Адмирал Де Рибас - Сурилов Алексей - Страница 6

Кирасир проехал Тоскану, пытался было найти себе красотку в альберго Флоренции, но увы! в том успеха не имел, поскольку прислуживавшие здесь сеньориты не отвечали представлениям лейтенанта о женских прелестях. Ни к чему не привели и прогулки молодого кирасира с довольно независимым видом по улицам Флоренции до палаццо Векио и обратно в альберго у рынка. Эта маленькая неудача не омрачила дальнейший путь кирасира, тем более, что в Милано, оказывается, его ждала красотка, достоинствами ничуть не хуже сеньориты в римском альберго. Лейтенант был порывист и настойчив в его стремлении быть в страстных объятиях соблазнительных девиц, независимо от того, что их к тому побуждало.

После Ломбардии лейтенанту предстояло въехать в австрийский Тироль, отчего могли выйти изрядные трудности, поскольку тамошние красотки дурно говорили на итальянском и совершенно не знали ни испанский, ни английский. Была бы, однако, лишь в этом беда. В конце концов путь к сердцу женщины славный кирасир проложил бы и языком жестов, которыми он мог выразить свои чувства ничуть не хуже, чем словами. Но вот в чем незадача. При выезде из Милано лейтенант приметил, что за ним увязались три всадника. Уже то, что они не отставали от лейтенанта, внушало ему известную тревогу. Здесь он вспомнил слова посла о важности эстафеты, подумал, что ему не следовало оставаться еще день в римском альберго, что у церкви Санта Мария Маджоре, и решительно дал шпоры коню, который тотчас же изменил аллюр, перешел из иноходи в галоп. Поскольку то же было сделано и тремя всадниками, что следовали за кирасиром, то более не оставалось сомнения в их намерении схватить лейтенанта и возможно умертвить его, чтобы отобрать эстафету и всю его наличность. Преследователи не учли, однако, что у кирасира была отличная, хорошо выезженная лошадь, да и сам он был недурен в седле. Как долго продолжалась эта скачка – сказать трудно, но кирасир от погони ушел. Избежав опасности на дороге, он понял, что оставаться на ночлег в обычном альберго он более не может. Более того, он съехал с главного тракта. Путь его на север теперь продолжался по проселочным не шоссированным дорогам. Разумеется, и здесь за приличную плату его ждала не только крыша над головой, но и добрый кусок баранины или говядины под красное вино, и, конечно же, фураж для коня, что для путника столь же, а может и более важно, чем собственная сытость.

Кирасиру в марте полагалось быть в Ревеле, а оттуда в зависимости от обстоятельств морем или сухим путем следовать в Петербург, заявив о себе тамошнему губернатору для разного содействия по основаниям важности эстафеты.

Когда кирасир полагал себя уже близким к цели и в полной безопасности в комнатенке гостинного двора, где он ночевал, неожиданно распахнулась дверь и вошли двое то ли солдат, то ли служителей полиции. Они были в ботфортах и вооружены до зубов. В руках одного из бесцеремонно ворвавшихся пришельцев, который внешностью напоминал Христенека, была обнаженная сабля. Он бы не преминул употребить ее в дело, если бы кирасир с тем проворством, на которое он только был способен, не вскочил с постели и в руках его не оказался пистоль. Он имел обыкновение держать тот пистоль под подушкой.

– Не вздумай стрелять, безумец, – сказал Христенек, сабля которого была в ножнах. Мы оставляем тебе жизнь в обмен на эстафету от русского посла в Неаполе.

Эстафета покоилась на груди у кирасира, будучи надежно скрытой под толстой байковой сорочкой.

– Чтобы отдать вам эстафету, я должен разыскать ее то ли здесь, то ли где в другом лишь мне ведомом месте. Для этого, почтенные сеньоры, вы должны на некоторое время покинуть эту комнату и дать мне возможность одеться.

После некоторого препирательства Христенек и его спутник принуждены были выйти, выговорив, однако, что дверь в комнату останется открытой настежь.

Кирасир оделся столь скоро как только он мог по ловкости и силе.

– Я готов, – сказал он.

– Где эстафета? – было похоже, что Христенек несколько озадачен, не видя в руках кирасира то, ради чего он пришел.

