Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Открытие мира (Весь роман в одной книге) (СИ) - Смирнов Василий Александрович - Страница 25


25
Изменить размер шрифта:

Но Милка, видать, сама испугалась больше, чем ребята. Поджав куцый хвост, она перемахнула в два прыжка перелог и скрылась в кустах.

— Давай искать грибы, — предложил Шурка, пристально вглядываясь в лес и прислушиваясь.

— Давай.

Грибам полагалось расти под самыми большими березами и осинами, в глухих, потаенных местах. И Шурка повел Анку в дальний конец Голубинки, в чащу леса.

Пастух Сморчок рассказывал, что грибы, особенно белые, «коровки», как называли их ребята, не любят человеческого глаза, прячутся от людей во мху, белоусе, под хвоей и старыми листьями. И если найдешь гриб, посмотришь на него и не возьмешь, все равно он больше расти не станет, зачервивеет, сгниет. Вот как гриб не переносит чужого глаза.

Обо всем этом Шурка рассказал Анке.

— Ну, попадись мне грибок, я не оставлю, — сказала Анка, отдуваясь от жары и усталости. — Мамка скусную яишню с грибами жарит. Ты любишь?

— Да.

— А в сметане?

— Эге. С картошкой и луком.

Анка облизала губы.

— Найдем по грибку — и домой. Я поесть чего?то захотела. Ладно?

Шурка не ответил, становясь рассеянным.

Они вошли в чащу, и Анка сразу притихла. Здесь было сумрачно, холодновато. Пахло прелыми листьями и сырой землей. Трава росла редкая, бледная. Под березами и осинами курчавился мягкий, влажный мох, а под соснами темнели груды сухой, колкой хвои. Появились комары, назойливо запищали над самым ухом. Пришлось отмахиваться веточкой.

Сумрак сгущался. Каждый сучок под ногой стрелял. Анка вздрагивала, жалась к Шурке, пугливо озираясь. Только на прогалинах, пестрых от теней и солнца, все зеленело, как на перелогах; цвели фиалки, белые и сиреневые, похожие на игрушечные раскрашенные елочки; летали стрекозы — сковородники, блестя своими стеклянными крылышками, порхали бабочки, жужжали шмели, и дышалось легко.

Грибов что?то не попадалось. Да Шурка не очень внимательно и разыскивал их. Он больше смотрел не под ноги, как полагалось, а по сторонам, вытягивая длинную шею, прислушивался, ускорял шаги, становясь все беспокойнее и беспокойнее.

— Да куда ты торопишься? — взмолилась Анка, продираясь за Шуркой через густой орешник. — Грибов нету… Тут одни волки. Пойдем обратно.

— Увязалась, так молчи, — пробурчал Шурка, неизвестно из?за чего раздражаясь.

Он поднес ладошки ко рту.

— А — у… Яш?ка — а?

— А — у–у! — откликнулся неподалеку Петух и засвистел. Отозвались в разноголосицу еще кто?то из ребят.

Шурка оживился, побежал на свист и крики.

Возле старой изгороди, за которой шли Глинники и выгон, поджидали Яшка и Аладьины ребята, нагруженные земляникой.

И почему?то сразу стало мало радости у Шурки, пропало оживление, а беспокойство увеличилось. Он не мог сидеть на изгороди, болтая ногами, как это делали друзья, отдыхая от праведных трудов. Он все бродил, присаживался на жерди и соскакивал, продолжая тревожно оглядываться.

Ребята хвастались, что выгнали зайца, змею убили, черную, почитай с аршин, а земляникой прямо объелись. Грибов никто не нашел. Судили — рядили: где они могли быть?

— Наверное, грибы съели… волки, — предположила Анка.

Яшка схватился за живот и покатился по траве.

— Ой, умру, умру! Ой, ой! — хохотал он, валяясь.

И Аладьины ребята хохотали над Анкиной глупостью.

— Где ты видела, толстуха, чтобы волки грибы ели?

— Ну, не волки, так коровы, — поправилась Анка, сообразив, что хватила через край. — Они, коровы, шляпки жрут, а корешки оставляют.

— Коровы — другое дело. Да ведь и корешков не видать… И коровы пасутся эвон, на выгоне, не на Голубинке.

— А где же Колька? — спросил Шурка, не слушая болтовню и говоря не то, что ему хотелось.

— К отцу, поди, ушел, — равнодушно ответил Яшка. — Слушай, братцы, пройдем еще через — скрозь Голубинку — и на выгон, к Сморчку. Он в дудку даст поиграть. Идет?

