ты собираешься показать дорогу? – спросила она.

– Если хочешь, – ответил тот без всякого энтузиазма.

– Мне хотелось бы.

– Ты фотографируешь? – спросил он.

– Да. Фотографирую. Но не здесь.

– Почему не здесь?

– Слишком темно, – сказала она ему.

– Не действует в темноте? – спросил он.

– Нет.

Мальчик кивнул так, словно эта информация каким-то образом хорошо укладывалась в его картину мира, и без единого слова повернулся кругом, очевидно, ожидая, что Элен последует за ним.

Если на улице Анни-Мари была молчалива, в уединении собственной кухни она была далеко не такой. Настороженное любопытство исчезло, его сменили поток оживленной болтовни и бесконечная суета в череде мелких домашних хлопот, похожая на суету жонглера, удерживающего несколько вращающихся тарелок одновременно. Элен наблюдала за этим актом балансирования с некоторым восхищением, ее собственные хозяйственные дарования были ничтожны. Наконец пустой разговор обратился к предмету, который и привел сюда Элен.

– Эти фотографии, – спросила Анни-Мари, – зачем они вам нужны?

– Я пишу о граффити. Фотографии иллюстрируют мою мысль.

– Не очень-то приятное дельце.

– Да, вы правы, не слишком приятное. Но я считаю, интересное.

Анни-Мари покачала головой.

– Ненавижу этот район, – сказала она. – Здесь небезопасно. Людей грабят у их собственных порогов. Дети каждый день поджигают мусор. Прошлым летом пожарная команда приезжала по два-три раза на дню, пока все мусоропроводы не закрыли. Теперь просто сваливают мешки в проходах, а это привлекает крыс.

– Вы живете здесь одна?

– Да, – сказала она, – с тех пор, как Дэви ушел.

– Это ваш муж?

– Отец Керри, но мы никогда не были женаты. Знаете, мы прожили вместе два года. И у нас случались хорошие времена. Потом однажды он просто встал и ушел, когда я с Керри была у своей мамы. – Она уставилась на свою чашку. – Мне без него лучше, – сказала она. – Только иногда становится страшно. Хотите еще немного чая?

– Думаю, мне пора.

– Одну чашку, – сказала Анни-Мари, поднявшись и вынимая вилку из электрического чайника, чтобы вновь его наполнить. Когда она собиралась открыть кран, она заметила что-то на сушилке и большим пальцем раздавила. – Ах, чтоб тебя, пидор, – сказала она, затем повернулась к Элен. – У нас эти чертовы муравьи.

– Муравьи?

– Во всем районе. Они из Египта, называются фараоновы муравьи. Маленькие коричневые пидарасы. Плодятся в трубах центрального отопления, видите ли, и таким манером пролезают во все квартиры. Все заполонили.

Такая невероятная экзотика (муравьи из Египта?) поразила Элен своей забавностью, но она ничего не сказала. Анни-Мари выглянула из кухонного окна в задний двор.

– Вы должны сказать им, – произнесла она, хотя Элен не знала, кому в точности поручается ей рассказать, – скажите им, что простые люди больше не могут даже ходить по улицам.

– Неужели на самом деле все так плохо? – спросила Элен, поистине уставшая от этого перечня неудач.

Анни-Мари отвернулась от раковины и сурово посмотрела на нее.

– У нас здесь случаются убийства, – сказала она.

– В самом деле?

– Этим летом было одно. Старик из Раскина. Это прямо по соседству. Я его не знала, но он дружил с соседской сестрой. Забыла, как его звали.

– И его убили?

– Порезали на куски прямо в собственной гостиной. Его нашли почти через неделю.

– А что же соседи? Они не заметили его отсутствия?

Анни-Мари пожала плечами, словно самое главное – об убийстве и человеческом одиночестве – рассказано и больше расспрашивать не о чем. Но Элен настаивала.

– Мне кажется это странным, – сказала она.

Анни-Мари включила наполненный чайник.

– Бывает и так, – произнесла она, застыв.

– Я не говорю, что этого не было, я просто…

– Ему глаза выкололи, – сказала Анни-Мари, прежде чем Элен снова выразила сомнение.

Элен содрогнулась.

– Нет, – беззвучно прошептала она.

– Это правда, – сказала Анни-Мари. – И это не все, что с ним произвели. – Она для эффекта сделала паузу, затем продолжила: – Вы думаете, кто же способен на такое? Правда ведь? Думаете?

Элен кивнула. Она именно об этом и думала.

– Хотя бы виновного нашли?

Анни-Мари хмыкнула с пренебрежением.

– Полиции наплевать, что здесь творится. Они стараются насколько возможно держаться подальше от этого места. Когда они вправду патрулируют, они забирают детей, которые напились, и тому подобное. Видите ли, они боятся. Вот почему и держатся в стороне.

– Боятся убийцы?

– Может быть, – ответила Анни-Мари. – Опять же, у него есть крюк.

– Крюк?

– У человека, что это сделал. У него есть крюк, как у Джека-Жнеца.

Элен не разбиралась в убийствах, но была уверена: то, что делал своим крюком Жнец, вовсе не заслуживает похвалы. Однако подвергать сомнению правдоподобие истории Анни-Мари казалось занятием неблагодарным, хотя про себя Элен размышляла, что из этого – выколотые глаза, гниющее в квартире тело, крюк – прибавлено для полноты сюжета. Даже самые добросовестные рассказчики изредка испытывают искушение что-то приукрасить.

Анни-Мари налила себе еще чашку чаю и потянулась к чашке Элен.

– Нет, спасибо, – сказала та. – Я действительно пойду.

– Вы замужем? – спросила Анни-Мари неожиданно.

– Да. За лектором из университета.

– Как его зовут?

– Тревор.

Анни-Мари положила себе в чашку две полные ложки сахару.

– Вы вернетесь? – спросила она.

– Да. Надеюсь. На этой неделе. Я хочу сделать несколько снимков в доме, что на другом конце двора.

– Хорошо. Заходите.

– Зайду. И спасибо вам за помощь.

– Тогда отлично, – ответила Анни-Мари. – Вы должны рассказать кое-кому, так ведь?

– По-видимому, у человека вместо руки крюк.

Тревор оторвал взгляд от своей тарелки с tagliatelle con proscuitto.

– Прости, как?..

Элен изо всех сил старалась пересказать историю, не окрашивая рассказ субъективными чувствами. Ее интересовало, что из этого сотворит Тревор. Но если она хоть как-то выразит собственную заинтересованность, Тревор в силу своего скверного характера инстинктивно займет противоположную позицию.

– У него есть крюк, – ровным голосом повторила она.

Тревор положил вилку и потянул себя за нос, пофыркивая.