– Вы меня не верно поняли. Я готов, господа, драться. Моя честь не позволяет быть жалким трусом. Я солдат. Приготовьтесь, господа, к честной схватке. Предупреждаю, я буду защищать свою жизнь и честь до последней возможности.

– Что толку в этом. И мы солдаты, и мы умеем владеть саблей. Не забывай, нас двое, ты один. Мы все равно завладеем эстафетой, но в таком случае с пролитием твоей крови. Так не лучше ли отдать ее по добру? К тому же тебе предоставляется возможность получить достойное вознаграждение.

– Это противно моему пониманию чести, сеньоры. Я готов к бою. Схватка была упорной и жестокой. В иные мгновения жизнь отважного кирасира была уже на волоске, казалось, что неминуемо он должен пасть или будет изувечен. В одиночестве он уступал его неприятелям, но столь же заметно превосходил их в ловкости и в умении владеть саблей. Отбивая их выпады и отступая к стене, он в миг менял позицию, ловко выбрасывал вперед смертоносное лезвие его сабли с той стороны, откуда его неприятелями не ожидалось. С грохотом были опрокинуты стол, стулья и светильник. Деревянная кровать, которая использовалась кирасиром для собственной защиты то и дело с неменьшим шумом сдвигалась с места на место. Неизвестно, как долго продолжалась бы эта схватка и чем бы она кончилась, не нагрянули бы толпою работники и постояльцы гостинного дома во главе с его хозяином. Все они были вооружены кто чем горазд, иные дрекольем, но этого было достаточно, чтоб принудить нападающих скрыться через распахнутое окно с той прытью, на которую они только были способны, оставив после себя кровавые следы.

Лейтенант кирасир его величества короля Обеих Сицилий с достоинством идальго заявил решительный протест хозяину, который в понимании кирасира за взятую плату должен был обеспечить ему не только кров и пищу, но и безопасность, тем более, что при определении на ночлег им были предъявлены подорожные бумаги, свидетельствующие, что он следует в Петербург с благородной и человеколюбивой целью.

Хозяин, который был упитанным и в такой же мере добропорядочным немцем, стал уверять разгневанного кирасира, что ничего подобного в этом постоялом дворе ранее не случалось, что происшедшее для него такая же неожиданность, как и для достопочтенного господина офицера, что им будет принесена жалоба в местную полицию для розыска и примерного наказания наглых разбойников, кто бы ни были они и куда бы не вели их следы.

Храбрый кирасир этим объяснением был вполне удовлетворен. Его, разумеется, переселили в другую комнату с заверением в ее полной безопасности.

Несколько придя в себя от жестокой схватки, лейтенант стал раздеваться с тем, чтобы укрывшись одеялом, несколько уснуть, а уже утром осмыслить, как ему быть. Испокон веку так уже повелось, что утро вечера мудренее.

Когда кирасир довольно разоблачился, то обнаружилось, что все его исподнее в крови, что сама эстафета изрядно окровавлена от многочисленных царапин и неглубоких порезов.

Лейтенант был настолько возбужден случившимся происшествием, что беспокойным сном он забылся лишь на рассвете и проспал до полудня.

Усталость, мелкие, но все еще кровоточащие раны, равно неуверенность в безопасности не позволяли ему продолжить путь. Положение облегчалось тем, что нападение было уже в Лифляндии. Указывая на свои раны, лейтенант обратился к хозяину с просьбой как можно скорее известить о случившемся на него нападении губернаторскую канцелярию в Риге и от его, лейтенанта, имени испросить о присылке ему достаточного для безопасности сопровождения для доставки в Петербург эстафеты от иностранной агенции.

Нечего говорить, что в Петербурге лейтенант был принят где следует и кем следует. Ему была сказано о высочайшем благоволении, производстве в капитанский чин и определении в службу в кадетском корпусе с приличным должности содержанием. Кирасиру было сказано также, что в уважении к его исключительным заслугам и мужеству, которые он явил в поединке с государственными преступниками, его сиятельство гофмаршал двора соизволяет капитану де-Рибасу быть на разных увеселениях и церемониалах в высшем обществе, не исключая большой и малый двор. Буде господином де-Рибасом замечены какие к нему несправедливости, то он волен за защитой его чести и достоинства, равно имущественных интересов обращаться к его сиятельству гофмаршалу двора ее императорского величества, а также к иным властям по принадлежности.