Ребята уходили кто куда, а Шурка не спросил главного, язык не поворачивался.

Он взглянул на Яшку и, приневоливая себя, как бы между прочим, небрежно заметил:

— Слушай, как бы не заблудилась эта… Растрепа. — И проворчал недовольно: — Наживешь греха с проклятыми девчонками!

— Да она на перелогах осталась, — откликнулся Петух. — Ее ремнем от ягод не прогонишь, обжору.

Шурка закружился по траве и в приливе буйного, необъяснимого веселья проделал самый опасный фокус: раскачал за проволочную дужку банку с земляникой и два — три раза перекинул в воздухе набирушку вверх дном. Ни одна ягодка не упала на землю.

— Пошляемся немножко — и к Сморчку. Да, Яшка? — крикнул он.

Он не прочь был развязаться с Анкой, но та прилипла, не отставала. Положим, она не мешала веселиться. Бог с ней, пускай бродит, не жалко.

На этот раз Шурка двинулся опушкой чащи и грибы искал более старательно. И хотя Лубянка пустовала по — прежнему, веселья не убавлялось. Он прятался за кусты, пугая Анку волчьим воем, гонялся за бабочками, хлестал прутом цветы, свистел и пел все громче и громче, возвращаясь к перелогам. Точно он кому знак подавал: «Иду к тебе! Иду!»

И вот они, миленькие перелоги, — в белых ниточках березок, в можжухах и малиннике. Выискивая земляничник и еще чего?то, Шурка обежал крайнюю полосу и, совсем не думая о грибах, увидел их. На мшалом пригорке, на самой жаре, расположилась целая семейка молодых подберезовиков.

— Три… пять… шесть! — шепотом считал Шурка.

У него задрожали руки. Черноголовые, коренастые, два больших, ровных, остальные меньше и меньше, лесенкой, грибы просились в Лубянку.

За спиной послышались вздохи и частые шаги Анки.

Быстро опустившись на коленки, Шурка жадно, обеими руками, потянулся за грибами, невольно кидая взгляды по сторонам — не притаился ли где еще поблизости второй заветный табунок?

И обомлел… Под кустом вербы лежал на спине Колька Сморчок, а Катька, наклонясь над ним, кормила его ягодами из своей светлой банки.

Шурка не тронул грибы, встал с коленок и побрел к выгону. Он слышал, как Анка вслед за ним наткнулась на подберезовики, ахнула, взвизгнула от радости, потом запыхтела, умолкла и через минуту догнала его, выхваляясь, что нашла кучу грибов и яишня теперь будет важная.

— Отвяжись ты от меня… отрава! — зашипел Шурка, не оглядываясь.

Анка обиделась и отстала, пошла домой.

Шурка выбрался на дорогу, поплелся по ней, залезая свободной рукой в банку — набирушку. Сам того не замечая, он брал землянику по ягодке, кидал в рот и не чувствовал сладости, так ему было горько, нехорошо…

Глава XV

ПАСТУХ СЕРДИТСЯ

Дорога привела на выгон.

Был полдень. Коровы лежали пятнистыми буграми в скудной тени обглоданных кустов. Овцы сбились в кучу на самом солнцепеке и казались живой, свалившейся с неба дымчато — седой тучей. Телята и нетели, спасаясь от оводов, забрели по брюхо в глинистое болото и стояли там в молочной воде, обмахиваясь хвостами. Один бык Шалый, гроза ребят, очкастый, блестяще — черный, словно намазанный маслом, бродил по выгону и рыл короткими сильными рогами луговину. Вся земля на выгоне была рябая, в сухих коровьих лепешках и окаменелых отпечатках копыт.

Полем, напрямки, шли — торопились бабы с ведрами и подойниками. Кое — где на выгоне, под кустами, начинали звенеть невидимые струи молока. Слышались сдержанно — строгие окрики:

— Стой!.. Говорят тебе, баловница!

Пахло нагретой землей, навозом и парным молоком. Солнышко жгло нестерпимо. Шурка видел вокруг себя знойный, струящийся прозрачным серебром воздух.

На обычном своем месте, под ивой, завтракал хлебом и зеленым луком Сморчок. Возле него сидел на разостланном носовом платке Миша Император, играя тростью, зажатой между коленями. Одет он был попроще, чем в день приезда из Питера, но все?таки необыкновенно красиво — в тонкую, льняного полотна, вышитую малиновыми крестиками рубаху, туго стянутую шелковым поясом с кистями, в клетчатые широкие брюки, из?под которых выглядывали тупые, модные носки парусиновых башмаков. Белый, с лакированным козырьком картуз качался на трости.